9 октября 1920 года Харьковская ЧК обнародовала очередной расстрельный список. Длинный, на тридцать пять пунктов. И весьма интересный, каким бы циничным ни казалось такое определение.
Короткие комментарии, помещенные рядом с фамилиями убитых, позволяют сделать почти еретический, как по нынешним временам, вывод: совсем не по каждой жертве «красного террора» стоит проливать слезы.
Разнообразной «контры» (кого только не подводили под это определение!) в списке самое салое – девять человек. А лидируют уголовники – целых пятнадцать.
«Послужние спискі» некоторых даже просятся в сценарий крутого боевика. Как вот у Грабовского Николая Степановича, расстрелянного за вооруженное ограбление кассы … Екатеринославской ЧК.
Вот такими заголовками харьковчан пугали вплоть до 1922 года
Феминисткам в удовольствие можем назвать женщин, которые ничуть не уступали мужчинам. Гражданки Вера Ругалева и Александра Кушнаренко отправились в ад “за активное участие в шайке бандитов, совершивших ряд грабежей и налетов». И еще с довеском «при облаве на «малину» оказали вооруженное сопротивление милиции».
Но самой интересной представляется третья категория жертв – 11 человек, расстрелянных за должностные преступления. Если бы не дата приговора, можно было бы подумать, что речь идет о наших современниках.
Оказывается, печально известные «откаты» существовали уже на заре советской власти. Вот только боролась она с ними решительнее, чем нынешняя. Из-за чего и стали лицом к стене харьковский коммунальщик Вениамин Басис и его екатеринославский коллега Григорий Новиньков.
Первый возглавлял подотдел заготовок Губкомунхоза и, как сказано в приговоре, «покупал у спекулянтов для нужд коммунального хозяйства товары по спекулятивным ценам, оплачивал дутые и несуществующие счета и делился с ними разницей».
Еще интереснее получилось с Новиньковым, который прибыл в столицу УССР с целью закупки материалов для водопровода и электростанции. Здесь разве что лихой разберется, то ли он Басиса подставил, то ли Басис его.
По данным следствия, с нехитрой схемой зарабатывания денег наивного екатеринославца познакомил именно харьковский коммунальщик. Конечно же, не без выгоды для себя. Но, горе обоим, Новиньков попытался эту схему усовершенствовать: лишний раз перестраховался.
Раритетная схема: структура Харьковского Губкомунхоза в 1920 году. Второй сверху прямоугольник в левой части листаа возглавлял Вениамин Басис
В 1920-м существовал интересный порядок: каждый счет, выставленный государственной конторе, должен был утвердить перед уплатой работник рабоче-крестьянской инспекции. Чтобы избежать вполне возможных злоупотреблений.
Поэтому, передавая инспектору бумажку с явно завышенными цифрами, Новиньков решил, на всякий случай, облегчить получение разрешения с помощью взятки. Кто же знал, что чиновник окажется не только честным, но и чертовски сообразительным?
Предложенные ему деньги инспектор охотно взял. И только за Новиньковым закрылись двери, пошел с теми деньгами в губернскую ЧК. Там искренне поблагодарили принципиального гражданину и предложили продолжить «сотрудничество» с екатеринославцем. Пока все его «контакты» не спалятся. Так и на Басиса вышли.
Заслуживает отдельного упоминания №29 расстрельного списка – Гуревич Янкель Лейбович. Просто потому, что он ценой своей жизни подтвердил вечную актуальность гоголевского «Ревизора». Помните хвастливое письмо Хлестакова к «душе Тряпичкину»? Вот что-то подобное, с подробным описанием своих загулов, и Гуревич написал. И письмо его попало не к другу, а в крепкие чекистские руки.
Выявить источник доходов, которые позволяли райствовать в голодный год, было делом совсем не сложным. Гуревич работал агентом в Люботинском отделе Гублеса. И, имея доступ к сейфу заведующего, периодически брал оттуда печать конторы. В условиях дикого дефицита топлива, это было даже лучше, чем машинка для штамповки денег. Потому что деньги обесценивались, а вот разрешения на вырубку и вывоз леса – наоборот.
