…Только настроишься ты прессовать конкретно падлу и колоть на явку с повинной, как срывается со стула эта криминальная нечисть, и с жутким воплем «А будьте вы все прокляты, мусора-суки!» – сигает ласточкой прямо через оконное стекло. И летит вниз, головой – об асфальт, мозгами – во все стороны… Ему-то что, он своё уже отмучился! А каково оперу с воспоминанием обо всём этом жить и терзаться, что сотворил бандюган такую пакость именно с ним, а не с коллегой? Да и начальство ещё долго за подобное будет долбать…
ДЕЖУРКА
Вошёл в здание. Первым делом двинулся в дежурку, по пути здороваясь практически с каждым из встреченных мною сослуживцев. (Работая в РОВД уж пятый год, знаешь в лицо любую из четырёх сотен единиц списочного состава).
Рабочий день начинается в 9.00, но я специально стараюсь каждый день приходить минут на десять пораньше, чтобы узнать у дежурного, как прошли сутки. Варианты ответа: «Нормалёк!», «В общем-то, хреново…» и «Полный амбец!»
Нормальное дежурство – это когда вызовов мало, и не произошло ничего особенного, так – заурядная бытовуха. «Хреново» – значит, вызовов до чёрта, и много – нервных, требующих в дальнейшем длительных расследований по материалам. Ну и «амбец» означает, что многие из вызовов пришлись на ночное время, и среди них обязательно – один-два вонючих криминальных трупешника… А это – такие события, на которые обязательно съезжается множество начальства, в том числе и с большими звёздами на погонах, и расследование по которым ставится под особый контроль. Так что долго нас потом будут дрючить и сношать во всех вариантах, ежели быстренько виновников не обнаружим.
Если дежурный сообщает мне о подобных ЧП, я обязательно интересуюсь, кто из состава дежурной следственно-оперативной группы выезжал на место событий, и затем бегу перехватывать тех людей, пока они, сменившись, не уйдут домой. По горячим следам надо переговорить с ними – потом, когда (и если) мне придётся заниматься этим делом, я ещё внимательно изучу все рапорты и отчёты. Но как на бумаге дело обстоит – одно, а что в действительности было – совсем другое. И важно именно по горячим следам разузнать подробности, пока не подзабыта какая-нибудь, якобы второстепенная, деталь. Толковым розыскником только тогда и становишься, когда понимаешь, что ничего второстепенного в нашем деле нет, и зацепкой к раскрытию преступления может стать что угодно!
От дежурного ухожу с обязательным пожеланием ему: «Счастливо отдежурить до конца!» – мужику приятно будет услышать от тебя такое; вроде – пустячок, а – ценится и запоминается надолго.
Кстати – о дежурном. В РОВД это – значимая фигура. Начнём с того, что он сортирует посетителей, отсеивая «важных» от «неважных», от всевозможных любителей примчаться в милицию с жутким воплем: «Только что в трамвае у меня склямзили из кармана 50 копеек!» или: «Меня позавчера муж дважды ударил по лицу – скорее арестуйте мерзавца!» Если такой мелочёвкой заниматься – остальное, куда более важное, придётся забыть и забросить. Мы бы и бросили, ради Бога, так ведь начальство не даст. Поэтому железное правило любого дежурного: как можно больше потенциальных «заявителей» отфутболить от РОВД куда-нибудь подальше!.. А это – трудно, народец у нас настырный, и упорно не желает понять, что путанием под ногами у родимой милиции существенно мешает нашей борьбе с криминалитетом. Потому и берут в дежурные опытных, отслуживших по 10-15 лет и вполне усвоивших трудное искусство общения с широкими массами населения сотрудников.
Тут очень важно умение разбираться в людях и ясно понимать, какой типаж перед тобою, и какой язык общения с ним лучше всего избрать.
На одного достаточно цыкнуть: «Вали отсюда, ханыга, а не то самого сейчас в «обезьянник» брошу!»
Другому следует популярно разъяснить на пальцах, что вопрос его не стоит и ломанного гроша, а потому никто им здесь заниматься не может, не хочет и не будет. С обязательными ссылками на якобы подтверждающие правоту слов дежурного параграфы законов и служебных инструкций.
