Почему покончил с собой академик Валерий Легасов, руководивший локализацией последствий аварии в зоне Чернобыльской АЭС? Накануне смерти академик надиктовал пять магнитофонных кассет, где он упоминает тех, кто на самом деле виноват в аварии на Чернобыльской АЭС, не пощадив при этом и себя… Лишь однажды академик Легасов переступил через себя и солгал, пытаясь скрыть истинные размеры катастрофы от всего мира… Произошло это на международной сессии МАГАТЭ. Легасов втоптал свою честь, чтобы сохранить достоинство своей страны. Но она этого не оценила. Выброшенный из жизни, тяжело больной Легасов покончил с собой через два года после взрыва на ЧАЭС.
Предлагаем вниманию читателей текст из пяти магнитофонных кассет, надиктованных академиком В.А.Легасовым.
(Стилистика и орфография документа сохранены)
Текст из кассеты № 1
«Все-таки всю жизнь не дум ал, что мне придется в таком, по крайней мере возрасте, в котором я сейчас нахожусь, только что пережив свое пятидесятилетие, обратиться по существу к мемуарной какой-то части, причем части трагической, во многом запутанной и непонятной.
Но произошли такие события, такого масштаба и такого участия людей противоречивых интересов, ошибок и побед, удач и неудач, и столько здесь различных толкований потому, что произошло и как произошло, то, наверное, в какой-то степени мой долг сказать то, что я знаю, как понимаю, как видел происходящие события.
26 апреля 1986 года была суббота, прекрасный день, я разду- мывал: поехать ли мне в Университет на свою кафедру, чтобы кое-что там доделать для кафедры, а может на все наплевать и пое- хать с Маргаритой Михайловной, моей женой и другом, отдохнуть ку- да не будь, или поехать на партийно-хозяйственный актив, который назначен на десять утра в Министерстве, которому принадлежит Институт атомной энергии им. Курчатова?
Но, естественно, по складу своего характера, по многолетней воспитанной привычке, я вызвал машину и поехал на партийно-хо- зяйственный актив.
Перед его началом я услышал, что на Чернобыльской атомной станции произошла какая-то неприятная авария. Сообщил мне об этом начальник 16 Главного управления Николай Иванович ЕРМАКОВ. Имено в подчинении этого Главка и этого человека находился наш Инсти- тут.
Сообщил он об этом как-то достаточно спокойно, хотя и с досадой.
Начался доклад Министра СЛАВСКОГО Ефима Павловича. Доклад был, честно говоря, надоевшим, стандартным. Мы все уже привыкли к тому, что этот престарелый, но демагогически весьма активный дея- тельно громким уверенным голосом в течении часа излагает то, как у нас в ведомстве замечательно и прекрасно. Все показатели хороши в его изложении: самые хорошие совхозы, самые хорошие предприя- тия, все плановые задания мы выполняем, ну и в общем это все носило характер таких победных реляций.
В отдельных точках, которые того заслуживали, он останавли- вался и ругал кого-то из руководителей, специалистов либо за то, что где-то был высокий травматизм, либо за какие-то финансовые упущения, либо за какую-то конкретную, технически не точную опе- рацию, проведенную в том или ином месте многочисленного нашего Министерства. Как и всегда, в этот раз, воспевая гимн атомной энергетике, большие успехи в построении которой были достигнуты, он скорого- воркой сказал, что сейчас, правда, в Чернобыле произошла какая-то авария.
Чернобыльская станция принадлежала соседнему Министерству, Министерству энергетики. Ну, так скороговоркой сказал что, вот они там что-то натворили, какая-то там авария, но она не остано- вит путь развития атомной энергетики.
Дальше традиционный доклад, длившийся в общем два часа.
Около 12 часов был объявлен перерыв, я поднялся на второй этаж в комнату ученого секретаря Николая Сергеевича БАБАЯ, но для того, чтобы в перерыве обсудить основные позиции доклада. Тут же в эту комнату заглянул Александр Григорьевич МЕШКОВ, – первый за- меститель Министра и сообщил, что создана Правительственная ко- миссия по Чернобыльской аварии, что я также включен в ее состав и что Правительственная комиссия должна собраться в аэропорту “Вну- ково” к четырем часам дня. Немедленно я покинул актив, сел в ма- шину и уехал к себе в Институт. Я пытался найти там кого-то из реакторщиков.
С большим трудом мне удалось найти начальника отдела, кото- рый разрабатывал и вел станции с реакторами типа РБМК, а именно такой реактор был установлен на Чернобыльской АЭС, – Александра Константиновича КАЛУГИНА, который правда уже знал об аварии, сообщил мне, что со станции ночью пришел тревожный серьезный сиг- нал, шифрованный по заведенному в атомной энергетике порядку, когда при всяких отклонениях от нормы станция информирует Ми- нистерство энергетики или то Министерство которому она принадле- жит, шифрованным образом о том, что случилось.
В данном случае поступил сигнал 1;2;3;4, что означало, что на станции возникла ситуация с ядерной опасностью; радиационной опасностью; пожарной опасностью; и взрывной опасностью, – т.е. присутствовали все возможные виды опасности.
Казалось бы, самая тяжелая ситуация, но в то же время он мне сказал, что заранее определена соответствующими приказами коман- да, которая в зависимости от типа аварии, должна немедленно соби- раться, либо на мест оставаясь, руководить действиями персонала на объекте, либо вылетать на место. Что соответствующая команда была ночью собрана и примерно в течении трех-четырех часов выле- тела к месту происшествия. Но пока туда летели, со станции стали поступать сигналы, что реактор, а это был реактор 4-го блока ЧА- ЭС, он в общем-то управляем. Операторы пытаются вести его охлаж- дение, правда, уже было известно, что один или два человека уже скончались. Причем один скончался от механических повреждений под обломками разрушившихся сооружений, а второй погиб от термических ожогов, то есть от пожара. О лучевых поражениях ничего не сообща- лось и мало понятного было в этой информации. Но она все-таки вносила некоторое успокоение.
Забрав все необходимые технические документы и от товарища КАЛУГИНА получив некоторое представление о структуре станции, о возможных неприятностях, которые могут там быть, я заскочил к се- бе домой. В это время водитель привез мою жену, как мы договари- вались, с ее работы, мы должны были там состыковаться, как-то ре- шить некоторые свои семейные проблемы, которые, конечно, оказа- лись не решенными. Я ей кратко бросил, что уезжаю в командировку, ситуация непонятная, на сколько я еду, не знаю и вылетел во Вну- ково.
Во Внуково я узнал, что руководителем Правительственной ко- миссии утвержден заместитель Председателя СМ СССР Борис Евдокимо- вич ЩЕРБИНА – председатель Бюро по топливно-энергетическому комп- лексу. Он был вне Москвы, находился в это время в одном из регио- нов страны, проводя там партийно-хозяйственный актив. Мы узнали, что он летит на самолете оттуда и как только прилетит, мы загру- зимся в уже подготовленный самолет и вылетим в Киев, откуда на машинах отправимся на место происшествия.
В состав Правительственной комиссии первый, утвержденный, сейчас это говорю по памяти, был включен, кроме товарища ЩЕРБИНЫ, Министр энергетики МАЙОРЕЦ, заместитель Министра здравоохранения ВОРОБЬЕВ Евгений Иванович, который то же прибыл с другого региона Советского Союза во Внуково, чуть раньше ЩРБИНЫ. Был включен в состав Правительственной комиссии Заместитель Председателя Госа- томэнергонадзора Виктор Алексеевич СИДОРЕНКО, давний сотрудник нашего Института, член-корреспондент АН СССР. Был включен в состав Правительственной комиссии, кроме нас, товарищ СОРОКА – заместитель Генерального прокурора СССР, а также Федор Алексеевич ЩЕРБАК, руководитель одного из важных подразделений Комитета Государственной безопасности, и в состав Правительственной ко- миссии был включен также заместитель Председателя СМ Украины, ко- торый должен был ждать нас на месте, тов. НИКОЛАЕВ и Председатель облисполкома тов. Иван ПЛЮЩЬ. Вот примерный состав Правительст- венной комиссии, который мне запомнился первым.
