…Чернобыль начался, с моей точки зрения, в 1961 году, то есть в том самом году, когда Гагарин полетел в космос. Тогда это было последнее высшее достижение Советской науки и техники. Я считаю, что наша наука и техника очень успешно – правдами и неправдами – развивалась на удивление всему миру с колосальными достижениями во всех, почти, областях. И вот вершиной этих достижений был полет в космос. После этого мы начали резко по всем направлениям уступать, уступать, и просто началось падение… (Стилистика и орфография документа сохранены)
Текст на кассете № 4
«Ну, в общем, довольно быстро было обнаружено, что сами воды не имеют большой загрязненности, а илы были поражены и концентра- ция радиоактивных элементов в илах, например, в пруду-охладителе, достигала 10 в минус 5-й степени кюри, в то время как содержание радиоактивности в воде не превышало 10 в минус 8 – в минус 9 кюри на литр.
Это были такие максимальные цифры.
Было сооружено большое количество дамб, плотин, назначение которых было – задержать загрязнённый мусор, листву, все, что по- верхностно воду загрязняло, с тем, что бы вдоль Припяти и дальше по Днепру радиоактивность не распространялась.
Все эти работы проводились Министерством водного хозяйства Советского Союза и Министерством водного хозяйства Украины.
Проводились в удивительно сжатые сроки.
Плотины проектировались и тут же строились, но и это сопро- вождались все время исследовательскими работами, причем в тело плотин вводились циолиты (циолиты – специально доставленные из Армении и Грузии, обладавшие высокой сорбционной способностью) для того, что бы можно было все микрочастицы и все компоненты ра- диоактивных элементов, содержащихся в воде, задержать и не до- пустить их дальнейшего продвижения.
По состоянию на сегодняшний день, можно сказать, что цель эта была достигнута.
Примерно в то же самое время, когда Правительственная ко- миссия была уже сформирована как окончательная, с Брисом Евдоки- мовичем ЩЕРБИНОЙ во главе, и каких-то подмен и замен больше не существовало, примерно в это же время, по решению Правительства в Академии наук был создан Координационный Совет по Чернобыльской проблеме, во главе с Анатолием Петровичем АЛЕКСАНДРОВЫМ, ну, я был назначен его первым заместителем и в состав входили руководи- тели основных ведомств, которые были связаны с проведением работ вокруг Чернобыля, и так же наиболее крупные специалисты, такие как, скажем, академик СОКОЛОВ, академик МИХАЛЕВИЧ и академик ТРЕ- ФИЛОВ, которые были связаны с конкретными работами, экологическо- го или технического характера, связанного с ликвидацией последствий аварии.
Нужно сказать, что когда работа приняла такой организованный характер, когда усилия были распределены между различными ве- домствами и различными кураторами, то, конечно, порядка и ясности стало гораздо больше, чем в первые дни, когда чрезвычайные задачи решались, но не вся работа, конечно, шла гладко.
Например, состояние загрязнения крыш зданий 3-го и 4-го бло- ков, перемеривалось многократно, причем получались довольно раз- ные цифры и разные результаты: – от сногсшибательно высоких до, сравнительно умеренных цифр. Поэтому неоднократно приходилось и мне самому, и специалистам-военным, которые в это время развернули, очень удачно, в городе Овруч, исследовательский Центр, кото- рый позволял бы большому контингенту военных специалистов вести работы по дезактивации, по измерению, в общем, все работы которые поручались военным, вести осознанно.
Этот Центр проводил тот же очень большую работу по измерению состояния радиоактивности, по выносам радиоактивности, по ветро- вому переносу, по динамике состояния различных территорий и внес свой большой вклад в научно-исследовательском и практическом пла- не во все те работы, которые проводились в Чернобыле.
Причем нелегко решались задачи.
Например, недалеко от атомной станции был сильно загрязнен (до нескольких рентген в час первоначальная мощность излучения была), большой участок леса, который получил название “Рыжий лес”.
Вот судьба этого леса.
Вносились различные предложения: первое – не трогать его и оставить в том виде в котором он есть с его активностью, считая что как-то природа сама перерабо- тает все, то есть хвоя, наиболее зараженная, опадет, после этого хвою можно будет собрать и захоронить, а стволы деревьев, сучья – все это будет оставаться довольно чистым; второе предложение было, наоборот – сжечь весь этот лес и даже эксперименты проводились по сжиганию фрагментов этого заг- рязненного леса, но эти эксперименты показали, что все таки с продуктами горения уходит достаточно большое количество радиоак- тивности.
В конце-концов было принято решение – спилить часть леса, оттранспортировать его, захоронить, а оставшуюся площадку просто превратить в могильник, закрыть ее, что и было осуществелено.
И воздействие радиоактивное этого “Рыжего леса” на город и прилегающую территорию резко уменьшилось после проведения этих операций.
Очень большая дискуссия возникла по, так называемому, камто- новскому эффекту. Потому что, когда начали готовиться к пуску 3-го блока, а первоначально его хотели пускать где-то следом за 1-м и 2-м блоками, то радиационная обстановка внутри здания 3-го блока (внутри его помещения, особенно в машинном зале) не позво- ляла вести всерьез даже ревизионных работ.
Первое предположение было, что это есть внутренее загрязне- ние здания. После проведения дезактивации уровень активности в этом помещении снизился, но всё равно оставался высоким, достигая десятков, а иногда и сотен миллирентген в час в отдельных точках, а в единичных местах – до рентгена в час доходила мощность дозы излучения, в этом машинном зале.
Тогда было высказано первоначальное предположение, что источником такой высокой активности является крыша 3-го блока, на которой осталось много рассыпанного топлива, и вот это обстоя- тельство мешало создать приемлемую радиационную обстановку, пото- му, что более 600 помещений 3-го блока были вычищены, вымыты, а радиационная обстановка в машзале всё-равно оставалась достаточно высокой.
Начали проводить, с использованием калиматора специальных конструкций, различные измерения, которые показали, что наличие активности на крышах является не единственным источником, влияю- щим на радиационную обстановку 3-го блока, что все таки соседство четвертого блока, за счет камптоновского эффекта (переизлучения и отражения части гамма-лучей, выходящих через крышу 4-го блока), что вот это излучение было основным источником повышенного радиа- ционного фона в машзале 3-го блока.
Сколько было на эту тему дискуссий, сколько было экспедиций, сколько было измерений – и, все таки, в конце-концов, оказалось, что основным источником загрязнения являются те загрязнения кото- рые находились на крыше 3-го блока. Это было главное, хотя конеч- но, какую то толику, на уровне 10 милирентген в час, вот такого масштаба и меньше даже чем даже 10 милирентген в час, носило и рассеянное камтоновское излучение, идущее от 4-го блока.
Поэтому было принято решение полностью сменить крышу 3-го блока, поставить новую, с соответствующими защитными устройства- ми, которые позволили бы продолжить необходимые работы и вовремя запустить 3-й блок Чернобыльской АЭС.
Примерно в это же время, когда решалась судьба 3-го блока (ну в связи с такой обстановкой срок пуска его с летнего периода времени, на который она намечался, сдвинулся на осенний), очень остро стал обсуждаться вопрос о необходимости проведения пускона- ладочных работ на 5-м и 6-м блоках.
Эти блоки находились в совершенно разном состоянии готов- ности: – 5-й блок имел высокую готовность и, практически мог быть за несколько месяцев после дезактивации завершен и пущен в эксплуатацию. – ну, а 6-й блок был в начальной стадии.
