Полвека назад, в эпоху борьбы с культом личности, когда жертв репрессий реабилитировали, тех, кто их сажал, увольняли из КГБ и МВД и лишали званий. Однако претендентов на такое наказание выбирали довольно странным образом, к тому же часть из них тут же получала высокие должности в других ведомствах. Какова она, технология чистки карающего меча партии?«Банда Берии»
В советские времена любые более или менее серьезные перемены в расстановке кремлевских сил почти неизбежно вели к перестановкам в правоохранительно-карательных органах. Но далеко не всегда чистки сопровождались массовыми арестами и расстрелами чекистов. Так, в 1920-х и начале 1930-х годов по мере укрепления власти Иосифа Сталина ставленников его политических противников под различными предлогами просто изгоняли с Лубянки.
То же самое происходило и в 1946 году, когда Лаврентий Берия и Георгий Маленков проиграли борьбу за влияние на вождя и вместо бериевца Всеволода Меркулова главой госбезопасности был назначен Виктор Абакумов. Чекистов не арестовывали.
Тех из них, кого считали слишком преданными Л.Берии, в лучшем случае переводили в МВД, где Лаврентий Павлович сохранял влияние, а в худшем — выводили за штат, фактически оставляя без зарплаты и вынуждая уйти «по доброй воле», или увольняли «как не внушающих доверия».
После того как Л.Берия и Г.Маленков восстановили свои позиции, а В.Абакумова в 1951 году отправили за решетку, были арестованы некоторые его замы и начальники подразделений МГБ. Но масштабы этих репрессий были несравнимы ни с тем, что делал на Лубянке Николай Ежов в 1937 году, ни с бериевской чисткой НКВД, начавшейся годом позже. Хотя без увольнений дело не обошлось. Подельникам В.Абакумова предъявили обвинение в организации еврейского заговора на Лубянке, и посему из ГБ начался организованный кадровиками исход евреев.
Но самая длительная и странная кампания «перетряски» госбезопасности началась летом 1953 года, после ареста Л.Берии и его ближайших соратников. Сначала все шло в полном соответствии с традициями. Вслед за лубянским маршалом арестовали тех, кто считался его ближайшими соратниками: Всеволода Меркулова, Амаяка Кобулова, Льва Влодзимирского, Сергея Гоглидзе, Павла Мешика и Владимира Деканозова.
Затем настал черед тех, кого считали второстепенными членами «банды Берии», куда включили не только тех, кто действительно долго с ним работал, но и всех, кто пришел в НКВД из закавказских республик или руководил республиканскими подразделениями госбезопасности. Как в действительности относился Л.Берия к тому или иному земляку, имело второстепенное значение. Поэтому дело завели и на бывшего министра госбезопасности Грузии Авксентия Рапаву, который действительно был предан Л.Берии и которого расстреляли в 1955 году, и на бывшего главу МГБ Белоруссии Лаврентия Цанаву, посаженного самим Л.Берией и скончавшегося во время следствия в том же 1955-м. Куда больше повезло главе МВД Азербайджана Степану Емельянову, который получил
25 лет лагерей, но был помилован в 1970 году.
Следствие и суды продолжались и в 1954, и в 1955 годах, благо у каждого работника госбезопасности — от заместителей министра до рядовых исполнителей — что-нибудь да было за душой: незаконные аресты, пытки во время следствия, участие в депортациях советских граждан и т.д. и т.п. Но некоторые из зачисленных в «банду Берии» не стали дожидаться ареста и покончили с собой. Так в 1954 году поступил бывший зам лубянского маршала по войскам генерал армии Иван Масленников, позднее — бывший начальник «Дальстроя» НКВД генерал-полковник Карп Павлов.
Однако, как считали на Лубянке, волна арестов могла слишком далеко завести. Ведь руководивший МВД Сергей Круглов и его первый зам по госбезопасности Иван Серов лично руководили арестами ни в чем не повинных людей. А в ЦК существовали две прямо противоположные позиции. Руководители старшего поколения, как и все партийные боссы в Москве и на местах, подписывали расстрельные списки или как минимум давали санкции на арест коммунистов. А молодое поколение, пришедшее во власть после массовых репрессий и долгие годы жившее в страхе перед ГБ, хотело крови чекистов. Нужен был компромисс.
«Причастен к следствию по трем делам»
Для руководителей среднего звена нашелся достаточно простой выход. Их отправляли в провинцию с понижением в должности, но в прежнем звании: это позволяло дослужить положенное количество лет и тихо уйти на пенсию. Так что в первой половине 1950-х в лагерях нередко можно было встретить полковника на должности, положенной капитану.