Как только Борис Евдокимович прилетел во Внуково, тут же он пересел в подготовленный самолет и мы вылетели в Киев.
В полете разговоры были тревожными. Я пытался рассказать Бо- рису Евдокимовичу аварию на станции “Тримайален”, которая прои- зошла в США в 1979 году. Показать, что скорее всего причина, при- ведшая к той аварии, никакого отношения не имеет к событиям в Чернобыле из-за принципиальной разности конструкций аппаратов. Вот в этих обсуждениях-догадках прошел часовой полет.
В Киеве, когда мы вышли из самолета, первое, что бросилось в глаза, – кавалькада черных правительственных автомобилей и тре- вожная толпа руководителей Украины, которую возглавлял Председа- тель СМ Украины тов. ЛЯШКО Александр Петрович. Лица у всех были тревожные, точной информацией они не располагали, но говорили, что там дело плохо. Поскольку какой-то конкретной информации мы здесь не получили, то быстро погрузились в автомобили и я ока- зался как раз в автомобиле с тов. ПЛЮЩЕМ. Поехали на атомную электростанцию. Расположена она в 140 км. от Киева. Вечерняя до- рога была. Информации было мало, готовились мы к какой-то необычной работе и поэтому разговор носил такой отрывочный характер с длинными паузами и, вообще все были в напряжении и каждый из нас желал побыстрее попасть на место, понять что же там на самом деле произошло и какого масштаба событие, с которым мы должны встре- титься.
Вспоминая сейчас эту дорогу, я должен сказать, что тогда мне и в голову не приходило, что мы двигаемся на встречу событию надпланетарного масштаба, событию, которое, видимо, навечно вой- дет в историю человечества как извержение знаменитых вулканов, скажем – гибель людей в Помпее или что не будь близкое к этому. В дороге мы этого еще не знали, мы просто думали, какого же масшта- ба работа нас ждет. Просто или сложно будет там, на месте, в об- щем, все мысли наши были направлены на то, что нас ждет.
Через несколько часов мы достигли города Чернобыля, хотя атомная станция называется Чернобыльской, расположена она в 18 километрах от этого районного города, очень зеленого, очень при- ятного, такого тихого, сельского – такое впечатление произвел он на нас когда мы его проезжали. Там было тихо, спокойно, все как в обыденной жизни.
Свернули мы на дорогу, ведущую к городу Припяти, а вот город Припять – это уже город энергетиков, город в котором жили и стро- ители и работники Чернобыльской АЭС. О самой станции, истории ее сооружения, е эксплуатации я расскажу чуть позже, чтобы не преры- вать хронологию событий. Вот в Припяти уже чувствовалась тревога, мы сразу подехали к зданию городского комитета партии, располо- женного на центральной площади города. Одним словом, гостиница, довольно приличная находилась рядом и вот здесь нас встретили ру- ководители органов местной власти.
Здесь уже находился МАЙОРЕЦ, он прилетел туда раньше, чем правительственная комиссия. Находилась также группа специалистов, прибывших туда по первичному сигналу тревоги.
Сразу было устроено первое заседание Правительственной ко- миссии. К нашему или, по крайней мере, к моему удивлению Прави- тельственной комиссии не было доложено сколь не будь точной обстановки, которая сложилась и на самой станции и в городе.
Точно было доложено только то, что это произошло на 4-м бло- ке ЧАЭС во время проведения внештатного испытания работы турбоге- нератора 4-го блока в режиме свободного выбега. Во время этого эксперимента произошли последовательно два взрыва и было разруше- но здания реакторного помещения. Пострадало заметное количество персонала. Цифра была еще не точна, но было видно, что в масштабе сотен человек получили лучевое поражение. Доложили так же что уже два человека погибли, остальные находятся в больницах города и что радиационная обстановка на 4-м блоке довольно сложная. Радиа- ционная обстановка в г.Припяти существенно отличалась от нормаль- ной, но не представляла еще сколько не будь существенной опасности для радиационного поражения людей, находящихся в Припя- ти.
Правительственная Комиссия, заседание которой очень энергично, в присущей ему манере провел Борис Евдокимович ЩЕРБИНА, сразу распределила всех членов Правительственной комиссии по группам, каждая из которых должна была решать свою задачу.
Первая группа, возглавить которую было поручено Александру Григорьевичу МЕШКОВУ, который также был в составе Правительствен- ной комиссии. Эта группа должна была начать определение причин, приведших к аварии.
Вторая группа, во главе с тов. АБАГЯНОМ должна была опреде- лить и организовать все дозиметрические измерения в районе стан- ции и в городе Припяти и близлежащих районах, а дальше группы гражданской обороны. А в это время появился генерал ИВАНОВ, возг- лавлявший службу гражданской обороны того региона и должны были начать подготовительные меры к возможной эвакуации населения и первостепенными дезактивационными работами. Генерал БЕРДОВ, возг- лавлявший Министерство внутренних дел республики должен был действовать с точки зрения определения порядка нахождения в пора- женной зоне людей.
Сам я вошел и возглавил группу, целью которой было выработать мероприятия, направленные на локализацию происшедшей аварии.
Группе Евгения Ивановича ВОРОБЬЕВА было поручено заняться больными и всем комплексом медицинских мероприятий.
Уже когда мы подъезжали к городу Припяти, поразило небо, километров за восемь- десять от Припяти. Багровое такое, точнее ма- линовое, зарево стояло над станцией, что делало ее совсем не по- хожей на атомную станцию. Известно, что на атомной станции с ее сооружениями, с ее трубами, из которых обычно ничего видимым об- разом не вытекает, представляют собой сооружения очень чистые и очень аккуратные. И глазу специалиста атомная станция представля- ется всегда объектом, которые не имеет никаких газов. Это ее от- личительный признак, если не говорить о специфических конструк- тивных особенностях таких станций. А тут такое вдруг – как метал- лургический завод или крупное химпредприятие, над которым такое огромное малиновое в пол-неба зарево. Это тревожило и делало си- туацию необычной.
Сразу стало видно, что руководство атомной станции и руко- водство Минэнерго, какое там присутствовало, ведут себя противо- речиво. С одной стороны, большая часть персонала, руководители станции, руководство Минэнерго, прибывшие на место, действовали смело, готовы были к любым действиям. Скажем, операторы первого и второго блока не покидали свои посты. Не покидали своих постов операторы и все работающие на третьем блоке, а третий блок нахо- дился в том же здании, что и четвертый блок. В готовности были различные службы этой станции, т.е. была возможность найти любого человека, была возможность дать любую команду, любое поручение. Но какие давать команды, какие давать поручения и как точно опре- делить ситуацию до приезда Правительственной комиссии?!
Она прибыла 26 в 20 час. 20 мин. Плана действий к этому вре- мени какого-то ясного и осознанного не было. Все это пришлось де- лать Правительственной комиссии. Ну, прежде всего, третий блок получил команду на остановку реактора и его расхолаживание. Пер- вый и второй блоки продолжали работать несмотря на то, что его внутренние помещения имели уже достаточно высокий уровень радиа- ционного загрязнения измерявшиеся десятками, а в отдельных точках – сотнями миллирентген в час.