Дороже них были разве что … милицейские удостоверения. В любом смысле слова дороже: и зарабатывать позволяли больше, и их владельцам слишком дорого обходились. Ни много, ни мало – семь правоохранителей фигурируют в расстрельном списке от 9 октября 1920 года. Некоторых стоит вспомнить поименно.
Угловой штамп Харьковской губмилиции, 1920 год
Помощник начальника Богодуховской уездной милиции Федор Гарбуз торговал на базаре скотом. Не своим – отобранным у крестьян в порядке продовольственной разверстки. То есть, обманывал не только их, но и советскую власть. Кстати, не слишком напрягая мозг.
Единственным прикрытием, на которое спромогся Гарбуз, было привлечение к афере своего друга Тимофея Шевченко. Тот выступал фиктивным владельцем скота, за что получал процент от продаж. Поэтому и от ЧК получил – то же, что и Гарбуз.
Коммуниста Алексея Малахова, сотрудника Харьковского губернского розыска, отправили в Чугуев для проведения ревизии у уездных коллег. Но, вместо этого, он «занялся производством ненужных обысков и арестов, во время которых производили обмен валют, присваивали себе отобранные вещи, пользовался для личных надобностей вещественными доказательствами».
Еще большие чудеса творились с поличным в 10-м районе городской милиции (зона ответственности – Конный рынок). Они то появлялись, то исчезали. Как и серьезные милицейские бумаги. Из-за этого руководство района было расстреляно в полном составе: начальник Дмитрий Писарев и два его заместителя – Степан Меньшов и Павел Потапенко. Хотя все, как один, находились в стройных рядах «руководящей и направляющей» партии.
Именно эта принадлежность сыграла, как ни странно, роковую роль в судьбе совсем не святой троицы. Ведь районное руководство не только пьянствовало, брало взятки и фальсифицировало служебные документы. Как справедливо заметил в приказе №239 начальник городской милиции Дерябин, его подчиненные еще и «дискредитировали Советскую власть и коммунистическую партию». А это уже вполне тянуло на «контрреволюцию»!
Ярославец Николай Дерябин возглавил харьковскую городскую милицию в мае 1920-го. И целый год пытался навести в ней порядок. Глухо!
Процесс преобразования пламенного большевика в «контру» можно проследить за чудом уцелевшим следственным делом Дмитрия Писарева. Начальник 10-го района погорел на сокрытии забытого ныне преступления – незаконного забоя скота.
«Грехопадение» коммуниста произошло 6 августа 1920-го, после того, как постовым милиционером у Конного рынка «были задержаны два мужика, гнавшие четыре коровы, документов в которых не оказалось никаких».
Попав в район, испуганные крестьяне сразу назвали фамилии перекупщиков, от которых успели получить 200 000 рублей задатка за еще не убиенный скот. Но желая поскорее выпутаться из неприятной истории, они передали начальнику 50 000 взятки. Мало того, что через посредника – милиционера Ковалева, да еще и в присутствии свидетелей!
Хотя крестьяне ушли в отказ, Писарев им деньги вернул. Под расписку. После чего задержанные мужики стали арестованными: попытка подкупа должностного лица! В «книге постановлений» и «книге арестованных» 10-го района были сделаны соответствующие записи.
Харьковский карикатурист о милицейской добросовестности. 1922 год
Буквально за час нашли и доставили в район перекупщиков. Совсем не «акул теневого рынка»: восемь человек сбрасывались, чтобы купить тех четырех коров. И опыт общения с начальством они, очевидно, имели. Потому что смена, заступившая на дежурство утром 7-го августа, зафиксировала чудо: исчезли не только коровы, крестьяне и перекупщики, но и документы, в которых было зафиксировано происшествие. Новому наряду достались две новенькие, непорочно чистые книги.
Чекистское следствие быстро растолковало «паранормальщину». Вот только не смогло точно установить цену большевистской принципиальности Писарева. Одни перекупщики говорили о 100, другие – о 150 000 рублей. Однако, не было различий в отношении суммы, которую они обещали крестьянам за коровок – 900 000.
Поделив ее на четыре, получим шокирующий результат: коровье жизни, в любом случае, оказалось дороже человеческой. Вполне себе обычная картина для страшного 1920 года.
А вот преодолели ли расстрелами взяточничество – вопрос риторический …
Автор: Эдуард Зуб, историк; Mediaport