Почему в начале 90-х существовало лишь два способа экономического поведения — присвоение и паразитирование? В начале 90-х годов в Украине пришло в движение все, что могло двигаться. Изменялись законы, формы собственности, люди. Торговали всем подряд — от КАМАЗов и «вертушек» с нефтью до утюгов, экспортируемых в Польшу. Первые капиталы сколачивали в основном на ценовом дисбалансе и на доступе к товарам и ресурсам. Напомню, что цены тогда были фиксированные, а в обращение были введены карточки и отрывные купоны, призванные сдержать инфляцию.
Советский Союз был очень странным государством, страной победившего социализма, где частной собственности не было, а предпринимательство было уголовно наказуемо. Правда, свободный бизнес, законопослушность и независимый суд были диковинками и для Российской империи. Однако в СССР экономически негативные факторы были доведены до маразма. Все вокруг было государственным, а управляли этим всем люди, не имевшие опыта самостоятельного ведения бизнеса.
Либерализация цен, завершившая перестройку, стала настоящей революцией. В стране исчез целый класс — торговые работники, некогда весьма влиятельные люди. Либерализация цен стала отправной точкой двух серьезнейших процессов. Первый — формирование рынка с главными его атрибутами: спросом и предложением. Второй процесс — регулирование бизнес-активности со стороны государства, со временем трансформировавшееся в паразитирование. Удивительно, но перестроечное законодательство о предпринимательстве было достаточно либеральным. Во многом это объясняется умозрительностью законодателя и фактическим отсутствием субъекта. Государство начало закручивать гайки, как только деньги стали что-то значить и появилась реальная возможность их зарабатывать.
В годы больших возможностей (середина 90-х), когда в стране была полная разбериха, сформировались два характерных способа экономического поведения. Первый — присвоение — неизбежное следствие исчезновения СССР, хозяина всего движимого и недвижимого имущества. В действительности присвоение — дело достаточно непростое, так как требует навыков по дальнейшему освоению того, что присвоено. Поэтому эта деятельность оказалась крайне разорительной для экономики. Многие, присвоившие, условно говоря, по 100 рублей, смогли освоить лишь по 10. Как способ экономического мышления и поведения присвоение сохраняется до сих пор, сейчас — в форме рейдерства.
Второй способ — паразитирование — более многообразен, чем присвоение. Классика жанра — это малое предприятие при большом заводе, через которое друзья директора присваивают заводскую прибыль. Еще один тип паразитирования — «крышевание». В большинстве своем украинские чиновники не просто регулируют экономическую деятельность, они или в ней участвуют непосредственным образом (не неся при этом ответственности за ее результаты), или становятся причиной разорения того или иного бизнеса. По сути, паразитирование в любой его форме предполагает получение прибыли за счет политически контролируемого ресурса — бюджета, юридических норм, цен на энергию, рабочую силу и прочего.
Строго говоря, новейшая экономическая история Украины подтверждает правоту Хайека и его формулы: «Экономика — наука о людях». Привычки и представления бывших советских людей оказали и оказывают решающее воздействие на развитие страны. Например, только в условиях полного отсутствия у населения предпринимательского опыта могли возникнуть трасты. Они, как явления, стали возможными лишь потому, что в 90-х годах существовало (и сейчас встречается, особенно среди политиков) представление о бизнесе, как о чем-то, что работает само и приносит прибыль по определению. Сказочный уровень прибыльности — от 100% годовых, обещаемый трастами, — не смущал вкладчиков.
Советские стереотипы определяют поведение промышленников, иногда представляющееся экономически странным. Вместо того чтобы бороться за рынки сбыта, повышать качество менеджмента, удешевлять себестоимость, эта публика ломится в Кабмин, где уже много лет «решает вопросы», зарабатывая, к примеру, на возмещении НДС при экспорте. Совсем иначе ведут себя собственники предприятий пищевой и легкой промышленности, изначально ориентированные не на чиновников, а на потребителей. Как следствие — производители «конфеток-бараночек» более адаптированы к рыночным условиям, чем так называемые основные бюджетные плательщики.
Отметим еще одну существенную деталь. Тот факт, что никакого «первичного накопления» в Украине не было, а было банальное разграбление, накладывает отпечаток на мотивы, стимулы, цели и способы действия бизнесменов «первой руки». Богобоязненный немецкий протестант и беспринципный украинский нувориш — это разные типы предпринимателей. Отчасти поэтому, несмотря на завершившуюся приватизацию, частная собственность в Украине слабо защищена. Можно сказать, что ее нет в привычном смысле: «Мой дом — моя крепость». Частная собственность в стране может быть национализирована за невыполнение инвестобязательств, а потом перепродана, может быть конфискована за экономические преступления, а не за долги… Собственность в Украине временная и политически зависимая.
Таким образом, в результате распада СССР была реализована формула Маркса об отмирании государства через огосударствление всего, что движется и не движется. Формирование рынка и появление частной собственности в Украине теоретически требовало появления классического государства — арбитра. На практике же властные рычаги оказались в руках некомпетентных чиновников, воспользовавшихся этими рычагами единственно доступным образом — превратив их в источники доходов. Отнюдь не случайно первыми функционально действующими госорганами стали таможня, налоговая, милиция и прокуратура, со временем на вполне законных основаниях перебравшие на себя функции рэкетиров. Возможности для реального рыночного транзита (а не в интересах узкой группы граждан) были упущены.
Владимир ЗОЛОТОРЕВ, Галицкие контракты