Это внутреннее загрязнение помещений первого и второго бло- ков произошло за счет приточной вентиляции, которая не была сразу же моментально отключена и загрязненный воздух с площадки через приточную вентиляцию попал в эти помещения. А люди продолжали там работать. И вот, по инициативе Александра Егоровича МЕШКОВА пер- вая команда, которая туда пошла, должна была немедленно присту- пить к расхолаживанию и первого и второго блока. Эту команду дал именно МЕШКОВ, а не руководство станции и не руководство Минэнер- го. Команда начала немедленно выполняться.
Юрий Евдокимович ЩЕРБИНА немедленно вызвал химвойска, кото- рые довольно оперативно прибыли во главе с генералом ПИКАЛОВЫМ и вертолетные части, расположенные неподалеку в г. Чернигове. Груп- па вертолетов прибыла во главе с генералом АНТОШКИНЫМ, который был начальником штаба от соответствующего подразделения ВВЭС. На- чались облеты, осмотры внешнего состояния 4-го блока ЧАЭС.
В первом же полете было видно, что реактор полностью разру- шен. Верхняя плита это, так называемая, “Елена”, герметизирующая реакторный отсек, находилась почти в строго вертикальном положе- нии, но под некоторым углом, т.е. видно было, что она вскрыта, а для этого нужно было довольно приличное усилие. Значит верхняя часть реакторного зала была разрушена полностью. На крышах машин- ного зала, на площадке территории валялись куски графитовых бло- ков, либо целиковые, либо разрушенные. Виднелись довольно крупные элементы тепловыделяющих сборок. И сразу же по состоянию, по ха- рактеру разрушения мне, например, было видно, что произошел объ- емный взрыв и мощность этого взрыва порядка, так по опыту из дру- гих работ, как я мог оценить, – от трех до четырех тонн тринитро- толуола – так в тротиловом эквиваленте это можно было оценивать.
Из жерла реактора постоянно истекал такой белый, на несколь- ко сот метров столб продуктов горения, видимо, графита. Внутри реакторного пространства было видно отдельными крупными пятнами мощное малиновое свечение. При этом однозначно было трудно ска- зать, что является причиной этого свечения – раскаленные графито- вые блоки, оставшиеся на месте – потому, что графит горит равно- мерно, выделяя белесые продукты обычной химической реакции. А ви- димый все-таки свет, который потом отражался в небе, это было свечение раскаленного графита. Такая мощная раскаленность графи- товых блоков.
Были быстро определены мощности излучения в различных точках вертикальных и горизонтальных плоскостей.
Было видно, что активности вышло наружу 4-го блока достаточ- но много, но первый вопрос, который всех нас волновал, был вопрос о том, работает или не работает реактор или часть его, т.е. про- должается ли процесс наработки короткоживущих радиоактивных изотопов. Поскольку это необходимо было быстро и точно установить была предпринята первая попытка военным бронетранспортером, при- надлежавшим химвойскам, были вмонтированы датчики, которые имеют и гамма каналы измерений и нейтронные каналы измерений. Первое измерение нейтронным каналом показало, что якобы существует мощ- ное нейтронное излучение. Это могло значить что реактор продолжа- ет работать.
Для того, чтобы в этом разобраться, мне пришлось самому на этом бронетранспортере подойти к реактору и разобраться в том, что в условиях тех мощных гамма-полей, которые существовали на объекте, нейтронный канал измерений, как нейтронный канал, конеч- но, не работает, ибо он чувствует те мощные гамма-поля, в которых этот нейтронный канал как измеритель просто неработоспособен.
Поэтому, наиболее достоверная информация о состоянии реакто- ра была нами получена по соотношению коротко и долго относительно живущих изотопов йода 134 и 131 и, путем радиохимических измере- ний, довольно быстро убедиться в том, что наработки короткоживу- щих изотопов йода не происходит и, следовательно, реактор не ра- ботает и он находится в подкритическом состоянии.
Впоследствии, на протяжении нескольких суток, неоднократный соответствующий анализ газовых компонент показывал отсутствие истекающих короткоживущих изотопов. И это было для нас основным свидетельством подкритичности той топливной массы, которая оста- лась после разрушения реактора. Сделав эти первичные оценки о том, что реактор не является работающим, далее нас стали следую- щие вопросы волновать. Это судьба населения, количество персона- ла, которое должно быть на станции и которое должно ее, даже в таком положении обслуживать – первые вопросы. Прогнозирование возможного поведения той топливной массы, которая осталась после разрушения реактора, определение геометрических размеров и всяких возможных ситуаций и избрание способа действия.
К вечеру 26-го все возможные способы залива активной зоны были испробованы, но они ничего не давали кроме довольно высокого парообразования и распространения воды по различным транспортным коридорам на соседнем блоке. Ясно было, что пожарники в первую же ночь ликвидировав пожары и очаги пожаров в машинном зале, то сде- лали это они очень оперативно и точно.
Иногда вот думают, что значительная часть пожарников получи- ла высокие дозы облучения потому, что они стояли в определенных точках как наблюдатели за тем не возникнут ли новые очаги пожаров и кое-кто их осуждал за это, считая, что это решение было негра- мотным, неправильным.
Это не так, потому, что в машинном зале находилось много масла и водород в генераторах и много было источников, которые могли вызвать не только пожар но и взрывные процессы, которые могли привести к разрушению, скажем и третьего блока ЧАЭС. Поэто- му действия пожарных в этих конкретных условиях были не просто героическими но и грамотными, правильными и эффективными в том смысле, что они обеспечивали первые точные мероприятия по локализации возможного распространения случившейся аварии.
Следующий вопрос возник перед нами когда стало ясно, что из кратера разрушенного четвертого энергоблока выносится довольно мощный поток аэрозольной газовой радиоактивности. Ясно было, что горит графит и каждая частица графита несет на себе достаточно большое количество радиоактивных источников. Значит, стала перед нами сложная задача: – скорость, обычная скорость горения графита где-то составляет тонну в час. В 4-м блоке было заложено около двух с половиной тысяч тонн графита. Следовательно 240 часов, при нормальном горении эта масса могла бы гореть, унося с продуктами своего горения ту радиоактивность которую могла набрать и расп- ространить на большие территории.
При этом температура внутри разрушенного блока скорее всего была бы ограничена температурой горения графита, то есть, в райо- не полутора тысяч градусов или чуть выше, но выше бы не поднима- лась. Установилось бы некоторое такое равновесие. Следовательно, топливо, таблетки окиси урана, могли бы расплавиться и не давать дополнительного источника радиоактивных частиц. Но этот многод- невный вынос радиоактивности с продуктами горения значит, конечно привел бы к тому, что огромные территории оказались бы интенсивно зараженными различными радионуклидами. Поскольку радиационная обстановка какие-то эффективные действия предполагала, делать их представлялось возможным производить только с воздуха и с высоты не менее чем двести метров над реактором, то соответствующей тех- ники, которая позволяла бы, скажем, традиционно с помощью воды и пены и других средств завершить гашение графита, не было.
Надо было искать нетрадиционные решения и мы начали думать об этих нетрадиционных решениях. Нужно сказать, что наши размыш- ления сопровождались постоянными консультациями с Москвой, где у аппарата ВЧ постоянно находился, скажем, Анатолий Петрович АЛЕКСАНДРОВ. Активно участвовал в наших рассуждениях целый ряд сотрудников Института атомной энергии, сотрудники Министерства энергетики. Каждая служба, например, пожарники по своей части держали соответствующую связь со своими Московскими организация- ми. Уже на второй день пошли различные телеграммы, предложения. Из-за рубежа предлагали вообще разные варианты воздействия на го- рящий графит с помощью различных смесей.
Логика принятия решения была такая. Прежде всего нужно было ввести столько, сколько можно, боро-содержащих компонентов, кото- рые при любых перемещениях топливной массы, при любых неожиданных ситуациях, обеспечили бы в кратере разрушенного реактора доста- точно большое количество эффективных поглотителей нейтронов. К счастью на складе оказалось незагрязненным достаточно большое ко- личество (сорок тонн) карбида бора, который и был прежде всего с вертолетов сверху заброшен в жерло разрушенного реактора.
