В апреле моему коту Василию исполнится семь лет. Шесть из них он прожил, не выходя из нашей киевской квартиры. В его жизни не было неба выше потолка; не было дичи, кроме спрятанных мною (специально для поддержки кошачьего тонуса) крабовых палочек; не было естественных соперников и конкурентов, кроме моего малолетнего сына. Василий жил жизнью сибарита, засыпая на стопочке газет рядом с компьютером и просыпаясь на запах кофе с кухни, научившись лениво-недовольно чирикать (именно – чирикать!) на мешающих его дневному сну воробьев за окном. А потом в нашей жизни все изменилось. Предстоял переезд в Москву… …Совсем юный и ужасно серьезный ветеринар из модной киевской клиники с порога шокировал меня лекцией о возможных последствиях предстоящего путешествия для нежной психики кота-домоседа. «Такие потрясения способны привести к инфаркту», – закончил он свою речь. Но потом сжалился: «Вы ему за две недели до поездки начинайте давать гомеопатические успокоительные таблетки – вот, возьмите… И, кстати, себе бы тоже купили успокоительного: если все же не передумаете тащить кота через границу, они вам очень понадобятся».
О том, чтобы «передумать», не могло быть и речи. Нельзя же оставить, подарить, выбросить часть своей жизни, которой, собственно, и является Василий. Апрельским днем 1996 года я в душеспасительном порыве подобрала новорожденное, еще не научившееся мяукать существо серо-полосатой породы рядом с каким-то мусорником на окраине Киева. Существо постепенно превратилось в Кота, который стал мне другом. И помощником, и благодарным слушателем, и плакательной шкуркой (вместо традиционной, но хронически дефицитной жилетки). Были в нашей жизни времена, когда мы с Василием делили пополам последнюю корочку хлеба… Были тайны, которыми можно было поделиться только с котом… Был крошечным, беспомощным и вечно беспокойно орущим мой сын, которого мог убаюкать, подарив мне пару часов сна, только толстый, теплый и мягкий Василий. И все это следовало взять с собой в Москву.
Юный ветеринар перешел от эмоций к делу: «Вы только обязательно кота легализуйте. Его ведь все равно заметят. И таможенники (поверьте моему слову, я слышал тысячу таких историй), непременно попытаются вашего кота высадить из поезда. Они точно знают: если вы тащите с собой кота – значит любите. И не откажетесь от него, а заплатите любые деньги, только бы все уладить. Поэтому лучше сразу все сделайте по правилам. Это, поверьте, дешевле».
Доктор, как оказалось, неплохо знал людей. Я злилась на него две недели, пока с увесистыми пакетами конфет-коньяков-шоколадок-шампанского бегала из одной государственной клиники в другую, собирая справки с печатями; пока платила немалые деньги за необходимые кошачьи прививки и анализы на дому; пока умоляла ответственных за государственную фауну лиц взглянуть очевидной правде в лицо (то есть в морду) и признать, что Василий не является ценной породой, запрещенной к вывозу за рубеж. Я злилась до беспамятства, когда одни опаздывали, другие отсутствовали на работе, третьи теряли печать, у четвертых заканчивались гербовые бланки…
Наконец когда все было готово, но мне отказались выдать кошачий загранпаспорт, ссылаясь на отсутствие получателя, то бишь кота, и это недоразумение пришлось улаживать с помощью очередного конвертика, я твердо решила придушить котоведа, втравившего меня в эту историю. Каюсь…
В состоянии психоза я купила коту отдельный билет за полную стоимость (детский в кассе продавать отказались в связи с отсутствием свидетельства о рождении). «Где второй пассажир?» – строго спросила проводница фирменного поезда. «Видите ли, я везу кота…» – Я попыталась объяснить, что у Василия отдельный билет, чтобы другие пассажиры не ощущали дискомфорта, но проводница не дослушала: «Не слепая. Вижу, что кота. А пассажир где?» Я указала на кота. Она оглянулась, видимо, в поисках милиционера. «В последний раз спрашиваю: чей это билет?!» – потрясла она документом у меня перед носом. «Кошачий. Я коту купила отдельный билет», – твердо произнесла я.
Проводница опешила. «А-а-а-а, – нежно пропела она и еще раз оглянулась. – У котика билетик. Да-да, конечно. Проходите, пожалуйста. Вам чаек сделать?..»
В три часа ночи, как только в вагон зашли таможенники, я услышала, как та же проводница отрапортовала: «В пятом купе – иностранцы, в первом – кот!» Люди в форме немедленно бросились по указанной «наводке». Те, кто проверял документы и багаж иностранцев, управились быстро и вскоре тоже сконцентрировались в нашем купе. Остальные пассажиры для таможенников интереса не представляли, кота же они рассматривали примерно как гуманоида. Развернув талмуды с подробнейшими инструкциями, они тщательно сверяли в кошачьем паспорте каждую печать и подпись, внимательно сличали оригинал с фотографией… «Почему кот не в контейнере?» Я предъявила специально приобретенный контейнер для международных перевозок котов и, прижимая к себе Васю, на которого успокоительные таблетки, видимо, не очень подействовали, пояснила: «Плачет». Кот в подтверждение жалобно мяукнул. Разочарованно осознав, что больше с нас требовать нечего, главный проверяющий вдруг проникновенно спросил: «Куды ж вы його? Гарного украинського кота, якый звык до сала – бачь, якый товстый, та й до Москвы… Хиба ж у тий Москви е сало?»
А через полчаса история повторилась на российской таможне. Такие же люди в форме, такой же блеск в глазах, те же толстые папки с инструкциями, те же тщательные проверки кота, документов, контейнера…
Никогда и нигде, ни в одной стране мира и ни при каких обстоятельствах я не проходила столь тщательного досмотра. Мысленно я от всей души поблагодарила того парня из ветеринарной клиники. Судя по серьезности подхода таможни к перевозке котов, думаю, эта история не завершилась бы так спокойно, если бы выяснилось, что Вася – нелегал.
А кошачья жизнь течет своим чередом: Василий снова засыпает на стопочке газет рядом с компьютером, просыпается на запах кофе с кухни и чирикает что-то московским воробьям за окном…
Татьяна Ивженко