Заговор полотеров

Это дело могло стать одним из самых громких и самых перспективных с точки зрения наград и продвижений по службе. Судите сами: доблестные советские чекисты предотвратили покушение на Сталина, Кагановича и Ворошилова. Террористы задержаны, разоблачены, преданы суду и понесли суровое наказание. Но вот ведь незадача — ни вождь народов, ни его верные соратники не оценили усердия чекистов: наград почему-то не последовало. Как ни старались руководители НКВД доказать, что арестованные ими люди, в отличие от присылаемых из-за кордона агентов, имели реальную возможность убить Сталина, Кагановича и Ворошилова, что задержанные террористы представляют собой тесно спаянную группу из двадцати двух человек, что подготовленный ими теракт мог состояться в самый неожиданный момент, — в Кремле их усердия не оценили.

Одно дело, если убийство вождей пытаются организовать военачальники, врачи или инженеры, а еще лучше нераскаявшиеся троцкисты, — тогда народ одобрит самый суровый приговор, и совсем другое — если террористами оказываются полуграмотные пролетарии, да еще тесно связанные с передовым колхозным крестьянством.

Что же тогда получается: любимых вождей хотят убить те, ради кого эти вожди недосыпают и недоедают, денно и нощно трудясь ради их блага?! Значит, им не нравится, что делают вожди?

Нет, нет и нет! У народа даже мысли не должно возникнуть, что руку на Сталина хочет поднять не какой-то паршивый интеллигент, а коренной пролетарий или сознательный колхозник! К тому же пролетарии, решившие, как они сказали на допросах, “стукнуть главков”, какие-то полупролетарии, да и профессию представляют не очень-то уважаемую: добро бы сталевары, электрики или шахтеры, а то ведь кто замахнулся-то — какие-то дрянные полотеры.

Несолидно получается, очень несолидно… Хотя и практически, и теоретически эти полотеры имели стопроцентную возможность “стукнуть всех кремлевских главков”.

Сейчас уже трудно сказать, всерьез ли собирались полотеры прикончить вождей, но то, что они об этом говорили, и говорили не раз, как говорится, факт. Но так как их было много и болтали они о своих планах чаще всего после нескольких стаканов, причем не только дома, но и в пивных, скорее всего кто-то их подслушал и дал знать в НКВД.

Но скорее всего, в их компании был сексот, или попросту стукач, который настучал об этих разговорах энкавэдэшникам. Этот вывод напрашивается сам собой: уж очень неравноценна степень наказаний, хотя все проходили по одному делу и “замазаны” примерно одинаково.

Кремлевские крестьяне

Как бы то ни было, но в июне 1935 года в Управлении НКВД по Московской области возникает дело №10015 по обвинению Жунина и других по печально известной 58-й статье УК РСФСР.

Первым арестовали Тимофея Жунина. Судя по тому, какие самоубийственные признания он сделал, до допроса с ним основательно поработали.

— Признаю себя полностью виновным в том, что в силу своей контрреволюционной настроенности при неоднократных встречах с помощником коменданта общежития рабочих Кремля Павлом Артамоновым я говорил следующее: “Советская власть своей коллективизацией и налоговой политикой сделала крестьян нищими. Ограбили буквально всех, и за счет этого правительство во главе со Сталиным строит свое благополучие. Они живут в свое удовольствие, не замечая, что люди умирают с голода. Это же не жизнь, а мука!”

Если бы Тимофей закончил свои признания этим! Но он продолжал…

— А потом я сказал: “Вот я работаю полотером, бываю на квартирах у главков — у Сталина, Кагановича, Калинина, Ворошилова — и вижу, как они живут в свое удовольствие на наши трудовые копейки. А мы мучаемся. Скорей бы от этих главков избавиться! Ничего, дождемся и этого. Я, например, часто натираю полы в квартире Сталина, Кагановича, Калинина и Ворошилова, не раз их видел и понял, что если кто захочет их убить, то сделать это очень легко и просто. Были случаи, когда я работал в квартире Сталина, а он проходил мимо. Но начать я решил с Кагановича и Ворошилова.