Дискуссии были большие. Общественность протестовала против того, чтобы продолжали строительство 5-го и 6-го блоков и они входили в строй потому, что это казалось им уж чересчур большие мощности – 6 гегаватт на одной площадке. Тем более находящихся в ненормальных радиационных условиях. Энергетические потребности Украины диктовали необходимость введения все новых и новых мощ- ностей.
Вопрос этот обсуждался и на Правительственной комиссии и вы- носился на более высокие уровни, и в конечном счете решено было вопрос этот отложить и, в ближайшие 1987 год, возможно и в 1988 году, никаких строительных работ на 5-м и 6-м блоках не вести.
Все силы дезактиваторщиков бросить на полное приведение в норму 3-го блока, а так же на очистку стройбазы. На территории была строительная база, на которой были расположены механизмы, материалы, необходимые для сооружения 5-го и 6-го блоков. Эта ба- за была достаточно загрязнённой. И вот для того, чтобы спасти достаточно большое количество дорогого оборудования там размещен- ного, был сооружен специальный цех на Чернобыльской атомной стан- ции – цех дезактивации.
И вот этот цех начал последовательно дезактивировать наибо- лее ценное оборудование и отправлять его в различные точки Со- ветского Союза для практического использования.
В тот же самый период, когда начались активные работы по де- зактивации и подготовке к пуску 3-го блока, в этот же период вре- мени по-настоящему начали разворачивать работы уже не по проекти- рованию, а по строительству города Славутича.
Причем темп сооружения этого города все время увеличивался и это имело большой смысл потому, что после, примерно 4-5-месячной эксплуатации в вахтовом режиме 1-го и 2-го блоков, стало ясно, что психологически и физически, даже, это тяжелая работа, когда, пусть и с длинными перерывами на отдых, но по 10-12 часов опера- торы должны находиться за пультом управления, – проблема длитель- ной оторванности от семьи, работа в необычных условиях – все это создавало такие проблемы, что становилось очевидным, что вахтовый метод, в данном случае, конечно, является не оптимальным.
Он был вынужденным, сыграл большую роль в течении того пери- ода времени, когда им пользовались, но базироваться на нем, как на основном методе работы стало совершенно ясно, что это невоз- можно.
Поэтому темп сооружения города Славутич, как основного го- родка энергетиков, он резко усилился.
Вот, скажем, Борис Евдокимович ЩЕРБИНА, вот так на моей па- мяти, чуть ли не ежемесячно, совершал такие специальные вояжи для того, что бы контролировать, следить за тем как идет сооружение города Славутич, как идет оснащение, насыщение его оборудованием, – в общем этот вопрос постоянно находился под его контролем. Впрочем, как и все остальные вопросы, связанные с этой Черно- быльской аварией.
Уже где-то в середине 1987 года, вот в это лето 1987 года, наконец-то появились роботы, сделанные руками нашими, советскими. Скажем, роботы, созданные в Институте атомной энергии имени Кур- чатова. Это роботы-разведчики, которые мы не могли своевременно получить ни от куда, ни из какой страны мира. Вот сами мы сделали роботы-разведчики, которые в самых сложных геометрических услови- ях, в условиях завалов, высоких радиационных полей, могли продви- гаться, практически на любые расстояния, управляемым образом, и производить радиационную и термическую разведку обстановки, выда- вать необходимую информацию.
Эти роботы сыграли и большую роль уже сегодня потому, что с их помощью было обнаружено много интересов по вопросам, связанным с характером и последствиями аварии. Но я не уверен, что они при- несут еще больше информации.
Другая идея которую я неоднократно высказывал и просил исполнить (она пока до сих пор не исполнена) – это идея, связан- ная с созданием летающих роботов, т.е. авиамоделей радиоуправляе- мых, которые несли бы на себе датчики. Датчики как радиационных полей, датчики с помощью которых можно было бы измерять состав газа над различными точками Чернобыльской АЭС. Ну, с тем, что бы не использовать ни…» (запись стёрта).
Академик Легасов В.А.
«Этот текст для товарища НОВИКОВА Владимира Михайловича, ДЁМИНА Владимира Фёдоровича и СУХОРУЧКИНА Владимира Константиновича.
Речь идет о статье, которая должна быть написана по заданию журнала “Сантик оф америкен” и статьи, которая должна носить ка- кой-то обобщающий философский характер.
Условное название этой статьи: “Причины приведшие к Черно- быльской аварии и следствия из неё вытекающие”. Базироваться статья должна на работах: моих; товарища Дёмина; товарища Новико- ва; товарища Сухоручкина, – но, все таки, эти работы должны быть собраны и обработаны таким образом, что бы некая философия интег- ральная из них вытекала.
Первым разделом этой статьи, мне кажется, нужно изложить историю развития советской атомной энергетики, напомнить о том, что первая в мире атомная электростанция (стерта запись) …и принцип обеспечения безопасности в этой маленькой 5-ти мегаватт- ной станции.
В тот период времени вся система безопасности она была сли- зана, что-ли с… (стерта запись) … который существовал в про- мышленных реакторах и использовался накопленный военный опыт. За- тем вторая станция – Белоярская атомная станция, где использо- вался и графит, как земедлитель, но это уже был реактор на быст- рых нейтронах и такой – исследовательский, ну и описать действие его.
Затем нужно сказать о Нововоронежской станции, 1-й блок ко- торой сооружался уже как станция атомная, которая должна эксплуа- тироваться в постоянном режиме, в условиях мирного, обычного персонала и описать те системы безопасности которые были введены на этой станции.
Затем, обязательно, нужно будет сказать о том, что после и во время сооружения Нововоронежской АЭС политика нашего госу- дарства не придавала особого значения развитию атомной энергети- ки, потому что считалось, что на органических источниках топлива: на угле Донбасском; на газе Саратовском; и тогда еще нефтяных источниках, – мы все свои промышленные задачи сможем решить и эта атомная энергетика, которая демонстрировалась на Обнинской, Бело- ярской и Нововоронежской станциях, она носила характер, скорее научно-исследовательской работы, которая готовила нас к некоторо-
Объяснить, что на самом деле это был просчет определенный, причем: как ресурсного характера (были переоценены возможности Донецкого бассейна в поставке угля); так и просчет транспорт- но-экологического характера, – потому что мы не представляли, в тот период времени, масштаба наземных перевозок если базировать энергетику на органических источниках и масштаб загрязнения, в том числе, и радиоактивными элементами. Вот это надо описать. Это важно вот почему.
Важно показать, что задержка, примерно 10-ти летняя, с раз- витием атомной энергетики в Советском Союзе – она явилась первой причиной Чернобыльской аварии: “первой ласточкой”; первым, таким, “звоночком”.
Почему? Да потому, что когда уже в 60-х годах стало ясно, что развивать промышленность в Европейской части и обеспечить её электроэнергией на органических источниках и дорого, и практи- чески просто невозможно, и что нужно вводить ядерные источники в эксплуатацию, то делать это пришлось самым, таким, – быстрым тем- пом. Поэтому возникло некоторое естественное желание: затраты на развитие ядерной энергетики, при таких быстрых темпах, ну как-то миминизировать.
И вот, в этот момент, была совершена основная принципиальная философская ошибка в подходе нашем к обеспечению безопасности.
Всякий подход к обеспечению ядерной безопасности и подход к обеспечению, технологически сложного и потенциально опасного, объекта – должен состоять из трех элементов: 1. сделать сам объект, скажем, ядерный реактор – максималь- но, максимально безопасным; 2. сделать эксплуатацию этого объекта максимально надежной и максимально безопасной, но слово “максимально”, и в том, и в дру- гом случае, никогда не может означать 100-процентную надежность, никогда не может в ней оборудование работать на 100-процентных условиях заданных проектом и исключить полностью человеческие, не преднамеренные, а может быть, даже, преднамеренные ошибки, – то же невозможно.