Третьему – интеллигентно поплачешься на судьбу: «У нас тут такое каждый день! Избиения, изнасилования, грабежи, тяжкие телесные, не говоря уж об убийствах… А вы – с каким-то угнанным у вас велосипедом!» (варианты: мотоциклом, «Мерседесом», КАМАЗом, груженным водородными бомбами бомбардировщиком). «То есть я понимаю, что для вас самого это очень важно, но поймите и нас, пожалуйста! Или ловить «мокрушников» и разбойничков с ножиками, или заниматься вашим великом! («Мерсиком», КАМАЗиком и т.д.). Чувствуете разницу?!» Послушает гражданин проникновенные (тон тоже играет огромное значение – он должен быть у б е д и т е л ь н ы м!) слова дежурного, почешет озадаченно затылок, а потом, осознав никчёмность собственных потерь и требований на фоне захлестнувшей наш район волны преступности, плюнет. И уйдёт, не оставив в РОВД никакого заявления о совершённом преступлении (что и требовалось). А без заявы – нет и преступления, не надо ничего расследовать, не ляжет лишнее бремя на наши показатели. И – больше сил и времени можно будет кинуть на раскрытие тех преступлений, о регистрации которых ввиду их серьёзности отвертеться всё-таки не удалось. Хороший, грамотно работающий дежурный подобен вратарю экстра–класса на футбольных воротах в ответственном матче. Чем меньше голов пропустит он в свои ворота, тем легче будет всей команде в целом их отыгрывать, обеспечивая победу. При слабеньком же вратаре как ни бегай, сколько ни суетись, а голов в вашу сетку всё равно накидают столько, что никакому чудо-форварду их потом уж не отыграть.
«ОБЕЗЬЯННИК»
Что ещё сказать о помещениях первого этажа? В подвальном помещении находится «обезьянник» – камеры для задержанных. По закону мы имеем право задерживать подозреваемого в совершении преступления на срок до 72 часов. После чего обязаны либо отпустить их на свободу, либо официально предъявить обвинение. И, получив санкцию на арест, перевести их либо в изолятор временного содержания (там содержат в основном 15-суточников), либо в следственный изолятор, где обвиняемые содержатся весь период до суда (иногда – по многу месяцев, а то и лет!).
Камер в нашем «обезьяннике» три: две по 16 квадратных метров, и одна – чуть поменьше. Кормёжка содержащихся в «обезьяннике», между прочим, не предусматривается (в отличие от ИВС и СИЗО, где людей всё же кое-как, но кормят). Если жена, родители или другие родственники или близкие носят задержанному сюда хавало, то он – на коне, а нет – так и будет трое суток сидеть голодным и лапу сосать. Ничего, с голоду за этот срок ещё никто не умирал… Хотя я и понимаю, что – неприятно.
СТАРШИНА. КОМНАТА ВЕЩДОКОВ. НАЧШТАБА. ТУАЛЕТЫ
Рядом с дежуркой – помещение с компьютером. Далее – комната старшины райотдела, в переводе с милицейского на нормальный язык – завхоза. Дядька в годах, вечно хмурый и молчаливый, ну и хитрованистый, без этого на подобной должности – никак. Своего никогда не упустит! Когда я поступал на работу, то вместе с комплектом обмундирования всучил мне старшина ношенную шинель и ботинки на семь размеров меньше моего, а в ответ на мой возражающий лепет буркнул раздражённо: «Потом докомплектую…» Это самое «потом» длится который уж год! Шинелька моя давно уж износилась до бомжевских кондиций, вместо неё поверх мундира я ношу обыкновенную «гражданскую» курточку, а форменные чёрные ботинки заменяю обыкновенными, коричневыми. Оно, конечно, форму мне, оперу угрозыска, приходится надевать нечасто, 2-3 раза в месяц, в основном – на суточных дежурствах в РОВД. Ну и ещё – если случится где-либо торжественно-праздничное мероприятие. Но морально – неприятно: какой же я офицер милиции, если даже своей шинели и форменных ботинок не имею? Коллеги не раз подсказывали: «Выставь старшине «пузырь», и шинель с туфлярами для тебя мигом сыщутся…» А – на хрен, обойдётся! Из принципа на лапу ему ничего не дам.
«Жила»… По слухам, при поступлении на службу старшина должен ещё презентовать спецбумажник для ксивы, наподобие тех, которые так любят демонстрировать в голливудских боевиках американские копы. Но после моего уточняющего вопроса этот жук нагло заявил, что это раньше-де подобные спецбумажники личному составу выдавались бесплатно, а сёйчас – только за плату. Глянул я в его равнодушно–бесстыжие гляделки и решил бумажник не покупать, ну его… Лучше уж эти бабки – пробухаю!
