«Записки несовременного адвоката» – таков подзаголовок публикуемой ниже статьи российского адвоката, столкнувшегося в своей практике с вопиющим правовым произволом. Культ беззакония и правового нигилизма – увы! – неотъемлемая часть бытия граждан большинства государств на постсоветском пространстве. События, описанные автором, имели место в России. Украинские читатели в «Записках…» найдут много общего с печальной украинской действительностью. …Есть такой старый анекдот. Мужик работу потерял, разорился вконец, жена от него ушла, дети — сволочи. Он воздел руки к небу: “Господи, посмотри, я же всю жизнь трудился, я всем помогал, никого не обидел. За что ж ты меня так наказал?!” Голос сверху: “Да не люблю я тебя, не люблю”. Это про нас, адвокатов.
Уж как долго твердили: судебная реформа, судебная реформа, все будет по-новому… Чепуха! Я точно могу сказать: раньше положение в судах было лучше. А сейчас чем дальше, тем хуже. Равенство сторон в процессе? Фигня. Оно проявляется лишь в одном: все мы — и судья, и прокурор, и адвокат — сидим в одном зале. Больше возможностей у защиты? Декларация.
Вот смотрите, все мы: адвокаты, прокуроры, судьи и следователи, – имеем одинаковое высшее образование. Юридическое. У всех определенная специализация, например уголовное право. У всех примерно одинаковый опыт работы. Но самое главное – у всех одинаковые законы: УК и УПК. У нас нет УПК адвоката Прилипко, УПК судьи Кукушкина и УПК прокурора Мумушкина. У нас законы Российской Федерации. И они написаны русским языком, который мало того что государственный, но, смею надеяться, еще и родной для многих.
Вот четыре составляющих — действуйте. А что получается?
Адвокатам разрешили добывать доказательства. Замечательно! Добываем. Путем запросов в различные организации, путем опросов лиц с их согласия, путем обращения к специалистам. И все вот это я, слава богу, теперь по УПК могу представить в суд, а судьи должны оценить точно так же, как и другие доказательства.
Так вот, в 90 и более процентах случаев никто с адвокатскими доказательствами не считается.
Недавний пример. Судья положил в основу приговора заключения экспертиз, которые я оспорила и которые надлежало исключить из числа доказательств — как полученные в нарушение УПК. А заключения специалистов, которые я принесла, судья ни одной строчкой не процитировал. Написал так: “Заключения, представленные в суд, суд счел несостоятельными”.
Хочется спросить: а кто у нас, ваша честь, специалист? Ты обладаешь специальными медицинскими познаниями? Я ведь просила только об одном: назначить повторную, комплексную судебно-медицинскую экспертизу. Причем я прекрасно понимала — еще неизвестно, что бы она в результате подтвердила: позицию защиты или обвинения. Поэтому я твердила и следователю: “Да проведи ты ее, проведи, и ты поймешь, убивал мой подзащитный или нет. Потому что не может не быть следов крови на его одежде при 25 ударах ножом”.
А если не проводить, то все сомнения нужно трактовать в пользу подсудимого. Но мне отказали… Я в прениях говорила: “Товарищ прокурор, вы, вероятно, забыли, что кроме функции обвинения у вас есть основная функция — надзор за законностью. И что вы первый должны были, увидев нарушения, сказать: стоп, машина! Вы этого не делаете, значит, вы сами нарушаете закон”.
Когда один человек и обвиняет, и надзирает — это раздвоение личности. То есть шизофрения.
Вот я — закончила юрфак МГУ, 10 лет прослужила в милиции следователем. И я считаю, что юриспруденция, педагогика и медицина — три аспекта жизни, где кроме наличия знаний необходимо еще наличие души. Если вам сшили плохие туфли — ну, мозоль будет. Но мозоль — это ведь не судьба. А вот про душу-то в наших судебных реформах никто и не вспомнил.
Почему я ушла из милиции? Потому что в начале 90-х туда пришли такие, с которыми работать — себя не уважать. Нас просто растили как порядочных людей — и все.