— И как вы намеревались это сделать практически? — вцепился в него следователь.

— Убить я их хотел из браунинга, который хотел украсть из квартиры Бухарина. Этот револьвер я видел в позапрошлую пятницу, когда натирал там полы: он лежал на тумбочке, возле кровати.

— Где и как вы намеревались произвести покушение?

— Кагановича я хотел убить в тот момент, когда он выходит из парадного и садится в машину. Окно полотерской комнаты обращено прямо к подъезду, так что расстояние до машины не более десяти—пятнадцати шагов. А Ворошилова надеялся перехватить при выходе из подъезда. Стрелок я хороший — белке попадаю прямо в глаз.

— В чем причина такой звериной ненависти к советской власти и ее руководителям?

— Причина очень простая — колхозы, будь они прокляты! Я ведь человек деревенский, работаю то на паркете, то на земле. До 1928 года все шло более или менее нормально. А когда крестьян начали загонять в колхозы, жизнь стала просто невозможной. Голод, холод, домишко обветшал, а у меня на иждивении жена и трое детей. Что делать, подался в Москву и устроился полотером. Если бы работал в какой-нибудь маленькой конторе, никакого враждебного отношения, наверное бы, не было, но я попал в Кремль. А когда стал натирать полы в квартирах главков, обозлился окончательно: мне было с чем сравнить нашу убогую жизнь.

— А когда у вас родилась мысль совершить покушение на товарища Сталина?

— Давно. У меня ведь постоянный пропуск в Кремль. При входе полотеров не проверяют, так что принести можно все что угодно. Но там к Сталину подобраться трудно — полно охраны. А вот дома я мог с ним встретиться с глазу на глаз.

— Кто-нибудь из друзей разделял ваши антисоветские взгляды? Были ли знакомые, которые одобряли ваши террористические намерения?

— Разделяли они мои взгляды или не разделяли, я не знаю, но разговоры против политики советской власти я вел с Артамоновым, Воропаевым, Леоновым, Макаровым, Панфиловым и Матвеевым. Они тоже полотеры, и все, кроме Леонова, работают в Кремле.

Думаю, что после этих признаний восторгу следователей не было предела! Ведь покушение замышлял не свихнувшийся на почве пьянства полотер-одиночка, теракты разрабатывала целая группа. А группа — это совсем другое дело, группа — это банда, а еще лучше — троцкистско-террористическая организация.

Все названные лица тут же были арестованы, пропущены через привыкшие к тяжелой работе мускулистые руки надзирателей и только после этого, должным образом подготовленные, доставлены в кабинет следователя. Последовала череда допросов.

В принципе дело можно закрывать. Но на одном из допросов всплыла фамилия Василия Виноградова, тоже полотера, но работавшего не в Кремле, а в Большом театре. Профилактики ради решили проверить, что за человек, этот самый Виноградов. Копнули поглубже — и дело вышло на новый виток!

Террористическая организация полотеров

Оказалось, что в Москве существует разветвленная контрреволюционная организация полотеров. Все они либо родственники, либо выходцы из соседних сел одного и того же района Смоленской области. Одна группа действует в Кремле, другая — в Большом театре, не говоря уже о том, что многие полотеры время от времени бывают в квартирах самых высокопоставленных членов правительства.

Что из этого следует? А то, что, если теракт не удался одной группе, его может повторить другая. Героическими усилиями чекистов кремлевская группа ликвидирована, но полотеры Большого театра на воле, и им ничего не стоит осуществить покушение на Сталина. Надо было наносить упреждающий удар! Поэтому Виноградова пришлось арестовать и доставить на Лубянку.