И, в силу того, что вот этот, максимально безопасный реак- тор. и максимально безопасная эксплуатация, не 100-процентная всегда бывает – философия безопасности требует обязательного вве- дения 3-го элемента. 3. Элемента, который допускает, что всё таки авария произой- дет. И радиоактивность, или другое опасное вещество, за пределы аппарата выйдет. И, вот на этот случай, обязательным элементом является – упаковка опасного объекта в такое устройство, которое локализовало бы аварию, которая, хотя и с малой вероятностью, но все таки произойдет. Упаковала бы в то, что называется контеймент (может быть и подземный вариант, и другие возможные инженерные варианты), но, что самое обязательное для надежности – нужно иметь такую систему, которая не зависела бы от географических мест расположения и, при маловероятных, но возможных, неприят- ностях – эти неприятности, ну, как в случае с авариями на шахтах: только внутри самой шахты, не распространяясь на окружающую сре- ду.
Вот это третий элемент.
Вот в советской атомной энергетике именно из-за того, что темп, из-за потерянных 10 лет, должен был быть достаточно высо- ким, – вот третий элемент, с моей точки зрения, преступно был проигнорирован.
Справедливости ради надо сказать, что многие специалисты Со- ветского Союза выступали, и очень активно выступали, с позиции протестующих против сооружения атомных станций без контейментов.
Ну, в частности, член-корреспондент АН СССР Виктор Алексее- вич СИДОРЕНКО, свою докторскую диссертацию, а затем и книгу, по мотивам этой докторской диссертации выпустил, в которой доказы- вал, всеми доступными ему в то время способами и средствами, – необходимость сооружения таких контейментов.
Однако, эта точка зрения специалистов во внимание принята не была. Есть к этому еще одно определенное обстоятельство. Это то, что атомная энергетика в Советском Союзе выростала не из сферы энергетики, а она вырастала, как бы, из атомной промышленности: в которой был и действовал высоко подготовленный и высоко дисципли- нированный персонал; где действовала специальная военная приемка каждого элемента оборудования, – и поэтому: надежность там, в этой сфере атомной промышленности, надежность, как с точки зрения оборудования, как с точки зрения персонала, владеющего станцией, – была достаточно высокой и опыт 15-20-летний, который накопила эта отрасль народного хозяйства, он свидетельствовал: что при грамотной, надёжной, точной эксплуатации атомных объектов, техни- ческих средств обеспечения безопасности и воспитание персонала, – достаточно для того, что бы каких-то аварий, с выходом радиоак- тивности наружу, крупных, – не происходило, по крайней мере, на самих станциях.
Не было учтено, что при выходе атомных объектов из ограни- ченной отрасли промышленности на широкий простор, который представляет из себя атомная энергетика уже такого мирного назна- чения, условия существенно меняется и просто само число атомных станций, постоянно повышающееся, просто, из самых простых вероят- ностных соображений, – увеличивает риск возникновения ошибок в действиях персонала или сбоев в работе тех или иных технических устройств.
Вот, с моей точки зрения, это была философская ошибка: – до- пущение работы станций без внешнего локализующего укрытия, – она была принципиальной.
С какого времени эта ошибка у нас начала исправляться?
Вот, когда Советский Союз вышел на внешний рынок и, когда он стал строить первую атомную электростанцию для зарубежной страны, – для Финляндии, вот там Финская сторона – как сторона заказчик – она потребовала, изучив международный опыт, а к этому времени уже международный стандарт сложился, требующий именно трех элементов безопасности: надёжный реактор, надежная эксплуатация и обяза- тельный контеймент.
Вот этого третьего элемента Фины и потребовали.
И, поэтому, Финская станция уже была сооружена с колпаком.
После этого “лед сдвинулся”, – руководство энергетическое, с большим пониманием, стало относиться к важности этого элемента, хотя и до конца, конечно, не давая себе отчет в серьёзности этого вопроса, и, так сказать, наши проектные организации стали рабо- тать над контейментом.
Вторым следствием замедления в развитии атомной энергетики послужило то обстоятельство, что мощности по производству, ска- жем, корпусов для реактора ВВЭР (а это все таки наиболее расп- ространенный в мире тип реактора, и при его сооружении и эксплуа- тации можно было учитывать не только собственный опыт, но и опыт всего мирового сообщества) у нас не хватало. То есть, не хватало мощности машиностроительных предприятий, что бы в нужном коли- честве изготавливать корпуса и другое оборудование для реакторов типа ВВЭР.
И в это время часть энергетиков вышла с предложениями: для того, что бы не снижать планы ввода атомных мощностей и, учитывая перегруженность машиностроительной промышленности, создать парал- лельную веточку в атомной энергетике, которая позволяла бы стро- ить достаточно мощные реакторы, не используя корпусной принцип, не загружая машиностроительную промышленность сложной технологией изготовления высоконадёжных корпусов реакторов, которые требуются при ВВЭР.
Так появилась идея реактора РБМК канального типа с графито- выми блоками и т.д. и т.д.
Если бы была философия развита, связана с обязательностью контеймента над каждым из атомных объектов, то, естественно, РБМК, по своей геометрии, по своей конструкции, как аппарат, – просто не мог бы появиться.
Он был бы, так сказать, вне международных стандартов, вне международных правил, как бы надежен и как бы хорош он не был по своим другим характеристикам, – он появиться бы не мог.
Но, поскольку эту философию руководство энергетики, того пе- риода, не восприняло – обязательность контеймента, – то реактор РБМК появился.
И вот это, таким образом, я считаю, что начало Чернобыльской трагедии отсчитывать нужно от замедления развития атомной энерге- тики в конце 50-х начале 60-х годов.
Построив первыми в мире первый атомный объект, мы потом за- медлили освоение технологии их создания, рассмотрение всех воп- росов безопасности, связанных с эксплуатацией этих аппаратов, а потом начали торопиться.
И вот, эта торопливость привела к необходимости: за одни и те же деньги строить большее количество аппаратов. Возникла необ- ходимость в экономии. Экономить начали на контейментах.
А раз котеймент сделался необязательным, то появился соблазн построить вторую линию, которая, как бы выручала бы страну, не загружая машиностроительную промышленность.
Так возникла идеология реактора РБМК.
И этот безконтейментный подход, с моей точки зрения, это главная и основная ошибка советской атомной энергетики, даже не советской атомной энергетики, потому что: собственно специалисты по атомной энергетике, они (я еще раз хочу повторить: ну не все, не единодушно, но довольно широким фронтом) выступали против ре- актора такого типа: – как по соображениям безопасности; – так и по соображениям отсутствия контеймента, – что то же вопрос безо- пасности.
Уже первый пуск этого реактора на первом блоке РБМК на Ле- нинградской АЭС показал, к тому же, что такая протяженная актив- ная зона, в том исполнении, в котором она была сделана, – она яв- ляется довольно сложной для оператора.
При первых же пусках первого блока Ленинградской атомной станции, в общем, – возникла проблема неустойчивости нейтронных потоков и трудности управления ими.
Пришлось на ходу менять: степень обогащения топлива; целый ряд других технических мероприятий делать, для того, что бы об- легчить проблему управления реактором.
И все таки, даже после этих мероприятий (и это все специа- листы у нас в Советском Союзе знали), с точки зрения управления, – этот реактор требовал очень большого внимания от оператора и являлся всегда достаточно сложным.