Таким образом, первая задача – задача введения нейтронного поглотителя максимального размера и количества была выполнена быстро и оперативно.
Вторая задача – задача, связанная с введением таких средств, которые стабилизировали бы температуру, заставляя энергию выделя- ющуюся при распаде мощной топливной массы затрачиваться на фазо- вые переходы. Первое предложение, которое, скажем, мне пришло в голову, и которое было мною предложено – забросать в реактор максимальное количество железной дроби. На станции ее было доста- точно большое количество. Это железная дробь, которая вводится обычно в бетон при строительстве, что бы сделать его тяжелым, но оказалось, что склад, на котором эта железная дробь хранится, во-первых, оказался накрытым проходящим первичным облаком после взрыва, и работать с сильно зараженной дробью было практически не- возможно. Во-вторых, нам не была известна температура, при кото- рой возможно стабилизировать, допустим, скажем, что там темпера- тура средне-массовая была бы существенно меньше, чем температура плавления железа. Тогда введение железа в этом смысле, ну, было бы недостаточно. По крайней мере потому, что мы пропустили бы мо- мент возможной стабилизации температуры на более низком уровне. Поэтому в качестве таких стабилизаторов температуры были предло- жены и после многочисленных консультаций и обсуждений выбраны два компонента: свинец и доломит. Первый ясно – он плавится при низ- кой температуре. Во-первых – легкоплавкий металл. Во-вторых – об- ладает некоторой способностью экстрагировать радиоактивные эле- менты. В-третьих он способен, застывая, относительно в холодных местах создавать защитный экран от гамма-излучения и поэтому это решение – правильное. Конечно, оставалась опасность того, что температуры существенно более высокие, то заметная часть свинца может испариться и где-то там при обыкновенной температуре 1600-1700 градусов и тогда в дополнение к радиоактивному загряз- нению может возникнуть свинцовое загрязнение местности и с эффек- тивной стороны роли этот компонент не сыграет. Поэтому группа из Донецка, принадлежащая Министерству энергетики Украины, была от- дана в мое распоряжение. Они располагали шведской фирменной (фир- мы “Ада”) техникой, тепловизорами, начали постоянные облеты чет- вертого блока, фиксируя температуру поверхности. Задача была неп- ростая потому, что датчиками в этих тепловизорах служат полупро- водники и нужно было ухитриться правильно интерпретировать ре- зультат, имея ввиду, что мощное гамма-излучение, попадающее на полупроводник, существенно искажало результаты измерения. Поэтому я предложил наряду с вот с такими тепловизорными измерениями тем- пературы 4-го блока, производимыми с воздуха, дополнить эти изме- рения с земли прямыми термопарными измерениями.
Эту операцию осуществлял Евгений Петрович РЯЗАНЦЕВ вместе с вертолетчиками. На длинных фалах опускали термопары. Это тоже бы- ла непростая работа – измерить температуру поверхности.
И, наконец, поскольку продолжалось горение графита, то мною было предложено осуществлять в различных точках разрушенного ре- актора производить воздухозабор проб и направлять в Киев для оп- ределения компонент СО и СО2 и их соотношение, по которым хотя и с не очень большой точностью, но все таки можно было судить о максимальных температурах, в которых находится разрушенный 4-й блок. Совокупность всех данных привела нас к тому, что в зоне ре- актора существуют, но небольшие области высокой температуры, максимальной, которую нам удалось обнаружить, составляло две тысячи градусов. Ну, а основные поверхности проявляли себя в об- ласти температуры, не превышающей триста градусов Цельсия. Поэто- му в этом смысле заброс свинца мог быть эффективным. После таких оценок было принято соответствующее решение и 2400 тонн свинца в различных его формах были введены с высокой точностью и с большим мастерством вертолетными службами.
Количество вводимого свинца возрастало день ото дня. Я был поражен тому темпу, тому масштабу с которым весь необходимый ма- териал был доставлен для выполнения этой операции.
Но, учитывая, что были высокотемпературные области, было ре- шено использовать и карбонат, содержащий породы, в частности, до- ломит, назначением которого было то же самое. Там где возможно было стабилизировать температуру, затратив энергию на разложение доломитовых компонентов, скажем, оставался Магний ОА – оксит, до- вольно хорошо проводящий тепло и как свинец, попавший на место, расширяющий зону теплоизлучения, теплопроводя по всем металли- ческим конструкциям выделяемое тепло. Но оксит магния, конечно не металл. Теплопроводность его безкорментна и больше, а образую- щийся оксит в природе нарушал концентрацию кислорода в зоне горе- ния и способствовал прекращению горения. Вся эта группа металлов, по этой, примерно, логике вводилась в зону разрушенного реактора.
Анатолий Петрович АЛЕКСАНДРОВ очень советовал нам начать вводить глину, которые являются неплохими сорбентами для выделяю- щихся радионуклидов. Вводимые глины и большое количество песка просто как фильтрующего слоя способно задержать выходящий там случай, если начнут все таки плавиться таблетки с двуокисью ура- на, начнут выделяться радиоактивные компоненты, что бы часть из них хотя бы задержать внутри реактора.
Ясно конечно, что сбросы любых предметов с 200-метровой высоты, создавал сложную ситуацию вокруг 4-го блока, потому, что каждый сброс тяжести весом более 200 кг. с высоты 200 метров под- нимал вверх облако пыли после удара и пыль эта несла с собой мно- го радиоактивности, но образуемые частицы, поднимающиеся в это время на верх агломерировались, укрупнялись и выпадали где-то в зоне 4-го блока или, по крайней мере, на площадке станции. И в этом смысле даже само облако играло роль защиты для того, что бы мелкие аэрозольные частицы не продвигались на существенные расстояния, чем зона самой станции. Судя по характеру выноса ра- диоактивности из зоны 4-го блока как по величине, так и по дина- мике этого выноса, все эти мероприятия оказались достаточно эф- фективными и заметная часть активности была локализована, не распространилась на большие расстояния, за исключением, скажем, какого-то количества цезия и стронция – наиболее низко-плавкой компоненты топлива.
Так, в общем, в сумме мероприятий, позволило как-то закупо- рить четвертый блок, создать фильтрующий слой, не допустить плавления самого топлива в силу возможности проведения достаточно большого количества, то есть не проведения естественного прохож- дения достаточно большого количества эндотермических реакций. И все это позволило ограничить заметным образом зону распростране- ния радиоактивности из района 4-го блока станции на наиболее уда- ленные территории.
Это вот мероприятия, связанные с локализацией. Эти решения, так по этой схеме принимались 26 вечером, а реализовывались они с 26 апреля и по 2 мая, включительно.
Вот основной период, когда осуществлялся очень интенсивный заброс всех материалов. После 2-го мая заброс был прекращен, несколько дней была пауза, затем, где-то после 9-го мая, когда при облете 4-го блока было обнаружено пламенеющее пятно. Значит, то ли графитовой кладки, то ли какой-то металлической конструкции достаточно высокой температуры. Туда было сброшено еще 80 тонн свинца. Это был последний массированный сброс материалов в зону 4-го реактора.
