Журналист и блогер Станислав Асеев пробыл в плену 31 месяц. Из них 28 месяцев его удерживали на территории бывшего артцентра «Изоляция» в Донецке, в котором российские боевики обустроили неофициальную тюрьму-застенок.
Как пытали меня
Нужно сказать, что пытки – это целый комплекс мер, который направлен большей частью не столько на то, чтобы сломать человека физически, сколько уничтожить его как личность. Именно по этой причине большое значение уделяется устрашению, которое усиливает чувство физической боли, и унижениям. То, что будет описано ниже, далеко не исчерпывает всех возможных вариантов того, как пытают в донецких подвалах. Я лишь попытаюсь вкратце передать свой личный опыт через призму тех «процедур» (одно из любимых названий пыток у местных), через которые прошёл сам.
Пытки на фоне бульвара
Мои собственные «процедуры» проходили отнюдь не в «Изоляции», до которой оставалось ещё долгих полтора месяца, – а в обычных светлых кабинетах в центре Донецка, в здании «МГБ», просто посреди дня. Забегая вперёд, скажу, что был поражён, когда меня усадили в наручниках на стул рядом с окном, выходившим на один из центральных бульваров. Через несколько минут к большим пальцам моих рук привяжут провода и пустят электрический ток, – но в сущности ничего не изменится: ни темноты, ни грозных подвалов, в которых будут пытать моих будущих сокамерников.
За окном всё так же будут видны деревья (с моей головы перед пытками даже сняли мешок), всё так же будет светить майское солнце, а чуть дальше, на остановке, люди будут ждать свой автобус, пока мои мышцы будут мучительно сокращаться. Этот абсурд, помещённый на одном клочке городского пространства, поразит меня ещё не единожды, – а пока же меня завели в кабинет, в котором ждёт самое лёгкое: ПР-73, или просто резиновая дубинка.
Резиновая дубинка и «светофор»
Какое-то время меня бьют ею в одно и то же место чуть выше колена, из-за чего уже через несколько минут кожа под джинсами надувается, словно мыльный пузырь. В «Изоляции» таких людей позже назовут «светофором» – из-за эффекта, при котором всё ваше тело становится одной сплошной гематомой, сначала лилового цвета, позже переходящего в жёлтый и зелёный оттенок. Однажды в соседнюю с нами камеру такой «сфетофор» просто внесли и пложили здесь на пол, прикрыв одеялом и запретив перетаскивать даже на нару.
Человек так и лежал до утра. Из меня же «светофор» выйдет явно частичный. Однако во время ударов я должен был отвечать на вопросы сидящих напротив чекистов, причём из разряда «что я за тварь, раз не уважаю выбор народа жить в отдельной стране»? Если я хоть на секунду задумывался или пытался объяснить, что из-за боли не могу сконцентрироваться – бить начинали сильнее и чаще, так что абсурд начался уже здесь: приходилось вести беседу, делая вид, что параллельно на меня не ложится ПР-73.
Пытают 99 из 100
После подобного непродолжительного «общения» мне снова натянули мешок на голову и повели коридором в соседнюю комнату, после чего снова сняли мешок. Именно в этой комнате всё и произошло. Я увидел перед собой трёх людей в балаклавах и небольшую открытую видеокамеру, на которую меня вежливо, обращаясь только на «вы», попросили коротко рассказать мою биографию.
Это «вы» ещё создавало иллюзию того, что всё будет не так уж и плохо. В тот момент я ещё не представлял ни масштабов «подземного мира» Донецка, ни того, что в этих стенах пытки проходят девяносто девять из ста человек. Во всём этом я смог убедиться, едва захлопнулось оконце видеокамеры, а в комнату внесли какой-то старый телефонный аппарат. Как оказалось, этот прибор – местная знаменитость, именуемая «полевым полиграфом» или просто «ТАПИК»: телефонный аппарат полевой с индуктивной катушкой. От него тянулись два провода, которые тут же привязали к моим большим пальцам.
Тесак и электричество
Вопреки ожиданиям, поводом для первого удара током стал, казалось бы, совершенно невинный вопрос: что за номер в моём телефоне? Несмотря на уже начавшуюся стадию шока, я смог понять, что это только что специально сделанный прямо отсюда вызов в одно из отделений банка, поэтому просто сказал: «Не знаю, я на него не звонил». – Неверный ответ, и через меня первый раз провели электрический ток. Вообще, давать любой отрицательный ответ в подобной ситуации – значит обрекать себя на электричество, что стало понятно из целого ряда следующих, на первый взгляд – абсурдных вопросов.
Так, к примеру, меня тут же спросили, как часто я мастурбирую. Весь подвох в том, что вначале вам задают те вопросы, ответы на которые для них очевидны и которые неудобны для вас. И если человек начинает лгать уже здесь, на начальной стадии, его пытки становятся более жёсткими и продолжительными. Кроме того, вас пытаются сбить с концентрации, переходя, например, от вопросов о шпионаже, в котором меня обвиняли, к вопросу о том, верю ли я в бога и прыгал ли с парашютом.
Этот на первый взгляд хаос на самом деле имеет чёткую цель: заставить вас очевидно солгать. Так, например, на вопрос о парашюте я ответил «да», после чего тут же спросили: «Какой тип парашюта?». Когда я ответил «крыло» – моментально получил удар током и чем-то твёрдым в затылок с криком о том, что я лгу. Очевидно, что эти люди не могли знать реальность, для них было важно одно – заставить меня поменять свой ответ, после чего пытать ещё жёстче и дольше, обвиняя во лжи. Вопросы о семье или боге делают вас более мягким, создают иллюзию послабления, «человеческого разговора», из-за чего следующий удар током будет намного больней.
В конечном итоге мне запретили даже кричать, сказав, что отрежут часть носа, если я издам ещё хоть один звук. После чего показательно ударили по переносице большим тесаком, лезвие которого оказалось тупым. К этому моменту один из проводов мне уже бросили не левое ухо, и я должен был отвечать под действием сокращения лицевых мышц. Разумеется, речь становилась нечёткой, из-за чего один из пытавших лишь увеличивал ток.
Один из ударов я получил и за свой прежний литературный роман, в котором была описана моя поездка во Французский Иностранный Легион. Эти люди были уверены, что я уже тогда был завербован спецслужбами, да и вообще – поехал туда, потому что «людей хотел убивать». Надо сказать, что к этому моменту мне уже был безразличен весь этот допрос, так как я буквально свисал со стула и лишь иногда приходил в чувства с новой порцией электричества.
Последняя стадия всегда – угроза изнасилования
Финальной стадией пыток стала угроза о том, что меня отведут в камеру, в которой сегодня же ночью «опустят», попросту говоря – изнасилуют. И если я хочу сидеть в «одиночке», мне нужно как можно скорее всё подписать. Как позже выяснится, эта угроза не была пустым блефом, так как в «Изоляции» довольно часто прибегали к сексуальному насилию, в том числе – и в отношении мужчин. Так что они действительно держали при себе людей из числа заключённых, которые выполняли эту «работу», после чего их прятали в тюрьмах в отдельные камеры, чтобы другие зэки не разорвали их на куски.
В конечном итоге, уже ночью, я действительно попал в «одиночку» подвала, в которой провёл полтора месяца, – прежде чем нас отвезли в место, откуда я просился обратно в подвал.
Автор: Станислав Асеев; Радио Свобода
«Copyright © 2018 RFE/RL, Inc. Передруковується з дозволу Радіо Вільна Європа / Радіо Свобода»