Кроме того, сам факт появления этого аппарата РБМК, с точки зрения международных и вообще нормальных стандартов безопасности, – был незаконным (факт появления такого аппарата). Но, кроме это- го, и внутри этого аппарата были допущены, по крайней мере, три крупных конструкторских просчета:
Первый конструкторский просчет заключался в том, что как требовали международные стандарты и как требует, в общем-то гово- ря, здравый смысл – систем аварийной защиты должно быть, по край- ней мере, – две.
Причем, одна из систем аварийной защиты, должна быть основа- на на других физических принципах, чем первая и, что еще более важно, с моей точки зрения: одна из двух защит должна работать независимо от оператора.
Значит, скажем: – одной системой защиты – аварийной – должен управлять опе- ратор: автоматически, полуавтоматически, вручную, – это зависит от режима; – а вторая система аварийной защиты – должна независимо ра- ботать (при любом состоянии оператора) только на превышение пара- метров, скажем: нейтронных потоков, мощности, температуры и т.д. и т.д. и должна автоматически останавливать реактор.
Вот реактор РБМК – не был снабжен такой второй, независимой от действий оператора, невключенной в систему управления, защи- той.
Это, в общем-то говоря, крупная ошибка и, скажем, если бы её не было – Чернобыльской аварии не было.
И, наконец, третья конструкторская ошибка, которую даже трудно объяснить, заключалась в том, что системы аварийных защит, которых было достаточно большое количество, они были доступны персоналу станции.
Вот, скажем не было специальных шифров, на здваивание, ска- жем, систем отключения защиты, когда бы, скажем, защита могла быть отключена только по двойной, а то, может и тройной команде: – поворот ключа оператором; – дублирующий поворот ключа, скажем начальником смены стан- ции; – и, может быть, даже, какая-то: особо ответственная защита, дублирующий поворот ключа начальником станции, главным инженером или его заместителем.
Вот таких технических средств и технических устройств, кото- рые, в общем-то, работают во многих армейских устройствах, на ра- кетных комплексах, в ядерном оружии используются, – вот этого ни- чего не было использовано.
Это, конечно, представляется удивительным и странным. Как я уже сказал, аппарат РБМК не прост в управлении, в силу того, что в нем довольно часто возникают принципиально возможные неустойчивости в режиме работы аппарата и, следовательно, тем бо- лее важны были бы тренажеры при каждом аппарате РБМК, которые позволяли бы постоянно тренировать персонал на правильное поведе- ние в условиях тех или иных отклонений в работе аппарата от нор- мы.
Однако, именно для этих аппаратов, тренажеров, собственно говоря, и не было.
Ну, при этом надо добавить, что целый ряд вопросов в этом реакторе были решены очень хорошо, скажем, ну это уже известно, скажем, целый ряд таких достоинств этого аппарата, как, например: – во-первых, действительно, возможность сооружения аппарата без использования машиностроительных мощностей (я имею ввиду отсутствие корпуса реактора); – возможность перегрузки реактора на ходу, позволяла иметь высокий коэффициент использования мощности в этом реакторе; – сам канальный принцип этого реактора; – целый ряд других технических решений: насосы, которые были высоконадёжными на этом реакторе.
Они являлись, конечно, небольшими плюсами, преимуществами. Но, все таки. Все таки, отсутствие контеймента, принципиальное, которые, как показала практика, не заменялись прочно-плотными боксами.
Вот это, – вопрос, который оказался принципиальным.
Ну, нужно сказать, что, конечно, величина коэффициента поло- жительной реактивности в этом аппарате для физиков оказалась нео- жиданной.
Это опять же связано с первой причиной – с торопливостью, с необходимостью высоких темпов развития ядерных аппаратов, потому что, в принципе, при правильной конфигурации графита, при меньшем его объеме, вводимом в зону, этот графитовый замедлитель мог бы, конечно, не выходить, за величину, как сейчас практика показала: сумма мероприятий, которые были приняты по этому реактору, приве- ли величину парового коэффициента – не более чем одна бетта, а эта величина уже вполне управляемая, которая позволяет, при соот- ветствующей скоростной защите справиться с любыми процессами, но раньше этого сделано не было и аппарат работал с величинами поло- жительных коэффициентов реактивности существенно большими чем од- на бетта – во-первых, а во вторых, то, что считалось – на практи- ке оказалось существенно большим чем считалось, потому, что физи- ческая изученность этого аппарата была при этом еще и не доста- точной.
Вот эта группа причин, которая привела к тем неприятностям, о которых я хотел бы сказать.
И, таким образом, дело не в операторах…
Конечно, ошибки, которые совершили операторы, они общеиз- вестны, их не нужно снова еще раз перечислять (ошибки, сами по себе, являются чудовищными): поведение руководства станции явля- ется трудно-объяснимым; наказание виновников этой аварии – пря- мых, является правильным; потому, что действия не соответствовали нормативным требованиям и показали несоответствие должностным требованиям тех людей которые действовали в этой обстановке, но, все-таки, – это вина должностных лиц.
Но главная причина, даже, – не ошибки в конструкции реакто- ра, которые то же имели место и за которые придется, – и навер- ное, – отвечать соответствующим специалистам.
Но главная причина и есть нарушение основного принципа безо- пасности таких аппаратов – отсутствие и самопроизвольное снятие третьего элемента – размещение опасных аппаратов в обязательных каких-то капсулах, которые ограничивают возможность выхода актив- ности за пределы самой станции и самого аппарата.
Вот это и есть главная причина такого масштаба аварии.
Вот этот тезис, мне и хотелось бы, что бы был развит, когда мы говорим о причинах аварии.
Следующий тезис связан с конкретным описанием конструкции аппарата, дефектов этой конструкции и последовательное описание причин которые привели к самой аварии.
Прежде всего нужно отметить, что это эксперимент, который не должен был проводиться на атомной электростанции, потому, что ве- личина выбега турбины на холостом ходу – это вещь, которая должна была бы определяться на специальном стенде, сооруженном у конструктора турбины.
Вот, я бы хотел, чтобы это было подчеркнуто. Именно там этот вопрос должен был бы быть экспериментально проверен.
Он там не проверялся.
Поэтому это заставило, вроде бы из благих побуждений, руко- водство станции провести этот эксперимент. – Раз.
Во-вторых – отсутствие системного мышления у руководителей станции, имеющих отношение к этому делу.
Когда первые эксперименты 82 или 83 года показали, что за время выбега, турбина не сохраняет необходимые электротехнические параметры, для обеспечения собственных нужд станции, – то никому в голову не пришло пойти решать эту проблему с другой стороны, а именно: сокращение времени ввода в строй и выхода на нужные пара- метры резервных дизель-генераторов.
А пошли со стороны увеличения времени выбега, хотя за это время уже появились дизель-генераторы с временами выхода на необ- ходимые электротехнические параметры в два-три раза лучшими, чем у тех дизельгенераторов, которые были и устанавливались на Черно- быльской станции.
Самой простой операцией – было бы – заменить дизель-генера- торы Чернобыльской станции на те, которые делали бы всё нормаль- ным и та вся процедура этих испытаний и проверок – стала бы просто ненужной.
Вот это обстоятельство следовало бы отметить.
Теперь нужно описать подробно как проходил сам эксперимент, кто его там разрешал, кто не разрешал, как нарушались инструкции и как развивалась авария.
При этом, вот тут, что является существенным элементом, в этом описании?!
Почему-то во многих источниках существует: – то-ли один взрыв, – то-ли два взрыва, – то-ли водородный взрыв, – то-ли не водородный взрыв.