Кроме вот таких материалов, которые имели назначение стаби- лизировать температуру внутри 4-го блока, либо создать необходи- мый фильтрующий слой, в зоне 4-го реактора, по предложению Бориса Венеаминовича ГИДАСПОВА, члена-корреспондента АН, который прибыл на помощь работающей там группе (это было уже позднее, где-то после 10 мая) осуществлялась операция по пылеподавлению. Соот- ветствующие растворы, содержащие пыленеобразующие материалы зали- вались в пластиковые мешки, забрасывались в зону реактора, где при падении они разрывались, раствор покрывал значительную по- верхность разрушенного блока и полимеризуясь, застывал там тоже. Дополнительно такой фильтрующий слой создавался на материалах, способных к пылению и дальнейшему распространению. Все это были мероприятия, намеченные, повторяю, 26 апреля вечером. В общем, во всей своей совокупности длилось где-то до 12, может, 15 мая, при- чем загрузка основных материалов был закончен, как уже было ска- зано – 2-го мая.
Вот эта линия локализации аварии. Естественно, эти мероприя- тия сопровождались постоянными забросами воздуха на фильтры оцен- кой и количество выносимых из 4-го блока радиоактивных компонен- тов и видна была динамика. Если первоначальная сумма активности, я не имею ввиду первое первичное радиоактивное облако, вынесенное в момент взрыва, а вынос радиоактивности уже в стационарных усло- виях составляли 1000 кюри в сутки, то скажем, к моменту моего отъезда из Чернобыля, второго отъезда, 12 мая – эта величина уже не превышала 100-н кюри в сутки и потом она все более и более уменьшалась.
Было, конечно, много споров по точности, правильности забора проб, по точности и правильности измерения и расчетов, которые делались на основании проведенных измерений. Все это говорило о том, что даже простые дозиметрические измерений высокой культуры во всех точках в которых бы их не проводили, не было. Но об этом опыте несколько слов будет чуть позже сказано.
Вот я описал работу до и после локализации последствий ава- рии, но еще более существенным элементом решения Правительствен- ной комиссии 26-го апреля был вопрос о населении.
Сразу после принятия решения о расхолаживании 4-го блока бы- ло принято решение об обсуждении вопроса о городе Припяти. 26-го вечером радиационная обстановка в нем была еще более или менее благополучная. Измеряемые от миллирентгена в час до максимальных значений – десятков миллирентген в час, конечно это не здоровая обстановка, но она еще позволяла казалось бы какие-то размышле- ния.
Вот в этих условиях с одной стороны, повторяющихся радиаци- онных измерений, с другой стороны, в условиях, когда медицина бы- ла ограничена сложившимися порядками, инструкциями, в соот- ветствии с которыми эвакуация могла быть начата в том случае, если бы для гражданского населения существовала бы опасность по- лучить 25 биологических рентген на человека в течении какого-то периода времени пребывая в этой зоне и обязательной такая эвакуа- ция становилась только в том случае, если бы угроза получения населением 75 биологических рентген на человека во время пребыва- ния в пораженной зоне.
А в интервале от 25 до 75 рентген право принять решение при- надлежало местным органам. Вот в этих условиях и шли дискуссии, но тут я должен сказать, что физики, особенно, Виктор Алексеевич СИДОРЕНКО, предчувствуя, что динамика будет меняться не в лучшую сторону, настаивали на обязательном принятии решения об эвакуа- ции, но и, значит, медики здесь, что-ли, уступили физикам и где-то в 10 или 11 часов вечера 26-го апреля Борис Евдокимович, прослушав нашу дискуссию, принял решение об обязательной эвакуа- ции.
После этого представители Украины: тов. ПЛЮЩ и тов. НИКОЛА- ЕВ приступили к немедленной подготовке эвакуации города на следу- ющий день.
Это была не простая процедура, нужно было организовать необ- ходимое количество транспорта. Оно было вызвано из Киева. Нужно было точно разведать маршруты, по которым вести население, а ге- нерал БЕРДОВ возглавил работу по их определению и оповещению населения с тем, чтобы они не выходили из каменных домов.
К сожалению это значит, что информация шла путем устного ин- формирования через заходы в подъезды, вывешивания всяких объявле- ний и, видимо, не до всех дошла, потому, что утром 27 на улицах города можно было видеть и матерей, везущих в колясках своих де- тей, детишек, перемещающихся по городу и вообще некоторые, так сказать признаки такой обычной воскресной жизни.
Нам одиннадцать часов утра уже было официально объявлено, что весь город будет эвакуирован к 14 часом. Был полностью собран весь необходимый транспорт, определены маршруты следования и пря- мо в два, два с половиной часа, практически весь город, за исклю- чением персонала, так же определенного, только который был необ- ходим для функционирования коммунальных служб города и для тех людей, которые были связаны со станцией, вся остальная часть населения город покинула.
Персонал, который должен был обслуживать Чернобыльскую АЭС был перемещен в пионерский лагерь “Сказочный”, находящийся за десять км. от г. Припяти. Вся эта эвакуация была проведена доста- точно аккуратно, быстро и точно, хотя проходила в условиях нео- бычных.
Отдельные проколы, неточности, к сожалению были. Ну, напри- мер, отдельная группа граждан обратилась в Правительственную ко- миссию с просьбой эвакуироваться на собственных автомобилях, а их в городе несколько тысяч было, ну, и после некоторых размышлений – такое разрешение было дано. Хотя, наверное, неправильно, потому, что часть вот таких автомобилей в которых люди эвакуировались, были загрязнены, а необходимые дозиметрические посты, проверяющие качество автомобилей, уровень их загрязненности, все это было ор- ганизовано несколько позже.
Таким образом в городе вещи, которые люди брали с собой (правда брали минимальные количества, надеясь что эвакуация на непродолжительное время – несколько дней) разнесли загрязненность за пределы Припяти. Но я повторяю, что эвакуация проходила в тот момент, когда уровень загрязненности самого города еще был не высок, поэтому и уровень загрязненности предметов, вывезенных людьми, уровень загрязненности самих людей, не были высоки. Прак- тика потом показала, что никто из гражданского населения города Припяти, не бывших на самой станции в момент аварии, а это почти 50 тыс. человек, никто никакого существенного поражения и облуче- ния не получил.
Это была вторая линия – защита людей. Затем стали прово- диться более тщательно организованные и службами Госкомгидромета и службами генерала ПИКАНОВА, станционными службами и службами физиков, которые по нашему вызову появились на станции. Прово- дился все более и более тщательный дозиметрический контроль обстановки, уже более тщательно изучался изотопный состав. Нужно сказать, что конечно, хорошо поработали дозиметрические службы, военные, но наиболее точную информацию мы получили от развернутой на пораженной территории лаборатории радиоинститута, группу кото- рой возглавлял, приехавший сюда первым тов. ПЕТРОВ. Например, вот дозиметрической деятельности НИКИЭТа, службу которой возглавлял тов. ЕГОРОВ, вот они давали нам конечно наиболее точные данные как по изотопному составу так и по характеру распределения актив- ности и на их данных мы базировались для принятия тех или иных решений.
Ясно было, что все первые дни, в силу изменения характера движения воздушных масс, в силу пыления в районе самого 4-го бло- ка, сопровождавшего сбросы предметов и масс в реактор, все это меняло обстановку, и зона распространения радиоактивности – и за счет ветрового переноса, и за счет пылевого переноса – разносилась (ОБРЫВ)…
Несколько слов о том в каких условиях работала Правительственная комиссия, несколько личных впечатлений того периода времени.
Прежде всего я хочу сказать, что удачным наверное оказался выбор Бориса Евдокимовича ЩЕРБИНЫ в качестве Председателя Прави- тельственной комиссии. Потому, что он обладает таким качеством как обязательное обращение к точке зрения специалистов, очень быстро схватывает эти точки зрения и тут же способен к принятию решения. Ему не свойственна медлительность, робость, в принятии тех или иных решений. Это просто было заметно в обстановке чрез- вычайной.