Тут есть и семейная традиция — мой прадед в Москве в сыске служил. Будучи коренной москвичкой, я родилась в Коми ССР. Туда маму мою выслали в 47-м году. В 53-м мы вернулись в Москву. И в 12 лет меня поставили на учет в детскую комнату милиции — я была страшной шпаной.
Там был удивительный инспектор, Женя. Он нас сажал на подоконник у себя в кабинете. И занимался своими делами. К нему приводили мелких воришек, проституток, наркоманов. Мы сидели, смотрели, слушали: и час, и два, и три. А потом Женя говорил: “Некогда мне с вами общаться. Давайте-ка через неделю”. И только став взрослой, я поняла: он нас так воспитывал.
Конечно, не существует идеальных ментов. И тогда жульничали, брали… Но даже сотой доли того не было, что есть теперь…
Да, все наши права декларированы, тебе в процессе даже дадут рот раскрыть. Но кто тебя слушает?! Ты можешь разбиться в лепешку — и все зря.
Нам дают высказаться, как назойливым мухам. Хорошо, если хоть приобщат к делу то, что мы говорим. А иногда ты приносишь доказательства, добытые по УПК, а тебе: “Отклонить!” — “Ваша честь, обоснуйте!” — “Не буду я обосновывать”.
И получается, что мы никто и звать нас никак. Адвокат сегодня — это самое бесправное существо на любой стадии процесса.
В нашей конторе, конечно, тоже всякой твари по паре. Имеет место такое явление, как “свой”, “милицейский” адвокат. Его предлагает следователь, адвокат получает деньги от клиента, а потом делится со следователем.
Какая тут адвокатская выгода? Сегодня, к сожалению, у многих нет объема работы. А “своего” и работой загружают, и деньги он получает, и всегда может зайти к знакомому следователю, прокурору — “договориться”. Получается, что сегодня востребованы не те адвокаты, кто может думать, а те, кто носит деньги. “А у тебя есть выход на …?” — это прямо формулой стало.
Самое ужасное, что сейчас это принимает не единичный характер, а массовый. Наверно, я несовременный человек, но я не умею договариваться и не хочу. Мы как-то с одним адвокатом ругались. Он говорит: “Вот я там купил приговор…” Я: “Слушай, представь себе: ты сейчас выкупил этого негодяя, а он — насильник, причем все доказано, — через какое-то время изнасилует твою дочь”. — “Я тогда его убью”.
Вот чем страшны эти выкупы.
Мое первое дело по убийству было в 1995 году. Я стопудово знала — и доказала суду! — что убийство совершил не тот, кто был за решеткой, а свидетель, который давал показания. Судья вжимался в кресло и бледнел. Тем не менее мой подзащитный был осужден, и я его выковыряла только в Верховном суде. Но я точно знала, что он не убивал.
А вот если — точно убил…
Защита ведь бывает разной. Можно же сказать, что он таким не родился, он таким стал и т.д. И спорить о сроках наказания. Я, например, не против смертной казни. А вот пользы в длительных сроках я не вижу. Во-первых, тюрьма никого не исправляет, она может только сломать. 20 лет на него государство будет тратить деньги — пусть даже те гроши, на которые зэков содержат в жутких условиях… Но если эти гроши сложить по всей стране, получится очень недурно. Причем часто те, кого осуждают по серьезным статьям, на зоне неплохо живут. Для многих зона — вообще дом родной, они там смотрящие, глядящие и т.д.
Я согласна с товарищем Жегловым: вор должен сидеть в тюрьме. Но при этом должно быть бесспорно доказано, что он вор. И почему-то никто не вспоминает фразу Шарапова: “Если закон один раз подмять под себя, а потом дырки следствия затыкать так, как ему будет угодно, это будет не закон, а кистень”. Вот этот кистень мы сейчас и имеем в полном объеме.
У меня есть идиотская мечта — получить дело, по которому мне нечего будет делать. Чтобы оно было грамотно, честно и профессионально расследовано. До сих пор не встретила такого ни од-но-го.