На сегодняшний день, совершенно достоверно установлено, и это, так сказать, нужно однозначно писать, – что было два взрыва, последовательных, причем второй имел большую мощность чем первый.
Это вот надо отмечать.
Во-вторых, нельзя говорить о водородном взрыве, как нельзя упоминать о том, что в дополнение к паровому взрыву энергия хими- ческая, связанная с взаимодействиями во всей этой раскаленной массе, была добавлена.
Надо сказать, что все количественные оценки показывают, что мощность взрыва составляла где-то три-четыре тонны, в тротиловом эквиваленте.
Эту цифру сегодня можно называть как достоверно установлен- ную цифру, с тем, чтобы не гуляли цифры, там: в десятки тонн, в килотоннах и т.д. и т.д.
Вот 3-4, или назвать в пределах до 10 тонн тринитротолуола – вот максимум, что можно называть.
По характеру взрыва, по свечению, по разлету, – ясно, что система имела объёмно-детонирующий взрыв.
Была объёмная детонация.
Взрыв носил объёмный характер. Значит, быстрое паровое расширение, термически всё время разогреваемое, привело к такому поражению, которое было.
Ну, дальше: известные цифры выноса топлива, это было менее понятно.
Затем нужно описать классическую схему того, что происходило в реакторе с топливом: время его разогрева, время прекращения ра- зогрева, система охлаждения и так далее.
И, очень важно, описать те мероприятия, которые проводились и их значимость.
Например, имела ли какое ни будь значение задержка на сутки с мероприятиями вообще? Первые сутки, 26 числа. Кроме того, что заливали воду там ночью, в ночь на 26, – ничего не производилось. Забросы, скажем, песка, доломита, глины, начались где-то 28 числа. 27, в конце дня, – первые, кажется, были забросы.
Вот все это нужно очень тщательно описать, потому писать нужно именно физический смысл каждой операции, потому что он зак- лючается в том, что, скажем: – во-первых, размышление Правительственной комиссии, был ва- риант: ничего не предпринимать, дать возможность графиту спокойно гореть.
Но тогда это бы означало: – вынос на графитовых частицах ра- диоактивности на большие расстояния. Максимальная скорость горе- ния при тех температурах, которые мы там определяли (температура горения графита), это где-то такое – тона в час. Значит вот и считайте.
Это горение продолжалось бы, учитывая, что там 2400 тонн – две тысячи четыреста часов. Вот, в течении такого времени про- исходил бы разнос радиоактивности, причем в аэрозольной форме, на большие расстояния. Значит нужно было погасить, прежде всего, графитовый пожар.
Отсюда появление песка, как средства тушения пожара.
Во-вторых, раз появился песок, значит теплоизоляция поя- вилась, значит появилась дополнительная неприятность от возможно- го разогрева зоны. Следовательно появляются такие компоненты как доломит и свинец. Свинец – трудно окисляется. Доломит – разлага- ется. Эндотермически свинец берет энергию на плавление, доломит берет энергию на плавление, СиОдва (сам песок) то же берет энер- гию на плавление, поэтому большое количество энергии было забрано на эндотермические процессы.
И, наконец, такие компоненты, как глина, например, служили фильтрующими элементами, которые призваны были задержать часть радиоактивных изотопов от выхода их во внешнюю среду.
Вот все эти рассуждения нужно сопоставить с реальными графи- ками: когда что выходило, когда что прекратило выходить.
В, частности, например, надо говорить, что и не все меропри- ятия были и разумены.
В частности, подача жидкого азота, которая по моему предло- жению была сделана, где-то 2-го мая, а начала реализоваться 4-5 мая.
Это мероприятие оказалось бессмысленным, потому, что когда я вносил предложение, но еще не знали степени разрушения реактора и не знали естественной циркуляции воздуха (естественного его расхода), а через некоторое время мы подсчитали, что расход воз- духа так велик, что подача и разбавление жидким азотом этого воз- духа (во-первых: он уходил в боковые щели и проходил практически мимо реакторного пространства с топливом, ну и, во-вторых: его количество было определено совершенно неверно) никакого эффекта дать не могло, поэтому мы прекратили подачу жидкого азота.
Это мероприятие практикой, скажем так, как полезное, не подтвердилось.
По свинцу, нужно, значит, то же определить, что первоначаль- ное наше предложение было, конечно, подавать металлическую (же- лезную) дробь туда. Дробь была на территории станции, но она была в помещении, которое оказалось сильно загрязненным, поэтому в вертолеты её загружать было нельзя. Потом мы не знали точного уровня температуры на разных отметках Чернобыльского разрушенного реактора. Скажем, для высших отметок мы видели, что температура масштаба 300-350 градусов. Вот для этих температур наиболее удоб- ные компонентом, к тому же, закрывающим радиоактивность, – был свинец. Для области с более высокими температурами, которые нахо- дились ниже, нам нужно было подавать металл, но тогда он давал бы давал переокислением дополнительную энергию, поэтому мы предпочли СиО-два (песок), который выполнял ту же функцию, то есть, распла- вился, затекал, – то же самое делает доломит, потому, что Маг- ний-ОН – относительно теплопроводящая керамика (из всех керамик, самая теплопроводящая керамика).
Поэтому все эти мероприятия были достаточно разумными.
Ну и, скажем, при введении этих всех компонентов, таких как свинец, например, мы там оценивали – не возникнет ли свинцовое загрязнение местности. Мы просто взяли и подсчитали: забросили 2400 тонн свинца, предположили, допустим, что весь этот свинец попадет в горячую зону и испарится, что не возможно, потому, что большая часть его конденсировалась на верхних отметках. Потом мы предположили, что даже если весь свинец испарится, взяли площадь 30-ти километровой зоны и получили, что, так сказать, все получа- ется ниже предельно-допустимых концентраций.
По крайней мере, потом товарищ ИЗРАЭЛЬ, со своими товарищами мерили концентрацию свинца и в воздухе и на земле и оказалось, что она определяется исключительно свинцом выбрасываемым из вых- лопных труб автомобилей от этилированного бензина и на этом фоне, на фоне этих свинцовых загрязнений заметить 2400 тонн распыленных практически невозможно, а разговоров о свинцовых дополнительных отравлениях было много.
Поэтому нужно очень точно вот эти все расчеты привести по сумме мероприятий.
Затем нужно несколько слов сказать о принципах подхода к сооружению саркофага. Их было 17 проектов, но нужно описать толь- ко два-три подхода: – первый подход: вот холм насыпной и почему мы от него отка- зались; – ну и, скажем, второй вариант, это значит тот саркофаг, который есть, только с куполом бетонным. Почему мы от бетонного купола отказались – конструкции не выдерживали. Почему бетонный купол, который был бы конечно лучше, заменили на трубный накат и соответствующую металлическую крышу.
Вот эти обстоятельства нужно объяснить.
Объяснить нужно в этом цикле следующие обстоятельства. Это очень важно.
Ни в одной стране мира, потому, что довольно многие страны откликнулись на нашу беду, присылали телеграммы, предложения и т.д. Мы убедились, что ни в одной стране мира, отработанного, экспериментально проверенного, плана действий в этих ситуациях не было. Это первое обстоятельство.
Второе. Дозиметров с соответствующими шкалами от минимальных доз до максимальных доз – не было. Летательных аппаратов, безлюд- ных, которые были бы снабжены необходимой измерительной аппарату- рой – не было к моменту аварии. К началу, верней. Поэтому вынуж- дены были использовать вертолеты с людьми. Что заставляло и до- полнительное облучение людей делать, и что делало полеты эти опасными, потому, что вертолеты могли задеть за ту или иную конструкцию и привести к разрушению блока, скажем, соседнего ка- кого-нибудь.