Я приведу только один пример такой, когда путем сложных рассуждений по поводу свинца, например, по тому, что скажем когда разговаривал со мной АЛЕКСАНДРОВ, он очень долго не понимал зачем и почему нужен свинец. Я ему объяснял, что не возможности ввести во-первых железную дробь, в силу тех причин о которых я уже ска- зал, а ждать появления со станции, это значит заранее идти на стабилизацию температуры на очень высоком уровне, а нам хотелось все таки стабилизировать ее на существенно более низком уровне. По моим первым оценкам и прикидкам была заказана партия в 200 тонн, но я сказал Борису Евдокимовичу, что 200 тонн никаких проб- лем не решают. По настоящему надо было бы и нестрашно было наз- вать цифру в 2000 тонн для помещения в чрево разрушенного реакто- ра. Он выслушал меня (мне казалось эта цифра очень большой и трудной для государства – за какие-то сутки или двое доставить такое количество) и, как я потом узнал он тут же заказал 6000 тонн свинца, потому, что полагал, что может быть в расчетах мы ошибаемся и считал, что лучше избыток и не испытывать дефицита в материале, чем не завершить работу как надо было ее завершать. Это только частный пример.
Удивление вызывал персонал самой станции. Очень противоречи- вые представления оставлял.
Я уже об этом несколько слов говорил. Мы застали людей гото- вых к любым действиям в любых условиях. Потом уже в отдельных фильмах, в отдельных воспоминаниях, в рассказах я читал, что были люди, в том числе и со станции, которые дезертировали, покинули свои рабочие места. Но ситуация была сложной. Особенно после эва- куации многие люди не знали где находятся их дети, матери, потому что эвакуировали людей в разные стороны.
Кто-то оставался в деревнях и поселках, куда их привезли, а кто-то немедленно доставал билеты и уезжал к своим родственникам, но к каким и куда? Это все психологически осложняло картину и, тем не менее, все работники станции – от самых рядовых и высокопоставленных, работники Министерства энергетики были готовы к са- мым активным, к самым яростным, как это сказать, отчаянным действиям.
Но какие нужны были действия, что нужно было делать в этой ситуации, как спланировать и организовать эту работу, в этом пла- не никакого понимания необходимой последовательности действий у хозяев станции и руководства Минэнерго не обнаруживалось и мне заранее в таком изложении и изученном виде, скажем в вариантах которые рождались бы тут же вот здесь, эту функцию определения обстановки и ведения необходимых действий приходилось брать на себя Правительственной комиссии.
Обращала на себя внимание такая растерянность даже в пустя- ках. Вспоминаю первые дни, когда Правительственная комиссия нахо- дилась еще в Припяти, то не было необходимого количества защитных респираторов, индивидуальных дозиметров, так называемых ТЛД и, даже не очень надежных карандашей-счетчиков, которые показывали бы.
Всего этого было мало и не хватало для всех участвующих в работе. Кроме того большая часть из них либо были не заряжены, либо были люди не проинструктированы как точно ими пользоваться в какой момент времени необходимо перезаряжать соответствующий до- зиметр. Вот это было довольно неожиданно. Там можно было кусать себе локти, потому, что на станции не было автоматов внешней до- зиметрии, которые бы кругом выдавали бы автоматическую телеметри- ческую информацию по радиационной обстановке в радиусе, скажем, – 1, 2, 4 – 10 км.
Поэтому приходилось организовывать большое количество людей для проведения разведывательных операций. Не было, скажем, ради- оуправляемых самолетов, снабженных дозиметрическими приборами и поэтому пришлось изрядное количество пилотов, вертолетчиков использовать для измерительных для разведывательных целей. Понят- но, что незаменим человек в тех случаях когда предстояло произ- вести какие-то технологические работы. Сброску груза или осущест- вление какой-то другой операции, связанной с крупногабаритными приборами, поставленными на борт вертолета. Здесь люди необходи- мы, но простейшие и часто выполняемые операции казалось бы могли совершаться беспилотными малогабаритными радиоуправляемыми средствами, летательными.
Вот этой техники в наличии не оказалось. Значит, не оказа- лось элементарной культуры. В первые дни, по крайней мере, пото- му, что в городе Припяти, в помещении, в котором 27, 28 и 29 ап- реля были достаточно грязными, привозили необходимое количество продуктов, ну что там колбасу, огурцы и помидоры, бутылки с пепси-колой, фруктовые воды, все это доставлялось в комнаты и тут же голыми руками резалось, поедалось. Т.е. такой, даже, гигиени- ческой культуры в первые дни, для правильного принятия пищи, не было. Это уже потом, спустя несколько дней, когда все более-менее организовалось появились соответствующие столовые, палатки, соот- ветствующие санитарно-гигиенические условия. Правда довольно при- митивные, в которых хоть можно было контролировать руки людей, которые принимали пищу и качество, с точки зрения загрязненности, самой пищи.
В первые дни все это было конечно не организованно и это все поражало. Вот такие бытовые эпизоды.
Правительственная комиссия несколько первых дней работала в г.Припяти. Штаб размещался в городском комитете партии. Ночь, если удавалось ее провести, ночевали люди в гостинице, располо- женной рядом с городским комитетом партии. Когда эвакуация была закончена, еще пару дней Правительственная комиссия находилась в Припяти, а затем она переместилась в районный комитет партии го- рода Чернобыля, как место работы и в одной из военных частей в казарменном городке. Спустя некоторое время ей были бытовые усло- вия созданы для работы. Вот бытовая часть – жилье для Прави- тельственной комиссии было размещено в городе Иванкове, что уже в 50 км. от Чернобыля.
Но было видно, что при таких перемещениях никаких там заго- родных пунктах управления никаких развернутых пунктах в которых можно было вести управленческую работу в такой сложной ситуации, ничего подготовлено не было и все это приходилось изобретать на ходу вместе, удачно и неудачно.
На второй по моему день или на третий я предложил сразу же организовать информационную группу в составе Правительственной комиссии. Пригласил в нее двух или трех опытных журналистов, ко- торые бы получали информацию технического, медицинского, радиаци- онного характера от специалистов в том объеме в котором это было необходимо – в полном ли или в частичном, ограниченном виде, но в частично ограниченном виде когда у нас самих не было полной ясности что бы не было неточностей каких-то и выпускать ежеднев- но, а может быть по несколько раз в сутки соответствующую прессу, которая могла бы передаваться в ТАСС в газеты по телевидению. Что и как происходит, какова обстановка, как вести себя населению.
Это не отвергалось, но так, по моему, до сегодняшнего дня, вот такой пресс-клуб создан не был.
2-го мая Правительственная комиссия уже располагалась в го- роде Чернобыле. Появились в зоне Николай Иванович РЫЖКОВ и Егор Кузмич ЛИГАЧЕВ. Их поездка имела большое значение. Правительст- венная комиссия еще на кануне их приезда приняла решение продол- жать эвакуацию населения не только из города Припяти но и из 30-ти километровой зоны окружающей ЧАЭС. На основании разведыва- тельной работы, прогноза распространения радиоактивных частиц, было принято такое решение накануне 2-го мая.
Когда наши высокие руководители приехали. А поездку они на- чали именно с мест расположения людей, которые уже были эвакуиро- ваны. Они 2-го мая провели совещание в Чернобыльском райкоме пар- тии вместе с тов. ЩЕРБИЦКИМ (это было первое его появление в ра- йоне катастрофы).
До этого все правительство Украины очень удачно и активно представлял зам.Пред СМ Украины НИКОЛАЕВ. Это совещание было су- щественным. Во-первых, из наших докладов , а в качестве докладчи- ка выступать пришлось мне они поняли обстановку, поняли, что это не частный случай аварии, что это крупно-масштабная авария, кото- рая будет иметь долговременные последствия и что предстоят огромные работы по продолжению локализации разрушенного блока, что не- обходимо готовиться к крупномасштабным дезактивационным работам, что предстоит спроектировать и построить укрытие для разрушенного 4-го блока, тщательно оценить обстановку на самой станции, оце- нить возможности ввода в строй 1, 2 и 3-го блоков. Оценить воз- можность продолжения строительных работ на 5 и 6 блоках.