После соответствующей обработки Виноградов таиться не стал и на вопрос следователя, проявляли ли работающие в Большом театре полотеры враждебное отношение к советской власти, если так можно выразиться, рубанул с плеча.

— Да, вся наша группа, а это кроме меня Керенский, Дудкин, Кононов и Соколов, постоянно высказывала недовольство советской властью. Признаю, что зачинщиком всех антисоветских разговоров был я. А так как у всех полотеров я пользовался определенным авторитетом, то меня можно назвать руководителем этой группы.

— Что именно вы говорили своим товарищам? — поинтересовался следователь.

— Я говорил, что при советской власти жить невозможно, что крестьянство разорено и доведено до нищеты и голода, что налоги людей буквально задушили. Рабочим тоже не лучше: зарплата маленькая, а цены высокие. Зато хорошо живут Сталин, Каганович и другие члены правительства, которым нет дела до нужд простого народа.

— Вас не перебивали? Вам никто не возражал?

— А чего тут возразишь?! Не возражали они и тогда, когда я говорил, что виноваты в такой жизни Сталин и Каганович, поэтому надо их прикончить. А сделать это очень просто: надо дождаться, когда они придут в театр, и бросить бомбу в правительственную ложу.

— Это действительно возможно?

— Конечно, возможно. Ведь строгого надзора за полотерами нет, так что попасть на закрытый спектакль ничего не стоит: надо закрыться в полотерской комнате, а когда начнется представление, войти в зал и сделать что задумал.

— Вы знаете других полотеров?

— Очень многих. В Москве существует своеобразная каста полотеров, и все они из деревень Ново-Дугинского района Смоленской области.

— Ну, например?

— Да тот же Воропаев, Жунин, Щукин, Орлов, Журавлев, Буров, Фролов…

…В начале августа 1935 года обвинительное заключение легло на стол руководства. Перечислив все, что удалось вытянуть и выбить из несчастных полотеров, руководители Управления НКВД по Московской области не без гордости делают вывод, что ими “вскрыта и ликвидирована контрреволюционная террористическая группа, которая ставила перед собой задачу совершения террористических актов над т.т. Сталиным, Кагановичем и Ворошиловым”.

Как я уже говорил, усердие сотрудников управления во главе с их начальником Борисом Баком в Кремле оценено не было. Больше того, и Борис, который свирепствовал в Московской области, и его брат Соломон, который лютовал то в Башкирии, то в Бурятии, через некоторое время сами были объявлены участниками террористической организации — и расстреляны.

На какое-то время о деле полотеров забыли, но потом спохватились и решили, что надо его доводить до конца. Обвинительное заключение вместе с двадцатью двумя полотерами тут же передали в Военный трибунал Московского военного округа, и вскоре состоялось закрытое судебное заседание. Нетрудно представить, как велико было разочарование председательствующего Стельмаховича, когда на его вопрос, признают ли подсудимые себя виновными, практически все ответили, что виновными себя не признают.

Но ведь отпускать-то полотеров нельзя, это не по правилам самого справедливого и самого гуманного советского суда. Вот и пришлось Стельмаховичу прямо в зале суда уличать полотеров во лжи и ловить на противоречивых показаниях, подводя к тому, что теракт они замышляли и убить руководителей партии и правительства хотели.

Тверже всех держался Тимофей Жунин. Он, видимо, понял, что выкручиваться и изворачиваться бесполезно, поэтому свою вину признал. А вот одна деталь из жизни того времени. Говоря о том, как существуют крестьянские семьи и, в частности, семья Жунина, его земляк Иван Матвеев сказал:

— Я слышал, что в колхозе его семье приходится очень плохо. А от него самого знаю, что когда он привозит белого хлеба, то дети едят его пополам с черным, то есть делают что-то вроде бутерброда.

Григорий Панфилов избрал другую тактику: он все отрицал, уверял, что никакого револьвера в квартире Бухарина ни он, ни Жунин не видели и ни о каких терактах никто никогда речи не вел.