Возвращаясь немножко назад, нужно обязательно отметить, что действия пожарных были целесообразными, потому что многие, вот, и журналисты, и в пьесах пишут, что пожарники напрасно простояли несколько часов, переоблучились из-за этого и т.д.
Действия их были осознаны, потому что в машинном зале нахо- дился водород в генераторах, находилось машинное масло и они жда- ли возможности того, что пожар может перекинуться на 3-й блок и вызвать разрушение третьего блока, как и четвертого. Поэтому их действия были действительно самоотверженными и осознанными, что самое главное, а не просто какими-то бессмысленными действиями от неграмотности.
Далее еще надо вернуться к тому, что ни роботов-рабочих, ни роботов-разведчиков ни в одной стране мира не было. Пробовали мы и роботы покупали разных стран, но они отказывали либо по причи- нам того, что они не могли преодолеть препятствия в разрушенном блоке, либо по причине того, что теряли управление из-за высоких уровней гамма-полей и когда электроника отказывала.
И только в самое последнее время (их так же нужно описать) наши собственные роботы-разведчики, которые были сделаны в Инсти- туте атомной энергии.
Нужно несколько слов сказать о схеме управления процессом ликвидации аварии, т.е. о разделении функций: – группа выясняющая причины аварий; – группа, занятая дезактивацией и подготовкой к пуску перво- го и второго блока; – группа, занятая анализом того, что делается в 4-м блоке, разрушенном и диагностика и исследования все необходимые; – группа занятая проектированием самого саркофага; – группа занятая сооружением саркофага; – группа армейская занятая дезактивацией территории; – группа, занятая сооружением новых помещений и зданий для эвакуированного населения; – группы, которые занимались созданием дезактивационных пунктов для контроля транспорта и для отмывки и очистки его;
Вот это все нужно самым подробным и тщательным образом описать.
После этого, мне представляется, следует написать раздел: “Сегодняшнее состояние”, что вот есть Координационный Совет в Академии наук, куда входят руководители ведомств, отвечающие за соответствующие виды работ: Госагропром, Минсредмаш, Минатомэнер- го и т.д. и ведущие ученые-специалисты в области медицины, радио- логии, сельского хозяйства и т.д. и т.д. и что этот Координацион- ный Совет систематически рассматривает динамику ситуации, которая связана со всеми обстоятельствами этой Чернобыльской аварии.
Это, как организационный момент, то же стоило бы описать.
Затем, представляется раздел Владимира Фёдоровича ДЁМИНА где просто описать четко: сколько площадей, людей поражены, до какой степени, что уже восстановлено, что невосстановлено. Вот все, что связано с последствиями, начиная от поражения людей и кончая по- ражением того же Рыжего леса, надо аккуратно и точно описать.
Надо еще, что сказать, что ни в коем случае нельзя при лик- видации последствий забывать психологических факторов, потому, что целый ряд болезней, которые обнаруживались у людей, целый ряд явлений, связанных с персоналом, который пережил эту трагедию, не носили, скажем характер лучевого поражения. Это однозначно было медиками установлено. Но тем не менее психологический шок и, ска- жем, на безе этого психологического шока – дестония сердеч- но-сосудистая была обнаружена у очень большого количества специа- листов и до сих пор продолжает обнаруживаться.
Вот весь режим вахтовой работы, всё пережитое и т.д. и т.д. вот все эти обстоятельства – они, конечно, как вторичные факторы должны быть так же описаны.
Здесь есть много информации у врачей и думаю, что Владимир Фёдорович ею хорошо владеет. Если нет, то я могу всё что нужно подсказать.
Следующим разделом, когда описаны последствия этой самой аварии, нужно описать сегодняшние и исследования и мероприятия сельскохозяйственного и исследовательского порядка, которые про- водятся вот прямо на сегодняшний день: – Что уже обнаружено, – что вызывает оптимизм у нас, т.е., я имею ввиду накопление радиоактивных компонентов у рыб у животных, которые находятся в 30-ти километровой зоне, – что оказывается не страшным, – что оказывается полезным, – что бесполезным, – поведение различных пород деревьев, все Госагропромовские выводы, только те, которые являются на сегодняшний день совершен- но очевидными – вот их нужно было бы описать.
И закончить этот раздел последствий такими нормальными сло- вами, что это долговременная программа, что еще много-много лет там будут сказываться последствия этой аварии, описать чем они будут сказываться, что фронт исследовательских работ большой, примерный, так сказать, план. Можно смело сказать о тех програм- мах, которыми владеет Рутений Михайлович ПОЛЕВОЙ, который их соз- дал несколько – их можно как направления деятельности написать.
Это все нужно сделать.
Сказать о том количестве организаций, которые привлечены и прямо там на месте и в своих собственных организациях, о том центре медицинском радиологическом, который там создан.
Вот все это в этом разделе, мне кажется, следует описать вот как такие ясные и понятные совершенные вещи.
Нельзя заканчивать этот раздел только очевидными и понятными вещами.
Следовало бы поставить целый ряд вопросов. Нам, например, не ясно. Не было, например, полного соответствия о падении радиоак- тивности в самом 4-м блоке и на некоторых других участках, шло быстрее, чем это вытекало из законов радиоактивного распада. Есть различные версии, но только версии. Поэтому до конца объяснить это явление мы еще сегодня не можем, а вот есть такие-то и та- кие-то версии.
Вот есть невыясненные проблемы. Вот, например, те замеча- тельные фотографии, которые лежат у меня на столе, и которые Ни- колай Николаевич КУЗНЕЦОВ привез с переходом ели в сосновые фор- мы, например, когда еловые веточки начинают ветвиться, как у сосен, всё равно.
О том, что мы начинаем изучать причину этого явления, что нам не ясно, – надо сказать. И это все подобрать в группу неясных вопросов, где мы имеем факты, но не имеем полного объяснения этим фактам. Вот это, мне кажется, то же надо было бы отразить, пото- му, что было бы глупо сказать, что нам уже все предельно понятно, предельно ясно.
Кстати, забегая назад, еще раз хочу сказать, что вопрос о способе ввода реактивности докладывается как вопрос дискуссион- ный, потому, что есть несколько вариантов которые могли бы при- вести к вводу положительной реактивности в такой вот не управляе- мый реактор. Ни один из них однозначно не соответствует всем экспериментальным фактам, поэтому тут ведутся дискуссии, но в об- щем-то это особого значения не имеет потому, что самое главное что в принципе был возможен ввод положительной реактивности с та- ким мощным разгоном – это главное, а конкретные, так сказать, де- тали не так важны, потому что сама дискуссия показывает, что было несколько способов вывести реактор в то состояние в котором он оказался.
Вот после раздела Владимира Федоровича мне представляется Владимиру Константиновичу нужно вмешаться двумя способами: – первый способ: кратко, четко и ясно описать, что с самого начала Советский Союз ничего не скрывал (эти моменты там: Почему поздно сообщили ? Да потому, что не знали толком что происходит, не хотели, так сказать, сеять паники, не хотели недостоверной ин- формации), и какие международные мероприятия были проведены, и какие конвенции были приняты, какая позиция советская по междуна- родному сотрудничеству была принята – вот это, эту сторону нужно описать. Как проделанную сторону.
А далее вот, развить философию, что вообще, в силу того, что как показал опыт Чернобыльской аварии, любой аппарат может при- нести неприятности не только в той стране где он находится, но и странам-соседям и вызвать не только обязательные там какие-то ра- диационные повреждения, но может вызвать экономические, психоло- гические потери в этих странах, то вот вопросы международных инспекций – проверка качества сооружаемых объектов и т.д. – сде- лать это международной процедурой – это нужно было бы как пожела- ние такое высказать и это было бы, по-моему, правильно.