У старшины же – и ключи от так называемой «комнаты вещественных доказательств». Скажем, поймали вора-домушника, и при нём обнаружили часть похищенного у граждан имущества. Оно является доказательством того, что кражи действительно были совершены, и поэтому до суда не выдаётся пострадавшим, а хранится в этой самой «комнате вещдоков», порой – долгие месяцы, а то – и годы. После суда имущество либо возвращается к своим владельцам, либо, за неимением таковых (скажем- убиты, или их просто не удалось отыскать) – как бы растворяется в воздушном пространстве. Во всяком случае, потом никак не удастся установить, куда же оно в реальности подевалось, хотя по документам всё – в полном ажуре. Множество всячины грудой свалено в той самой заветной комнате: одежда, обувь, бельё, различные предметы ширпотреба, мебель, аппаратура, телевизоры, книги, какие-то непонятные мешки, узлы, свёртки, пакеты, чемоданы… По мере надобности и возможности кое-чем из находящегося здесь личный состав пользуется. Скажем, на суточном дежурстве, заранее договорившись со старшиной и взяв у него ключ от комнаты, берёшь оттуда какой-нибудь телевизор и смотришь его у себя в кабинетике. Или, уже в самую ночь, берёшь оттуда подушку и одеяло, чтобы переспать маленько, пока нет срочных вызовов и выездов на место происшествия. А летом большая радость – найти в комнате вещдоков вентилятор и поставить у себя на столе в кабинете. Но чтобы к вещам «приделали ноги» до суда, и при имеющемся в наличии владельцев уволакивали к себе домой – такое практически личным составом не допускается. Первое – скандала в такой ситуации практически не избежать, а мы – не идиоты. И второе – лежит на хранимом в комнате вещдоков клеймо некой ущербности. Не известно, кто до нас этими предметами пользовался, и какие СПИДоносные вши по ним ползали, а мы понесём это к себе в квартиры, к жёнам и детишкам? Ну его!..
По соседству с хозчастью – кабинет начальника штаба РОВД. (Наверняка очень многие из мирных граждан даже и не подозревают о существовании в милиции подобной должности!) Он руководит дежурной частью, собирает отчёты о проделанной работе, планирует операции и контролирует их проведение, короче – определяет расстановку сил и ресурсов. Фактически обладатель этой должности ни фига не делает, но всё про всех в РОВД знает, и при пшике обязанностей имеет массу прав… Возглавляются штабы в райотделах обычно старыми служаками, не имеющими перспектив на дальнейший служебный рост. Но доказавшими годами беспорочной службы свою преданность ментовскому делу, прекрасно знающими милицейскую специфику. И благодаря этому время от времени дающими толковые советы своим менее опытным коллегам. Реально должность начштаба – это кормушка для дослуживающих пару лет перед пенсией заслуженных ветеранов.
Первый и четвёртый этажи РОВД украшают туалеты. Принципиальное отличие милицейских сортиров от всех прочих учрежденческих – почти стерильная чистота. Ещё бы, ведь каждодневно драят эти весьма популярные у ментовского люда места удаления продуктов жизнедеятельности не какие-то скандалистые уборщицы-халтурщицы, а сгоняемые сюда толпами для «общественных работ» бомжи, наркоманы, халявы и прочие обитатели «обезьянника». Нечего им без дела ошиваться, труд – облагораживает, вот пусть и вкалывают за милую душу. Глядишь – кого-либо из них за это и отпустим на свободу на день-два раньше срока. Так что заходить в наши туалеты – не стыдно! Но запашок всё равно – специфический! А что вы хотите: унитаз массового использования – это не ватерклозет «отеля-люкс», и стоять впритык к сортирному писсуару – это вам не розы в ботаническом саду нюхать.
«КОНТОРА»
По истёртым множеством ног ступенькам начинаю подниматься вверх. Стены смотрятся страшненько – везде трещины из-под уложенной кем-то из наших постоянных спонсоров штукатурки, и проступающие то там, то тут мрачновато-тёмные пятна и разводы. Сразу видно, что здание преждевременно состарилось и молит о покое. Уж года три начальство ведёт сложные переговоры с рай- и горисполкомом о переводе РОВД в «более благоустроенное» помещение – эвон сколько кругом обезлюдевших в результате наших великих реформ школ, дворцов культуры, учреждений и заводоуправлений! Неужто районную милицию негде разместить? А исполкомовцы и рады бы отдать нам какое-либо здание, да вот незадача: хорошее уступать задарма – жаба давит (брать на лапу от РОВД в здравом уме никто не решится!). А плохое наши начальнички не берут, они ж – гордые. Пусть личный состав в массе своей гол, нищ и полуголоден, но работать мы должны в достойном особняке! Вот и маемся.