Тогда уже все эти вопросы вырисовывались. Кроме того 1-го и 2-го мая повысились фоновые значения и радиационный уровень в го- роде Киеве и других городах, отстоящий довольно далеко от Черно- быльской АЭС.
Все это руководителей нашей партии и правительства очень волновало и они приехали разобраться со всеми делами на месте, но после докладов, после того как мы объяснили ситуацию так как мы ее понимали сами были приняты координальные решения, определившие порядок организации и масштаб этой работы на весь последующий пе- риод. Масштаб этой работы, отношение к ней всех ведомств, предп- риятий, руководителей нашей страны.
Создана была Оперативная группа под руководством Николая Ивановича РЫЖКОВА, подключена практически вся промышленность Со- ветского Союза.
С этого момента Правительственная комиссия стала только конкретным управленческим механизмом той огромной государственной работы, которая проходила под управлением Оперативной группы По- литбюро ЦК КПСС. Оперативная группа заседала регулярно и ей док- ладывали все детали и состояние радиационной обстановки в каждой точке, которая наблюдалась и оценивалась, все положения по тем или иным мероприятиям. В общем я не знал ни одного ни мелкого ни крупного события, которые не были бы в поле зрения Оперативной группы Политбюро. В состав оперативной группы входили кроме Нико- лая Ивановича РЫЖКОВА и Егора Кузмича ЛИГАЧЕВА входил тов. ЩЕБРИ- КОВ, входил тов. ВОРОТНИКОВ , Министр внутрених дел тов. ВЛАСОВ, Владимир Иванович ДОЛГИХ – секретарь ЦК КПСС, который не- посредственно от имени ЦК занимался контролем за всеми мероприя- тиями, проводимыми в зоне ЧАЭС и в атомной энергетике в целом. Он этим делом занимался мне кажется ежесуточно, не сбрасывая со сче- тов необходимость проведения всех остальных работ, которые были ему поручены.
Я должен сказать, что неоднократно, бывая на заседаниях Опе- ративной группы, что ее заседания и ее решения носили очень спо- койный сдержанный характер. Они максимально старались опереться на точку зрения специалистов, но всячески сопоставляя точки зре- ния различных специалистов. В общем для меня это был такой обра- зец правильно организованной работы. Знаете, я первоначально не мог предполагать, что там могут приниматься такие волевые целе- направленные решения, направленные на то, что бы как можно быст- рее справиться с ситуацией, как-то приуменьшить, может быть, зна- чение случившегося – ничего похожего не было. Работа была органи- зована так как в хорошем научном коллективе.
Первое внимательное изучение информации, желательно из информации получаемой из разных источников, а часто бывали случаи когда выдаваемая военными информация отличалась от информации, получаемой другими гражданскими научными службами. Особенно это касалось величины выбросов активности из 4-го блока. Различные научные группы предоставляли различную информацию на первых эта- пах.
Например, разные научные группы уже в июне месяце по разному оценивали величину выброшенной из 4-го блока активности.
Например, из ГЕОХИ им. Вернадского, на основании своих изме- рений в отчете, утвержденном академиком ВЕЛИХОВЫМ, представила данные в соответствии с которыми более 50% содержимого реактора выскочило за пределы Чернобыльской АЭС. Они дали колоссальную зо- ну распространенности плутония, например по территории СЧоветско- го Союза.
Вторая группа специалистов, которая работала по поручению Льва Дмитриевича РЯБЕВА, состоящая из специалистов радиационного института Минсредмаша, измерения она проводила просто на основа- нии общей активности проявляемой в различных гидрофизических точ- ках вокруг четвертого блока, распределяли топливо пропорционально активности, проявляемой различными участками.
Конечно это было неправильно, потому, что не учитывалось са- мопоглощение, и многие другие процессы. И тем не менее не основа- нии такого первичного обзора ситуации ими был сделан вывод о том, что, примерно то же, половина топлива находится в шахте реактора, а остальное находится вне этого реактора.
Наконец третья группа специалистов, которая самым тщательным образом обследовала все карты, которые давал Госкомгидромет, ин- тегрировали всю активность, которая фиксировалась наземной и воз- душной разведкой, сопоставляя с данными, которые стали поступать уже к нам из-за рубежа, они никак не могли обнаружить более 3-4% активности, находящейся вне четвертого блока. И эта информация поступала в мою подгруппу и имела практическое значение с точки зрения как действовать и какие прилагать усилия на захоронения, на дезактивационные работы.
Пришлось создать такую комиссию и просить Анатолия Петровича быть арбитром. Искать ошибки. В конечном итоге оказалось, что группа ГЕОХИ была неточна, так как измерения плутония проводились в условиях таких при которых в пробы анализов попал плутоний и оружейного происхождения периода ядерных взрывов. Эти неточности были уточнены. Но подход был не совсем точным.
В конце концов все пришли к единой цифре: 3,0 – 3.5 – 4,0 процента выброшенного топлива за пределы 4-го блока. Но в тот пе- риод это создавало довольно нервную обстановку. Но сама Оператив- ная группа какой-бы то ни было нервозности при этом не проявляла. Она просто настаивала на дополнительных измерениях, на дополни- тельных уточнениях и всячески старалась понять истинное положение вещей.
При этом в своих решениях Оперативная группа, я повторяю, что бы тому свидетелем, старалась идти все время по пути максимальной защиты интересов людей, исходя из возможных вариантов загрязненности устанавливать величины денежной компенсации, кото- рая потребовалась бы эвакуированным людям. Они всяческие решения принимали исключительно в пользу людей, пострадавших от этой ава- рии. Это касалось каждого случая.
Оперативная группа поразила меня еще и тем, что она не про- являла стремления законспирировать ранее принятые решения. Ска- жем, принимались решения какого-то сорта, скажем о сроке пуска первого и второго блока и на время завершения работ по сооружению саркофага или о работах по 5-му и 6-му блоках, или первичные ре- шения которым планировались законсервировать сразу же город При- пять. И такие решения принимались. Но если вдруг появлялись новые экспериментальные данные, которые показывали, что город Припять может быть не законсервирован, что когда обстановка стала более спокойной, он может быть дезактивирован и в какой-то части засе- лен, конечно, для проживания и в какой-то части можно организо- вать нормальное слежение за этим городом, за действием его комму- нальных служб, то Оперативная группа меняла ранее принятые реше- ния и не видела в этом какого-то криминала. Николай Иванович РЫЖКОВ еще не раз бывал на ЧАЭС. Приходи- лось на Оперативной группе принимать еще не раз принимать решения и по принятию или не принятию иностранной помощи, которая предла- галась в этот период времени.
Вот как мне вслух об этом хотелось просто сказать, но те- перь, возвращаясь к тем майским дням, я должен сказать, что после того как Николай Иванович РЫЖКОВ и Егор Кузмич ЛИГАЧЕВ посетили районы бедствия, оценили ситуацию, поступила команда: первый состав Правительственной комиссии сменить и заменить его на вто- рой.
Борис Евдокимович оставался руководителем Правительственной комиссии, но было принято решение дальнейшую работу на месте вести дублирующими составами и первая группа отбывала в Москву, а на месте появился дублирующий состав, во главе с заместителем ПредСовмина Иваном Степановичем СИЛАЕВЫМ.