В общем следует разбить раздел международных дел на две части: – первая часть – то, что Советский Союз в международном пла- не сделал, то, какие материалы представил, кого пригласил, кого принимал, чьей помощью пользовался, от чьей помощи отказывался, – а вторая часть – как надо было бы в международном плане инспектировать, контролировать и взаимопроверять уровень безо- пасности атомной энергетики.
Вот, мне кажется, Владимиру Константиновичу нужно эти воп- росы развить.
Ну и, наконец, последний и самый, с моей точки зрения, важ- ный раздел.
Он должен начинаться с того, какие мероприятия в Советском Союзе намечены для того, чтобы повысить безопасность атомной энергетики ? Ну, они в докладах перечисляются, в представленных в Вену. Вот их нужно перечислить.
Намечено то-то. Выполнено то-то.
Но и тут же, с позиции Владимира Михайловича НОВИКОВА, ска- зать, что на том уровне аппарата, который у нас есть этого может быть и достаточно для того, что бы Чернобыль не повторился, хотя надо сказать, что для тех аппаратов, которые не имеют контеймен- тов, этих мероприятий видимо не окажется достаточным. Нужно раз- мышлять над какими-то специальными мерами локализации аварий для тех 28 аппаратов, которые не имеют контейментов.
Ясно, что эти меры локализации должны быть динамичными, поскольку экономически и технически невозможно построить над ними колпаки и вот над нетрадиционными динамическими методами локали- зации возможных аварий на таких объектах нужно сегодня заду- маться, ну, то главным образом Советскому сообществу, потому, что это проблема наша, хотя мы и с удовольствием могли бы и в между- народном плане для этой задачи сотрудничать. Это вот эта пробле- ма. Значит вот: сегодняшние наши мероприятия намечены, такие-то из них выполнены, такие-то проблемы нас волнуют.
Дальше идет философия. Может ли Советский Союз ограничить количество аппаратов, например теми, которые есть, потихоньку вы- водить из строя те, которые являются безколпачными и так перехо- дить на органическое топливо.
Здесь нужно еще раз сказать, вот может воспользоваться моей работой с КУЗМИНЫМ, связанной как раз с этим вопросом, можно ли обойтись без ядерных источников в последствии, в нашей стране, так богатой органическим топливом и показать, что это невозможно, что в таком все возрастающем объёме ядерные источники нам будут нужны, во-первых по соображениям экономическим, ресурсным, эколо- гическим – это во-первых.
А самое главное, подчеркнуть, что ядерные источники, как всякий предшествующий источник, он является носителем не только энергии, но носителем новой технологии. Это можно из моих работ старых подчерпнуть, то, что значит сегодня мы используем главным образом тепло, излучение, но, на самом деле можно получать искусственные материалы, легировать, модифицировать, избавляться от примесей на ядерных источниках, более простыми и экономичными способами чем это делается сегодня, скажем, в химической и мета- ллургической промышленности.
Это еще одно доказательство того, что без них не обойтись.
А дальше уже концепция, которую Владимир Михайлович разви- вал, а какой-же должна быть безопасная атомная энергетика.
Про реактор безопасный я ничего не буду говорить, потому, что требования НОВИКОВЫМ сформулированы очень точно. Но прибавить нужно к требованиям к реактору обязательно ядерную безопасность полную ядерного топливного цикла. И такие количественные оценки произвести, которые сделаны по реактору, для перерабатывающих за- водов, для обогатительных заводов. Даже стоит, в связи с послед- ней аварией в Бразилии, коснуться вопросов использования ра- дио-медицинских препаратов, форм их использования.
Отказаться от их использования вроде бы невозможно, а как сделать их использования безопасными, – вот надо было бы вопрос продумать таким образом, что бы понимание безопасности атомной энергетики было бы максимально широким, а не только как проблема создания безопасного реактора.
И я очень бы просил сделать такое заявление, что на сегод- няшний день о безопасной атомной энергетике, концепции безопасной атомной энергетики, даже концепции безопасного атомного реактора, полностью готового, – мы не имеем.
А, поскольку число таких источников должно возрастать, то задача становится актуальной, время для её решения не так мало но и не так много – это где-то 15-20 лет – в течении которых должны быть все вопросы, которые мы вот обсуждаем, – решены.
Вот примерно такая структура по которой должны быть все мне материалы подготовлены и, я повторяю, что базироваться они должны на ранее выполненных нами работах, что бы мы ссылались на собственные источники, а не на какие-то чужие». (Пауза, новая запись).
Академик Легасов В.А. – интервью А.Адамовичу (судя по надписи на кассете на стороне «В») «Прежде всего, что бы вы представляли себе, что я занимаю некую особую точку во всей этой истории, потому что я 15 лет сижу в области атомной энергетики, но положение моё несколько особое – я ядерный химик, т.е. к конструированию реакторов, например, я имею отношение только то, что на Советах там, на заседаниях слышу дискуссии, споры там, ну еще, что-то, ну и,конечно, свою точку зрения какую-то приобретаю, а как Вы могли понять из разговора, что я директор собственного отделения, – это обеспечение ядерного топливного циклов, т.е. разделение изотопов, захоронение активности…
Моя позиция состоит как бы из внешнего наблюдателя и участ- ника. Но вот в самих Чернобыльских событиях мое участие, конечно, было оправдано, потому что не было никакого реактора уже, а были его останки – это прямая моя специальность. Тут ядерная и неядер- ная химия. Нужно понимать какие процессы идут с радиоактивными элементами, чем они отличаются от других процессов, что можно вводить, к чему что приведет – это может быть было уже действи- тельно случайное совпадение, но это действительно моя прямая спе- циальность.
Но главное это вот, что я был в течении ряда лет наблюдате- лем различных битв внутри Советского Союза и на международном уровне специалистов в области типа реакторов и вообще – надо или не надо ядерную энергетику развивать. В то же время, под моим ру- ководством, развивались и работы в области безопасности хими- ческих производств, которые представляют то же очень большую опасность. Поэтому, в чисто профессиональном плане вопросы безо- пасности и как относиться к ним надо, я представлял себе про- фессионально очень хорошо.
Поэтому такая я фигура запутанная, что с одной стороны, по- тому что знаю проблемы безопасности в общефилософском их виде: как они должны ставиться и решаться, знаю ядерный топливный цикл и его внешнюю часть, ну и был наблюдателем за реакторной эпопеей.
Чернобыль начался, с моей точки зрения, условно конечно, в 1961 году, т.е. в том самом году, когда ГАГАРИН полетел в космос или когда это было последнее высшее достижение Советской науки и техники. Хотя я вообще считаю, что наша наука и техника очень успешно правдами и неправдами развивалась на удивление всему миру с колосальными достижениями во всех, почти, областях. И вот вер- шиной этих достижений был полет ГАГАРИНА в космос.
После этого мы начали резко по всем направлениям уступать, уступать и просто началось падение.
Вот это общее падение Советской техники, о причинах которого можно много и долго говорить, оно было одновременно началом Чер- нобыля. Причем это не философское утверждение. И не в том смысле, что у нас началось понижение общетехнической культуры, а это со- вершенно конкретное утверждение.
Дело заключается в том, что, как Вы знаете, Советский Союз был родоначальником атомной энергетики. Первая электростанция бы- ла построена у нас в Обнинске под Москвой. Потом мы построили Бе- лоярскую атомную станцию и Нововоронежскую атомную станцию.