Куда сложнее было с генералами. Некоторых из них увольняли со службы, но молодые члены секретариата и президиума ЦК считали эту меру недостаточно жесткой. В итоге изобретательные аппаратчики с Лубянки решили разжаловать несколько десятков офицеров и генералов. Это удовлетворило бы жаждущих мести членов партийного руководства и не нанесло бы особого ущерба репутации госбезопасности, поскольку все решения имели гриф «совершенно секретно».
Процесс лишения званий начался в 1954 году. В МВД и отделившемся от него КГБ готовили для ЦК списки генералов и полковников с описанием их биографий и прегрешений. Как правило, списки эти не содержали ничего действительно криминального. Только немногие генералы, как, например, Степан Белолипецкий, обвинялись в незаконных методах ведения следствия и лишь единицы, как Давид Быков, — в смерти в ходе допросов арестованных. А на разжалованного в 1955 году генерал-майора Алексея Ручкина ничего компрометирующего, кроме работы с врагами народа Л.Берией и Л.Цанавой, по сути, не написали. За то же прегрешение потеряли погоны замминистра внутренних дел СССР по кадрам генерал-лейтенант Борис Обручников и замминистра ГБ Афанасий Блинов.
Лишь на некоторых генералов было подобие компромата. К примеру, кадровик МГБ Иван Врадий обвинялся в расходовании 26 тыс. казенных рублей на ремонт собственной квартиры. А известный разведчик Гайк Овакимян, сыгравший огромную роль в получении СССР американских атомных секретов, обвинялся в том, что в 1947 году скрыл от руководства Минхимпрома, в распоряжение которого был отправлен, факт своего увольнения из органов госбезопасности и еще семь лет получал надбавку за генеральское звание.
На этом фоне единственным генералом, действительно заслужившим лишения звания, был Григорий Болотин. В 1945 году в Вене он получил для доставки в Москву ящик, в котором находилось 700 пакетиков с драгоценностями. В столицу ящик попал не сразу и не полным. В Госбанке не досчитались 110 пакетиков. Но возобновлявшееся не раз следствие так и не доказало вину Г.Болотина.
Получив и рассмотрев списки, ЦК КПСС, ко всеобщему удовлетворению, принял решение о лишении генеральских званий. Молодые руководители считали, что выкорчевывание бериевщины продолжается, а на Лубянке были довольны, что сделали козлами отпущения давным-давно уволенных сотрудников или личных врагов тогдашних руководителей МВД и КГБ.
Правда, последний трюк иногда не удавался. К примеру, в 1956 году вновь назначенный министр внутренних дел Николай Дудоров решил избавиться от начальника УМВД Москвы и Московской области Василия Рясного. Его уволили из МВД и начали готовить почву для лишения генеральского звания. Главную военную прокуратуру попросили проверить его старые дела в НКВД, но В.Рясной нанес упреждающий удар — написал письмо Никите Хрущеву:
«1 марта 1956 года по предложению министра внутренних дел СССР тов. Дудорова коллегия МВД СССР приняла постановление об освобождении меня от обязанностей члена коллегии, снятии меня с работы начальника Управления МВД по Московской области с увольнением из органов МВД. Мотивом принятия указанного постановления является высокая уголовная преступность в г.Москве и области, неудовлетворительная моя работа по борьбе с нею. В связи с указанным считаю необходимым доложить.
С 16 лет (1920 г.) я был направлен в Красную армию для комсомольской работы в политотдел 1-й армии (Средняя Азия). Работал в частях и среди населения по организации комсомола (Туркмения). В 1922 году принят в Коммунистическую партию. До 1924 года работал секретарем уездного комитета комсомола. С 1924 по 1931 год работал на ответственной советской и партийной работе в Туркменской ССР — зам. секретаря ряда райкомов и Керкинского окружкома партии. Вел непосредственную борьбу с басмачеством. Состоял членом ЦК КП Туркмении. С 1931 по 1933 год учился в Промышленной академии им. Сталина в Москве, а затем по решению ЦК КПСС был назначен начальником политотдела МТС в Сталинградской области. Там же с 1935 по 1937 год работал первым секретарем райкома партии. В 1937 году ЦК КПСС направлен на работу в НКВД. С 1941 по 1943 год — начальник УНКВД в Горьком, затем нарком внутренних дел Украины, с 1946 по 1952 год — заместитель министра внутренних дел СССР, в 1952 году — замминистра МГБ СССР, с 1953 г. по настоящее время работал начальником УМВД по Московской области…
В моей работе есть недостатки. При всем этом я считаю, что ко мне подошли несправедливо. Я работал честно. На мой взгляд, на решение обо мне оказало влияние представление в КПК при ЦК КПСС Главной военной прокуратуры о том, что:
– я причастен к следствию по трем делам в 1937 году — неправильно осужденных Хакимова, Тахогоди и Зейман; только что придя в НКВД в 1937 году, я выполнял поручения по отдельным следственным действиям по этим делам как практикант; следствия же по этим делам я не вел;
– в 1941 году я завел дело и передал в суд на выселение семьи быв. командующего Белорусским военным округом Павлова, осужденного в 1941 году к расстрелу; это мною было сделано по распоряжению Берия, со ссылкой на решение ставки;
– что я дал указание в феврале 1953 года надеть наручники на арестованного Эйдус. Это ошибочно. Меня в то время даже не было в Москве, и такого указания я не давал.