Ведь суть-то адвокатской работы не в том, чтобы развалить дело. Если обвиняемый совершил преступление, он должен быть наказан. Но следователь обязан все доказать. Когда судьи будут оправдывать или возвращать некачественно расследованные дела, они следаков заставят наконец грамотно работать. Я, конечно, понимаю, что это утопия. Но хочется же к этому стремиться!
Я как-то наркомана защищала конченого. Но ему вменялся сбыт, а сбыта не было.
Схема такая. Вы просите меня купить вам наркотики — у вас ломка, вы сами не можете. У меня наркотиков нет. Я беру у вас деньги, покупаю у кого-то и приношу вам. Так вот раньше это квалифицировалось как сбыт. А мы добились — и сейчас практика в судах реально такая, — что если я тебе за твои деньги и по твоей просьбе, то я не сбываю, а оказываю тебе содействие в приобретении. То есть 1-я часть 228-й статьи. Разница в наказании. Да дело даже не в этом. Наркоманы-то — больные люди. А их сажали по 4-й части (до 15 лет) — этих малолеток, которые болезному товарищу ноль целых хрен десятых наркоты отдали. Хорошо хоть в конце 2003 года 4-ю часть из УК убрали.
Так вот я судью задолбила. Я разбила ему химическую экспертизу полностью: взято одно, исследовано другое, получено третье… Он меня вызывает в перерыв: “Слушай, что ты хочешь?” Я: “Оправдания”. — “Ты чего, офигела, что ли?”
Заходит прокурор, молодой мальчик: “Татьяна Александровна, ну давайте так: я попрошу 3 года, судья даст 3, а ваш признается и…” Я ему говорю: “Нет, давай по-другому. Торговаться так торговаться. Вот если ты, прокурор, перейдешь на 1-ю часть, а судья даст “за отбытым”, тогда получится”.
Судья завелся: “Что ты из-за этого конченого наркомана воюешь?” (Мой подзащитный, кстати, через год после освобождения умер.) Я объясняю: “Понимаешь, в чем дело. Я, по большому счету, воюю не за него”. — “А за кого?” — “За твоего сына, за своего… При таком беспределе у нас никто не защищен от жерновов правосудия. Сегодня в них попал вот этот конченый наркоман. Но там фигурирует дама, которая 26 раз сдавала таких наркоманов следствию. Сначала просила их купить наркоту, а потом бежала в милицию. Потому что сами опера ее кормили наркотиками. Значит, этот будет сидеть, а дама — на свободе?”
Я не добренькая, и я не дурочка. Но я не хочу, чтобы мой сын, мои внуки оказались жертвами сержантов, которые подкинут им наркоту.
Очень много стало заказных дел, особенно в сфере хозяйственной деятельности. То есть заказываются уголовные дела против конкурентов — как платья в ателье. Реально платятся деньги за возбуждение таких дел. Они проговариваются, продумываются и прозваниваются от начала до конца.
А у нас такое несовершенство налоговых и прочих законов, что законно, до запятой, ни одна хоздеятельность не ведется. В нашей стране всегда есть обходные пути решения любой проблемы. И это ужасно. Абсолютно не работает постулат: закон одинаков для всех.
Даже удовлетворения от выигранных процессов порой не получаешь. Сначала ощущение усталости и полной пустоты. Потому что ты воевал, как гладиатор, и силы кончились. А потом грустно. Ну победил — а все это будет продолжаться. Вот ощущение победы — йес! — у меня, наверно, всего пару раз было.
Однажды прокурор от меня прятался. Там была ст. 111 ч. 4 — тяжкие телесные, приведшие к смерти. Из четверых подозреваемых трое — бомжи — были отпущены. А один арестован — мальчик из Белоруссии. И все, видно, думали, что никто защищать-то его не будет. Он никто, он пыль, даже и не российская. Я говорю молоденькому следачку: “Леш! Да это не он. Это те три бомжа, которых прокурор отпустил”. Следак опешил: “А как теперь их найти?”