— Жунин оговаривает и себя, и нас, — заявил он. — Какой из него террорист?! Он же алкоголик. У него руки трясутся. Он, кстати, не раз говорил, что человек он потерянный, и даже хотел покончить с собой. А мне он вообще должен тридцать рублей. До сих пор, дьявол, не отдал! Так что меня он приплел к своей болтовне со злобы, чтобы зажилить ту самую тридцатку.

Не стал отказываться от своих показаний и Василий Виноградов.

— Да, я говорил о возможности покушения на Сталина и Кагановича, — заметил он. — Но это не значит, что я собирался это сделать. Подчеркиваю, я говорил лишь о возможности бросить бомбу в ложу Большого театра, но никакой бомбы у меня не было. Да и это я молол спьяну. Мы же были вечно поддатыми и работали полупьяными.

Судья этому не поверил. Но полотеры, видимо, отстаивая честь своей профессии, все как один заявили, что без стакана за работу не принимались, а потом добавляли по ходу дела.

Весьма своеобразный способ защиты выбрал Прокофий Воропаев.

— С меня спрос маленький, — сказал он. — Я человек контуженый. У меня постоянно болит голова. Ну прямо раскалывается! А этот следователь — как его, Милов, кажется, — допрашивал двадцать пять часов подряд. Вот я и подписал все то, что он настрочил в протоколе.

Но самая мерзкая и самая характерная для тех времен история произошла с Василием Орловым. Помните одного из достойнейших питомцев пионерской организации Павлика Морозова, который из идейных побуждений заложил отца? Так вот, Павлик Морозов по сравнению с Василием Орловым — не более чем жалкий щенок.

Судите сами. Отец Василия, Андрей Орлов, когда-то был довольно крепким крестьянином, но обрушившаяся на деревню коллективизация в мгновение ока превратила его в полунищего босяка. Пришлось податься в Москву и умолять земляков пристроить хоть куда-нибудь. Земляки вняли мольбам и взяли его в бригаду полотеров.

Надо сказать, что эта работа не из самых легких — даже здоровенный деревенский мужик поначалу к концу смены валится с ног. Попривыкнув, с ног не валится, но пота проливает столько, сколько не снится никакому токарю.

И вот на эти заработанные потом деньги Андрей Орлов ставит на ноги сына. Василий оканчивает школу, потом — институт, сам становится преподавателем, а затем и директором филиала Учетно-экономического комбината. Само собой разумеется, он был активным комсомольцем, а потом — примерным членом ВКП(б).

В принципе ничего зазорного в этом нет: нормальный жизненный путь многих крестьянских детей. Но вот что настораживает: в 1930 году с разрешения ОГПУ Василий приобретает револьвер. Зачем преподавателю экономики револьвер? И почему ОГПУ дает разрешение на приобретение этого револьвера?

Как бы то ни было, Василий оказался в одной компании с отцом и его друзьями-полотерами. И знаете, что ему вменялось в вину? Недоносительство на отца! Если во время следствия Василий держался более или менее достойно, то на суде он предстал во всей красе типичного комсомольско-партийного выкормыша. Когда ему дали слово, он прежде всего заявил:

— За десять лет партия и комсомол научили меня не считаться с личными интересами, поэтому я расскажу все, что знаю. Моя ошибка в том, что я не придал должной классовой оценки тем словам, которые слышал от отца и его друзей. Теперь я эту ошибку исправлю. И мой отец, и его ближайший друг Калистрат Фролов, в прошлом, кстати, эсер, были сторонниками буржуазно-демократической республики, где основной фигурой, как известно, является частный предприниматель. Из чего следует, что у них преобладали кулацкие настроения.

Не скрывали они своего отношения и к Октябрьской революции, — продолжало резать правду-матку уродливое дитя большевиков, — которую рассматривали как обман крестьянства, как захват власти кучкой большевиков. Кроме того, они оба были сторонниками Учредительного собрания. Я уж не говорю о том, что мой отец осуждал коллективизацию!