По обвинениям, выдвинутым против меня прокуратурой, я дал подробные объяснения в КПК. Это дело еще не рассматривалось. Я прошу вас, Никита Сергеевич, поручить разобрать все обстоятельства, изложенные мною. Я считаю, что не заслужил такого наказания, как увольнение из органов МВД. Я прошу оставить, не увольнять меня из органов МВД, а дать мне любую работу, которую буду выполнять честно, по-партийному. Я был предан партии и останусь им».
Трудно сказать, что больше повлияло на решение Н.Хрущева — совместная работа в Украине в 1940-х годах или то, что В.Рясной был кандидатом в члены ЦК КПСС. Но его не только не лишили звания, но и назначили начальником строительства Волго-Балтийского канала. Впрочем, этот случай был скорее исключением из общего правила.
«Не щадя своих сил и здоровья, я допрашивал Абакумова»
Негласные правила игры в примерное наказание существовали не только между ЦК и МВД с КГБ, но и между руководителями этих ведомств и козлами отпущения. Некоторые из них понимали, что в противном случае им грозит тюрьма, и молчаливо соглашались на лишение погон. Другим намекали, что нужно вести себя тихо — и им обеспечат достойное существование впредь.
К примеру, разжалованного Ручкина пристроили руководить коммунальным хозяйством в провинции, а «дискредитировавшего себя за время работы в органах и недостойного в связи с этим высокого звания генерала» Николая Сазыкина направили на приличную работу в атомной энергетике. Еще пикантнее была ситуация с полковником Николаем Никишечевым. Его, тоже уволенного «по фактам дискредитации», вскоре назначили руководить трестом «Дальстройснаб», только что выведенным из системы МВД.
Правило действовало железно. Молча принявших наказание неизменно пристраивали кадровиками, «режимщиками» на закрытые предприятия, где никто не подозревал, что новый надзирающий «откуда надо» на самом деле уволен из ГБ и разжалован. Но тех, кто начинал ходить по инстанциям и доказывать свою правоту, часто постигала суровая кара. Так, например, произошло с полковником Евгением Седовым. В одной из его жалоб, направленной Н.Хрущеву и Н.Булганину, говорилось:
«В 1938 году по мобилизации ЦК КПСС я был направлен на работу в органы государственной безопасности. И здесь, на новом участке чекистской работы, я отдавал все свои силы для партии, для народа. Везде, где бы я ни работал, я характеризовался только положительно… Возвратившись с фронта в центральный аппарат, я работал на следственной работе. Вы сами понимаете, какой это тяжелый и острый участок. Здесь я также положил немало труда в разоблачении внешних и внутренних врагов партии и советского государства. В частности, я принимал активное участие и лично вел следствие по таким делам, как дело изменников Родины Власова, Желенкова и др., дело атамана Семенова, допрашивал японских военных преступников — бывш. пом. военного министра Японии Томинага и др., румынских военных преступников Антонеску, военного министра Румынии Пантази и др. Все эти дела вошли в историю не только нашей страны, но и за рубежом. Материалы этих дел были использованы на международных процессах в Нюрнберге и Токио.
Наконец, в 1951—1952 гг., когда министром был тов. Игнатьев С.Д., по его поручению вел следствие по делу врага народа Абакумова и был первым следователем этого дела. Никто из бывших и настоящих руководителей органов его не допрашивал. Днем и ночью в интересах партии и советского государства, не щадя своих сил и здоровья, я допрашивал Абакумова. Я отдавал все, чтобы разоблачить преступную деятельность Абакумова в органах госбезопасности…
И вот за всю мою честную работу меня уволили из органов с формулировкой «по фактам дискредитации звания офицера». Звание офицера я честно пронес через Сталинградский фронт. 17 лет проработал в органах безупречно, из них 15 лет на самом остром участке — следственной работе. В годы Отечественной войны был награжден 3 правительственными наградами (орденами)… Я со всей партийной совестью заявляю вам, что никаких незаконных методов ведения следствия не допускал. Не подтвердилось это и при разборе моего дела в комитете. Несмотря на это, меня уволили из органов по формальным признакам только за то, что я имел отношение к некоторым арестованным по «ленинградскому делу».