И прекратили развитие атомной энергетики. Это в конце 50-х годов. Потому, что возобладала такая точка зрения, что у нас там Донбасского уголька хватит, – не нужно нам атомную энергетику развивать. И мы, будучи пионерами в её развитии, мы 10 лет её не развивали, а три атомных электростанции Нововоронежская, Бело- ярская и Обнинская были как бы забавой для ученых, где ученые ре- шали свои проблемы. Это три разных типа реактора. Они имели свои особенности, ими занимались, но атомную энергетику, как масштаб- ное явление, – у нас никто не воспринимал.
А в это время Англия сначала, а потом и Соединенные Штаты Америки стали делать именно энергетику – не отдельные атомные станции, а атомную энергетику. И, следовательно, наука их вынуж- дена была сразу говорить о безопасности атомной энергетики как о такой масштабной энергетике – о множестве станций, об огромном количестве специалистов, которые вовлекаются в эксплуатацию этих атомных станций и т.д.
А у нас был сделан мощный Госплановский просчет, рассчитан- ный на то, что у нас хватит органического топлива на много и нам практически атомная энергетика не потребуется, и где-то к 60-м годам (61,62,63 г- примерно вот в этот период времени) стало ясно, что просчет был сделан, что Европейская часть Советского Союза, где 80 процентов и населения и промышленности сосредоточе- но у нас, на привозном топливе не проживет, а Донецкий уголек стал слишком дорог и его стало слишком мало. А привозное топливо – это накладно: и экономически, и транспортно, и экологически – накладно.
Стало ясно, что не развивать атомную энергетику невозможно. Без неё прожить Европейской промышленности нельзя.
На самом деле по экологическим соображениям, чего многие лю- ди не представляют себе, не развивать – невозможно. Если бы мы взяли и, на минутку, решением Политбюро отменили атомную энерге- тику: перестали бы сейчас атомные станции эксплуатировать и не строить новые, – то немедленно, сразу же, в ответ на это уровень радиоактивного загрязнённости нашей территории и наших людей воз- росла бы неимоверно. Именно радиоактивной, я не говорю уже о кон- церогенных и других вещах.
Почему ? Да потому, что в угольных или нефтяных пластах за века накопилось много радиоактивных элементов, причем именно дол- го-живущих изотопов и самых опасных: альфа-активных. Например, в Камско-Ачинском угольном бассейне, только в верхних его пластах, находится 2 млн. кюри альфа-активных, долгоживущих изотопов. Как только мы начнем Камско-Ачинский бассейн активно эксплуатировать то мы начнем по дороге, по которой возится уголек, при сжигании, особенно, свои собственные легкие насыщать это радиоактивной грязью.
Поэтому, чем меньше атомных электростанций и чем больше угольных или нефтяных – тем радиоактивное загрязнение, при естественных условиях, будет больше. Так, что это совершенно оче- видная ситуация. Конечно лучше всего было бы использовать то о чем мы все активно мечтаем – альтернативные источники: термоядер- ные, солнечные, НГД, и все,что угодно. Но тут необходимо совер- шенно реально представлять себе картину, что в течении 40-50 лет – ничего не будет, потому, что сего дня, самые лучшие цифры гово- рят о том, что солнечная энергетика и затраты человеческого труда в сто раз больше на единицу мощности, а затраты материалов в 150 раз больше, чем на угольные или на атомные станции. Конечно наука будет и этот проходить и будет всё улучшаться, но не в 100 и не в 150 раз. Поэтому доля альтернативных источников в обозримый пери- од 45-50 лет будет составлять 5 – 7 процентов. Нужно, что бы эти проценты были, что бы развивать эти источники энергии, но основой энергетики это быть не может.
Таким образом, неизбежность атомной энергетики стала оче- видной в 60-х годах., а темп был потерян.
И тогда – галопом по Европам. А денежки-то, ограниченные, ведь десять лет денежек-то не вкладывали никаких.
И вот тут-то и была совершена роковая ошибка, из-за которой, конкретно и начался Чернобыль.
В чём состоит роковая эта ошибка?
Весь мир признает нормальный стандарт безопасности по любому опасному производству, в том числе и по атомным станциям.
Этот стандарт состоит из трех элементов: 1. – сделать максимально надежный реактор; 2. – сделать максимально надёжной эксплуатацию (персонал обученный, дисциплина хорошая, техника удобная для эксплуатации и т.д.). И везде стремятся к максимальной надежности. Но, поскольку весь мир понимает, что “максимально”, это не значит – 100%, и что всегда какая-то вероятность того, что какой-то элемент техники, даже самый надежный, может отказать и, что какой-то человек по злому умыслу или неграмотности или по стечению обстоятельств что-то может совершить, то вводится обязательный третий элемент: 3. – всё это опасное производство с максимально надежным ре- актором; с максимально надежной эксплуатацией – обязательно дол- жен быть капсулирован. Закрыт в контеймент (как его называют на Западе), под колпак (как мы его называем) поставлен. Так, что если вдруг, с какой-то малой вероятностью но произойдёт что-то, то всё таки это будет ограничено зоной самого этого реактора. Все неприятности будут ограничены зоной.
И вот самые главные преступники.
Конечно, вот те кого осудили уже в Чернобыле, они преступни- ки, потому что они совершили неимоверные действия и их осудили совершено законно.
Сейчас же ведется следствие (дорасследование) и будут, види- мо, судить, я так думаю (по крайней мере, с моей точки зрения – должны судить), конструкторов этого типа реактора РБМК, которые допустили, по крайней мере три грубейшие ошибки в конструкции этого реактора. Грубейшие, причем, ошибки. И наверное они то же должны за это нести уголовную, скажем, ответственность. С моей точки зрения. Но что там будет, я не знаю.
Но главные преступники – это те руководители энергетики 60-х годов, которые вопреки точке зрения специалистов, а Советские специалисты, скажем, у нас в Институте есть такой член-корреспон- дент СИДОРЕНКО Виктор Алексеевич, он сейчас зам. Председателя Госатомэнергонадзора, он докторскую диссертацию написал, потом книгу выпустил, в тот примерно период времени, где доказывал не- возможность без колпаков существование атомных станций, неважно какого типа – ВВЭР или РБМК – что это опасно и преступно.
Но на него, как говорится, с большой колокольни плевали, по- тому, что это на 25-30 процентов, примерно, удорожало каждую станцию. А, поскольку денежки на атомную энергетику Госпланом вы- давались строго заданные, то это значит на 25-30 процентов пост- роить меньше, в заданный срок, атомных электростанций…
(вопрос плохо слышен)
…Нет, ПЕТРОСЯНЦ, в частности, к этим вопросам, на сколько мне известно причастен не был. Это тогдашнее руководство Госплана: тов. БАЙБАКОВ, тов. ВОЛОЯНЦ – принимали участие и тов. СЛАВСКИЙ – один из главных ответственных и тов. НЕПОРОЖНИЙ. Вот команда ка- кая: НЕПОРОЖНИЙ, СЛАВСКИЙ, ВОЛОЯНЦ и БАЙБАКОВ. Но при этом роль БАЙБАКОВА какая – он слушал СЛАВСКОГО и НЕПОРОЖНЕГО, как энергетиков.
Причем, это не просто из-за того, что там каких-то знаний не было. Знания были, специалисты, правда не единодушные, потому, что в том же нашем Курчатовском Институте автор самой разработки – профессор ФЕЙНБЕРГ Савелий Мойсеевич, ныне скончавшийся, он выступал за возможность такого реактора без колпака, именно реак- тор типа РБМК (реактор большой мощности канальный)