Она была для него как острый нож!

Повторить подвиг Павлика Морозова

Переведем-ка дух, дорогие читатели, и вдумаемся в то, что сказал Василий. Как видите, ошибку молодости сынок исправляет истово: ведь за любое из выдвинутых обвинений его отец может схлопотать самое суровое наказание. Уж кто-кто, а он, экономист с револьвером ОГПУ, это прекрасно понимает. А то, что он закапывает в могилу отца, не имеет никакого значения: партия и комсомол учили его не считаться с личными интересами. И он не считается…

— Никита Щукин и мой отец не раз говорили, — вошел в раж мерзавец с партийным билетом, — что всех коммунистов “надо подавить”, что в России у власти либо жиды, либо грузины. Жидов, мол, надо прогнать в Палестину, а с грузинами “разобраться”. А еще они мечтали о войне. Они были уверены, что если на Советский Союз кто-нибудь нападет, то крестьянство обязательно поднимет восстание, и тогда советская власть рухнет.

И так далее, и тому подобное… Велеречив был Василий, многословен и, как учила партия, абсолютно беспринципен. Все эти Морозовы, Орловы и иже с ними — самый типичный и самый распространенный продукт той эпохи, той бурной деятельности на ниве воспитания, которую вели партия, а вместе с ней комсомол и пионерская организация.

Между тем судебное заседание близилось к окончанию… После небольшого перерыва подсудимым зачитали приговор. Как и следовало ожидать, Василия Орлова приговорили к пяти месяцам исправительно-трудовых работ, но с учетом предварительного заключения из расчета трех дней за один из-под стражи освободили в зале суда. Зато отец Василия, Андрей Иванович, получил 10 лет, столько же влепили Калистрату Фролову и Михаилу Леонову.

Остальным дали от 2 до 7 лет. Керенского и Журавлева вообще оправдали, а вот Тимофея Жунина, Прокофия Воропаева и Василия Виноградова приговорили к высшей мере наказания. В ту же ночь их расстреляли.

…Прошло 25 лет. Одни полотеры умерли в лагерях, другие, отсидев свой срок, из-за болезней ушли в мир иной, а вот Гаврила Дудкин, отмотавший в лагерях 6 лет, выжил и обратился с жалобой, в которой просил его дело пересмотреть и в соответствии с законом реабилитировать. В конце концов он этого добился, и в январе 1961-го Пленум Верховного суда Союза ССР принял постановление об отмене приговора и прекращении дела за недоказанностью преступления.

Так завершилась эта печальная история о несостоявшемся покушении на Сталина, Калинина, Ворошилова и Кагановича. Были бессмысленные жертвы, были изломанные судьбы, была восстановленная справедливость.

Восстановленная справедливость… Я еще раз написал эти слова и, сам того не ожидая, серьезно задумался. А так ли это? В свое время полковник юстиции Мартынов пришел к выводу, что сотрудники УНКВД Московской области, которые вели следствие по делу полотеров, применяли незаконные методы следствия и допустили нарушения социалистической законности. Что это означало применительно к подследственным, я думаю, объяснять не надо: побои, пытки, истязания, издевательства, унижения и пр. и т.п.

Полковник Мартынов дал указание установить имена причастных к этим издевательствам сотрудников следственного изолятора и, “если они не были привлечены к ответственности, отобрать у них объяснения”.

Вы не представляете, какие горы документов я перерыл, надеясь найти эти самые “объяснения”! И ничего не нашел. Значит, благородный порыв полковника Мартынова вышестоящим начальством был не замечен и потихоньку спущен на тормозах. А это значит, что справедливость так и не восстановлена и что пословица “Ворон ворону глаз не выклюет” в силовых структурах была, есть и будет самой главной.

Борис Сопельняк, «Московский комсомолец»