Вся группа первой Правительственной комиссии улетела, но ЩЕРБИНА предложил задержаться мне и тов. СИДОРЕНКО для того, что- бы доводить до конца работу: СИДОРЕНКО – по выяснению причин про- исшедшей аварии, а мне – довести до конца работу по локализации аварии на 4-м блоке. Но формально меня в команде СИЛАЕВА должен был заменить РЯЗАНЦЕВ Евгений Петрович – заместитель директора нашего Института атомной энергии. Он приехал в этой группе и нео- жиданно в ней появился и Евгений Павлович ВЕЛИХОВ – уж и не знаю, по какой команде.
Вот тут я должен несколько слов сказать.
Евгений Павлович ВЕЛИХОВ видимо, насмотревшись кинофильмов “Китайский синдром”, приехал с опасением, которые я докладывал то же РЫЖКОВУ и ЛИГАЧЕВУ, что в принципе нас волнует неопределен- ность геометрического положения остатков реактора. Ясно, что теп- ловыделение из этой массы топлива продолжается. Разогрев продолжается и какое-то вертикальное движение этой массы и топлива мо- жет наблюдаться. При этом нас волновало два обстоятельства: не может ли это движение привести к тому, что в каком-то локальном районе создастся вновь критическая масса и вновь начнут нарабаты- ваться короткоживуюие изотопы. Во-первых это нас волновало, но как-то мы уповали на то, что большое количество, около 40 тонн, бора было введено и мы надеялись, что достаточно равномерно с этой массой были смешаны, но все таки полностью снять угрозу воз- никновения локальных реакторов было нельзя. Первая проблема. Но и волновало нас, что температуры могут оказаться достаточно высоки- ми в этих тепловыделяющих массах. Какие-то элементы конструкции нижней части реактора могут не выдержать. Может не выдержать высокие температуры бетон. Может часть топлива попасть, скажем в бробатеры в верхний или нижний, мы еще не знали к тому времени, есть ли там вода. Боялись мощного парообразования. Если какая-то заметная масса горячего топлива пойдет туда, то мощное парообра- зование, которое вынесет дополнительное количество аэрозолей на- рушу и загрязнит дополнительные территории.
Вот эти проблемы нас волновали. Поэтому Иваном Степановичем СИЛАЕВЫМ, который сменил ЩЕРБИНУ, было принято решение: во-пер- вых, выяснить есть ли вода в нижнем бробартере. Это была неп- ростая операция, которую работники станции героически проводили. Потом оказалось, что вода есть. Были устроены необходимые опера- ции по ее удалению. Я снова повторяю, что удаление воды проводи- лось с тем, чтобы не допустить крупного парообразования. При этом было уже ясно, что взрыва уже никакого второго мощного парового произойти не могло, а могло произойти просто интенсивное парооб- разование с выносом радиоактивных частиц.
Поэтому, на всякий случай, воду нужно было удалить и, в слу- чае необходимости, введение охлаждения тогда когда масса уже пой- дет в эти помещения, воду можно было бы снова ввести в эти поме- щения – охлаждающий такой фактор.
Вот такие решения были приняты и запротоколированы. Но вот в это время появился Евгений Павлович и стал говорить о возможности Китайского синдрома, о том, что эти бробатеры – нижний и верхний – будут проплавлены и, что какая-то часть топлива может попасть в землю и дальше, проплавляя землю, может дойти до водоносных слоев.
Водоносные слои под Чернобыльской атомной станцией, и в этом смысле она была очень неудачно поставлена, на глубине 32 метра. И, конечно, если даже какая-то часть топлива попала бы туда, возник- ла бы угроза заражения достаточно большого бассейна, питающего заметную часть Украины, радионуклидами, находящимися в этой массе ядерного топлива.
Вероятность такого события представлялась чрезвычайно малой, но тем ни менее, как превентивными мерами, после некоторых коле- баний, все таки приняли приняли, хотя большая часть специалистов конечно сомневалась в необходимости крупномасштабных работ такого сорта и, тем не менее, Евгений Павлович настоял на том, чтобы нижний поддон фундаментной плиты реактора был сооружен. Для этого очень активно работали шахтеры, во главе со своим Министром, ко- торый там активно и отчаянно работал. Министр угольной промышлен- ности тов. ШАДРИН и специалисты, во главе со своим министром тов. БРЕЖНЕВЫМ из Минспецтяжстроя, которые вели работы по созданию соответствующих тунелей под фундаменты под фундаментной плитой 4-го блока, с тем, что бы потом в этих тунелях можно было зало- жить бетонные плиты, причем бетонные плиты с возможностью их ох- лаждения. Все это было сконструировано и сделано за достаточно короткий срок, но конечно оказалось бесполезным потому, что ни разу никакое топливо туда не попало и ни разу не пришлось охлаж- дать.
Где-то в 10-х числах мая появился по вызову ВЕЛИХОВА, Вя- чеслав Дмитриевич СВЕТЛЫЙ с чемоданом различных образцов материа- лов, которые имитационно, лазером или расплавленной какой-то массой прожигались на глубокие расстояния. Всё это, психологи- чески как бы, подействовало на Ивана Степановича СИЛАЕВА и он эти работы разрешил.
Но, в общем, конечно, эти работы были избыточны. Но в то время можно было понять, что это все таки превентивная мера, на всякий случай, а вдруг действительно какая-то масса прорвется. Она и психологически довольно существенно действовала на населе- ние, как мероприятие защищающее подпочвенные воды. Но, с моей точки зрения,, почему я не был активным ее сторонником или актив- но возражающим против этих работ. Потому, что они позволяли на этом этапе сосредоточить большое количество техники. Мне было ясно, что предстоит провести огромное количество необычных работ по сооружению укрытия 4-го блока.
Для этого нужно было отработать и доставку бетона и опреде- лить какая техника удачна и какая не удачна в этих условиях рабо- ты. Создать пункты отмывки техники и определить: отмываема ли она, и с каким коэффициентом запаса нужно доставлять, и в каких условиях могут находиться люди, работающие на этом участке. И, поскольку проекты, и проектироваться сам саркофаг только начи- нался, еще был только в первой стадии проекта и было неясно какая техника требуется, сколько этой техники необходимо.
А как сооружать подфундаментную плиту – это было более или ме- нее ясно. Мне казалось очень важным на этом, в общем-то таком, конечно, упредительном, что-ли этапе, начали отлаживать механизм подвода людей, решать бытовые вопросы их размещения, набираться опыта организации таких крупно-масштабных строительных работ. По- этому, в этом смысле, наверное, все решения принимались правиль- но.
Другое дело, что когда Евгений Павлович предложил уже и под развалом находящимся вне здания 4-го блока и ему показалось, что очень много топлива находится, соорудить еще одну такую же плиту, а для этого потребовалось бы с десяток тысяч метростроевцев при- вести туда для проведения такой работы, вот здесь я, конечно, не выдержал и вместе с Анатолием Петровичем написал резкое письмо, категорически возражающее против совершенно ненужного избыточного привлечения метростроевцев, которые бы получили высокие дозовые нагрузки, сооружая вторую защитную плиту. При этом оснований для проведения этих работ конечно же никакого не было, потому, что более менее точно знали распределение радиоактивности по различ- ным зонам реактора.
Но защита вод стала одной из актуальных проблем. Где-то в майские дни, сразу же. Так как Припять уже сама по себе представ- ляла заметный водный бассейн. В Днепр она впадала. Но что такое Днепр говорить не приходится. Повторяю, что подпочвенные воды неглубоко находились под Чернобыльской атомной станцией. И вот после того когда стало ясно, что число жертв происшедшей аварии ограничивается несколькими сотнями человек, причем десятки чело- век это тяжело пострадавшие люди, остальные люди излечиваемые, то главная проблема была – обезопасить население, проживающее вдоль бассейна Днепра.
Это была такая центральная и очень острая задача. Конечно же, проводились измерения уровня загрязнения самой воды».
(Конец кассеты № 1)
(Продолжение следует)