Cрочник — об армии Лукашенка: унижали, оскорбляли и заставляли есть соль
УК
Полтора года (или год, если есть высшее образование) белорусские срочники почти полностью изолированы от мира, живут в казармах и… сталкиваются с оскорблениями, унижениями, а иногда и избиениями.
Честно о том, что происходит сегодня в белорусской армии, изданию Еврорадио рассказал Денис (имя изменено).
“Ну, если умрёшь — значит, завтра тебя и похороним”
На выпускном из университета вместе с дипломом Денису вручили повестку. И уже осенью отправили в армию. Наш герой попал в небольшую часть: там было не больше 50 срочников и примерно столько же офицеров и контрактников.
— Я ехал туда спокойным, зная, что я взрослый человек, который может за себя постоять. Но то, что я увидел там с первых же часов, меня выносило. Например, там абсолютно все ругаются матом. Даже когда к новобранцам подошёл знакомиться командир части, взрослый мужик лет 50, он ругнулся раз двадцать. Некоторые слова этого матерно-армейского сленга я услышал впервые в жизни.
Денис говорит, что мнением парней никто не интересовался ни по какому вопросу. Например, всех сразу заставили сделать прививку от коронавируса, отказаться было нельзя.
— Дело в том, что у меня была уже прививка от коронавируса, я пытался объяснить это армейскому фельдшеру, но было бесполезно.
— А если я умру от ещё одной прививки? — вспоминает Денис свой вопрос фельдшеру.
— Ну, если умрёшь — значит, завтра тебя и похороним, — ответила фельдшер в звании прапорщика.
По словам Дениса, он быстро понял, что лучше уже точно не будет.
О дедовщине
После завершения курса молодого бойца (КМБ) и присяги Дениса перевели в казарму к срочникам с прошлых призывов.
— Ещё на КМБ сержант, который учил нас армейским основам, говорил, что после того, как мы попадём “на этаж”, все изменится. Он намекал на какие-то правила, которые нужно будет выполнять всем новеньким. Я не придавал этому значения, думал: “Ну ладно, правила и правила, как-нибудь справлюсь”. Оказалось, что всё не так просто. “Правила” — это устные запреты того, чего нельзя делать новобранцам и какое наказание их ждёт в случае ошибок.
По словам Дениса, иерархия “на этаже” выглядела следующим образом: в первый период новобранцы (“слоны”) выполняли всю чёрную работу, за отказы или ошибки их наказывали “черпаки” (срочники, отслужившие более полугода), а сверху за всем следили “деды” (те, кто в армии больше года) — они считались неприкасаемыми и не делали вообще ничего. “Слонам” запрещалось общаться с “дедами”, коммуникация проходила через “черпаков”.
— Правил было очень много, запомнить всё сразу было невозможно. Например, нельзя было пользоваться горячей водой и душем в бане, на одежде должны быть обязательно застёгнуты все пуговицы, если замечали, что одна расстёгнута — её вырывали, если развязаны шнурки — отрезали.
Нельзя было говорить слово “устал” — человека, который это сказал, заставляли пить горячий кофе с солью, а пока он его пьёт, все “слоны” должны отжиматься в помещении для сушки обуви (температура там доходила до 35 градусов).
Была и такая традиция: в столовой “слоны” должны были подходить к “дедам” и забирать кусок масла, при этом говорить, сколько им дней осталось до дембеля. Если кто-то забывал — приходилось есть “сникерс”. Так называли кусок хлеба с маслом и огромным слоем соли, его делили между всеми “слонами”.
К счастью для всех, говорит Денис, дедовщины во время его службы хватило на три дня.
— Однажды один парень, который согласился с правилами, после вопроса одного из офицеров о том, как ему в армии, выложил всё как на духу: и про сушилку, и про “сникерс”, и про душ. В этот же день “деды” объявили, что “правила” отменяются: мол, живите как хотите. Как я потом выяснил, офицер припугнул “дембелей” за дедовщину.
История с дедовщиной за пределы части не вышла, об этом не знали даже высшие офицеры. Однако Денис уверен, что о происходящем в казарме знают почти все, но предпочитают ничего с этим делать.
По словам самих “дедов”, “правила” — это альтернатива уставу, традиции, по которым жили срочники десятки лет.
— Они говорили, что им тоже пришлось когда-то это всё пережить, что над ними тоже издевались и унижали, поэтому они должны делать это и с нами, чтобы сохранять преемственность. Но лично для меня это не оправдание. К чему это всё? Где человечность, сопереживание?
Я не обвиняю в этом конкретно их — конечно, виновата система и само существование срочной службы. Но я не думал, что люди, с которыми ты мог встречаться каждый день в обычной жизни, способны до такого опуститься.
Об офицерах
В армии, говорит Денис, чтобы “не поехать кукухой”, нужно забыть слово “справедливость”, постараться остаться собой и научиться приспосабливаться как к другим срочникам, так и к офицерам.
— Офицеры — это отдельная история. По моему мнению, почти все они тупые и неадекватные. Высших офицеров — подполковников и полковников — у нас боялись почти все. Их настроение никогда нельзя было угадать, лучше всего было не попадаться им на глаза. Один из таких офицеров, например, практически всегда был пьян и частенько творил дичь. Однажды один парень не пропустил его в дверях — в отместку тот ударил его кулаком в грудь, а ещё был случай, когда срочник случайно засветил перед ним сенсорный телефон (в армии они под запретом) — за это офицер ударил бедолагу телефоном по голове.
Денис говорит, что эти случаи — верхушка айсберга.
— Многие из обычных офицеров, например капитаны или лейтенанты, считали себя выше срочников: отбирали сигареты, еду, которую передавали родители, просили выбросить мусор или подмести у них в кабинете. Был случай, когда одному из офицеров срочно был нужен пауэрбанк, он сказал, что если его не будет, то он перевернет все кровати и вещи вверх дном. Они просто делали что хотели. Чувство полной безнаказанности и власти.
Офицеры, вспоминает Денис, пренебрежительно отзывались о своих же жёнах, общались почти исключительно матом и постоянно ужасно шутили про секс. От жизни им нужно было немногое: зарплата “больше тысячи” и ничего не делать.
— У нас в части были еще два лейтенанта — юноши, которые закончили университет в один год со мной. Гонору у них было хоть отбавляй, вечно пытались меня “строить”, учить, что-то говорили про жизненные принципы. Но стоило пару раз им что-то ответить, как они успокаивались. Как-то раз я при одном из них я произнес слово “диссонанс” — и чуть не рассмеялся, когда он попросил объяснить его значение. То же самое было и со словом “гиперболизировать”.