“Хочешь, я их тебе найду?” — спрашиваю. А я иногда расследую дела вместе со следователями — ментов-то бывших не бывает…
Ну, полгода сидит мой белорус. Я хожу к прокурору каждый понедельник. С трех часов начинается прием — я в три часа уже сижу у кабинета. И каждый раз приношу жалобу — обоснованную, мотивированную.
Через полгода я, как обычно, прихожу в три часа, мне говорят: “А прокурора нет”. — “Ладно, я подожду”. Это было кино! Я его доконала. Без пяти шесть захожу: “Ну, Анатолий Иванович, почему же вы не читаете то, что я пишу? Вам же достаточно прочитать и поступить по закону”. А он сидит злой такой.
Однако меняют они квалификацию на “хулиганку”. И освобождают моего белоруса из-под стражи. Я понимаю, что лед тронулся. Опять прихожу к прокурору: “Ну объясните мне, откуда у него “хулиганка”? Если там вообще был не он”. А к тому времени я выследила со следствием этих бомжей, по дворам шлялась, сама — как последняя бомжиха. И я их выглядела. Прихожу к этому молоденькому следаку: “Леша, бери!”
И они прекратили дело в отношении этого мальчика за отсутствием состава преступления.
Потом я спросила прокурора: “Ну скажите мне, зачем вы столько месяцев каждый раз делали козью морду, затратили кучу денег и времени на эту ерунду? Вы же знали, что я права, с первого дня”.
Он уже нормально так говорит: “Фамилия у тебя поганая. Я же не думал, что ты Прилипко во всех аспектах”.
Знаете, что самое тяжелое в адвокатской работе? Не физическая усталость, хотя и ночами сидишь, и по тюрьмам бегаешь. Вот это положение, когда любой может плюнуть тебе в рожу. Дескать, да ладно, понятно, ты свои деньги отрабатываешь.
Давайте махнемся деньгами — вам грустно станет, ваша честь.
А у нас судьи как были обвинителями (что, кстати, запрещено законом), так и остались. Адвоката гнобит в процессе именно судья. Отводятся важные вопросы — ну мы же не идиоты, мы не задаем вопросов не по существу. Ответы на них могут дать истину. Не удовлетворяются ходатайства, направленные именно на поиски этой самой истины. Суду этого НЕ НАДО.
Очень много ходит разговоров (и я склонна им верить), что у судей есть установка: не выносить оправдательных приговоров. Причем доходит до дури. Вот сейчас у меня дело у мирового судьи — там события преступления нет (то есть преступления никто не совершал). Я говорю прокурору: “События нет”. Он: “Ну вы же понимаете — установка”. Так мы будем действовать по установке или по закону?
Они даже не стесняются говорить об установках. Оправдательных приговоров по стране всего 0,5%. Разве это свидетельствует о грамотной работе правоохранительной системы? Да нет же, не бывает такого. Это правовой беспредел.
А судьи просто боятся. Они рассуждают так: если я буду плевать против ветра, я не стану пожизненным, не получу квартиру и т.д. И о какой судебной независимости можно говорить?
…Одна идея не дает мне покоя. Должно быть уголовное наказание для судей. Да, у нас есть 305-я статья УК — наказание за привлечение к ответственности заведомо невиновного. Но это же хитрушка! В 99% случаев мы не докажем, что суд вынес приговор, заведомо зная, что человек невиновен. А у нас, как возьмешь бюллетень Верховного суда, — там все пишут об ошибках судебных…
Наверно, было бы разумно ввести ответственность за такие ошибки. И если ты, наша честь, приговор за приговором выносишь, который не укладывается в законные рамки, значит, либо ты профнепригоден, либо ты делаешь это… ну, не умышленно, просто ты абсолютно безразличен к тому, что будет. Тебе так удобно.
Мне понравилось, как один свидетель сказал в суде: “А я работаю, не прикладая рук”. Вот и судьи так же у нас работают.
Елена САЛИНА, «Московский комсомолец»