Тт.Хрущев и Булганин, несомненно, что я, как коммунист, несу моральную ответственность за некоторых арестованных по «ленинградскому делу», которыми мне пришлось заниматься. Причем не по основному делу, которое разбиралось в Ленинграде, а по связям этого дела. К тому же я был рядовым следователем и не мог знать, что «ленинградское дело» — дело рук врагов народа Берия, Абакумова и других. Наоборот, нас, всех следователей, ругали за то, что мы плохо работаем, и постоянно внушали, что это дело «особое», исходит из инстанции. И мы верили. Верили не только мы, но и все…
Теперь же меня уволили из органов, да еще с такой формулировкой, по которой на работу меня нигде не принимают. Годы ушли, здоровье тоже. Специальность как инженера за 17 лет забыта, и начинать жизнь сначала с такой разбитой душой нет никаких физических сил. Как же можно чекиста с таким большим опытом за одно только то, что я имел отношение к некоторым арестованным по «ленинградскому делу», выбрасывать на улицу, не учитывая всю мою другую безупречную работу за 17 лет в органах, а у меня 5 человек семьи».
Но в КГБ нарушителей неписаных правил не щадили. В делах Е.Седова нашли новые нарушения соцзаконности и в восстановлении на службе отказали.
«Ночными допросами, угрозами и шантажом»
Новый виток чисток на Лубянке начался, когда в прокуратуру потоком пошли жалобы вернувшихся репрессированных и их родственников. Прокуратура проверяла дела и находила массу нарушений, однако и здесь чекистское руководство нашло способ защитить своих сотрудников. Нередко виновных вместо уголовной привлекали к партийной ответственности. Но даже и в этом случае жертвам редко удавалось сколько-нибудь сурово наказать своих палачей. В большинстве случаев все зависело от связей и того, может ли сам репрессированный дать показания в прокуратуре и комитете партийного контроля.
Так, авиаконструктор Андрей Туполев смог добиться исключения из партии полковника Габитова, который вел его дело в 1937 году. А полковник Алексей Хват ушел от наказания не в последнюю очередь потому, что его подследственный академик Николай Вавилов умер в тюрьме и уже не мог рассказать о незаконных методах ведения следствия.
Мало того, сурового партийного наказания не могли добиться даже руководители партии. В числе прочих вменявшихся следователю МГБ СССР полковнику Федору Шукшину нарушений было следующее:
«В начале 1951 г. была арестована группа студентов МГУ — Богатырев К.П., Латкин В.Д. и другие — по обвинению в «контрреволюционной деятельности». Проверкой, проведенной Главной военной прокуратурой, установлено, что проводившие следствие по этому делу начальник отделения Шукшин и подчиненные ему работники грубо нарушали социалистическую законность: путем изматывания ночными допросами, угрозами и шантажом понуждали обвиняемых подписывать несоответствующие действительности показания. Сейчас они полностью реабилитированы судебными органами. Тов. Шукшин допускал нарушения социалистической законности и по другим делам (Быстролетова Д.А., Матвеева С.М., Спивака Н.Я.)».
Однако комитет партийного контроля, видимо, под влиянием товарищей с Лубянки решил: «Учитывая, что материалами проверки не установлено личного участия Шукшина в избиении подследственных, комитет партийного контроля счел возможным оставить его в партии с объявлением ему строгого выговора с предупреждением за нарушение социалистической законности в следственной работе».
Ознакомившийся с делом секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев предложил исключить Ф.Шукшина. Но, поскольку на тот момент он не был ни генеральным, ни даже вторым секретарем, его мнение проигнорировали. Бумагу с его резолюцией положили под сукно, а затем списали в архив.
Хотя процесс чистки чекистских рядов от работников бериевского призыва продолжался в вялотекущем режиме до конца 1950-х, но многие из них продолжали спокойно работать на высоких постах. К примеру, генерал-майор Владимир Губин, возглавлявший региональные управления НКВД и выполнявший те же самые приказы Л.Берии, что и его разжалованные коллеги, получил в 1957 году звание генерал-лейтенанта и прослужил в КГБ до 1964 года. А многие опытные мастера репрессий трудились на Лубянке до конца 1960-х, когда Ю.Андропов с почетом проводил их на пенсию. Некоторые же из тех, кто в сталинские времена был внештатным провокатором, дотянули даже до конца 1980-х. Так что основным итогом странной чистки Лубянки стало фактическое отсутствие результата.
Евгений Жирнов, «Коммерсант-Власть»