Кстати, зданию райотдела не так уж и много лет. Будь это жилая многоэтажка – ещё и горя не знала бы, а вот под бременем ментовских тревог и грешков – начало разрушаться буквально на глазах. Наши условия ведь максимально приближены к боевым: вечные разборки, сшибки, наезды, допросы, конфликты и напряги. В результате великого множества заполняющих здание аур с отрицательной энергетикой покосилось оно на бок, покорёжилось, потрескалось стенами, опасно вздулось потолками…
Мы и так находимся постоянно в условиях повышенного риска. А тут ещё и над некоторыми из оказавшихся в самых аварийных комнатках и кабинетиках товарищей нависла вполне реальная угроза быть погребённым прямо на рабочем месте… Забегали райотделовские сотрудники по начальству, стали за руки водить его по своим кабинетам, демонстрируя, до какой уж степени обветшало и зависло. Брюхато-насупленные отцы-командиры вначале отмалчивались, отмахивались руками: «Да шо вы гоните?! Эти потолки ещё лет десять продержатся!». Но в один прекрасный день в кабинете замначальника РОВД по оперативной работе со страшным грохотом на письменный стол обрушился кусок стены… Ладно хоть, самого майора в этом момент на рабочем месте не оказалось (спустившись в «обезьянник», чистил рыльник одному из граждан задержанных), а то был бы ему полный амбрэ. Тогда только начальство наше и забегало, сообразив, что ведь и их зашибить упавшими потолками может запросто…
Вначале заикнулись было о строительстве нового здания райотдела. Но в горисполкоме их на смех подняли («Откуда денежки взять?! В бюджете города и статьи финансирования подходящей на это сейчас нет…»). Спонсоры тоже руками развели («Дать на косметический ремонт – ещё куда ни шло, но – на строительство нового? Не окупятся такие затраты… А если и давать большущие деньжата, то лучше уж – не вам, а – в горУВД или в облУВД…»).
Тогда вновь воскресла идея нашего переезда в одно из пустующих и подходящих по параметрам зданий. В частности, начальнику РОВД весьма приглянулось четырёхэтажное здание учебно-производственного комбината Заводского района. Раньше тут детишки в перерывах между школярством изучали одну из множества рабочих профессий. Но эпоха проклятого тоталитаризма с его обязательным трудовым воспитанием кончилась, а здание – осталось. Вот милиция на него глаз и положила. Дом, кстати, тоже далеко не новый, но хорошо сохранившийся, во всяком случае – куда лучше нашего. Но когда подполковник начал захаживать в чиновничьи кабинеты, желая заполучить лакомый кус, то оказалось, что на УПК жаждущих – великое множество. И многие из них, между прочим, за благоприятное разрешение их проблемы готовы платить наличными… Вопрос о передаче нам УПК повис в воздухе. Тягостная пауза могла закончиться чем угодно, в том числе – и тем, что Заводской РОВД оставят с носом.
А тут как раз в Энск засобирался с очередным проверяющим визитом министр внутренних дел страны. И подполковник рискнул воспользоваться моментом и попросить министра уговорить руководство города без волокиты отдать нам помещение учебки. Но для этого министру надо было наглядно доказать, что РОВД действительно находится в руинах. И дальнейшее сохранение его здесь создаёт смертельную опасность как для самих сотрудников, так и для наведывающихся по своим нуждам мирных граждан.
И вот аккурат накануне визита министра в Энск началась комедия под названием: «Разрушение здания Заводского РОВД силами личного состава». Во всех комнатах и кабинетах, где что-либо аварийно зависало и обещало вот-вот рухнуть, сокрушающими ударами ломиков всё было обрушено и небрежно сметено грудами по углам. Заодно во многих помещениях содрали обои, сняли или разломали двери, демонтировали плафоны, сорвали линолиум с пола, выкрутили электрорезетки и выключатели, разбили часть стёкол в окнах, а в туалетах – демонтировали половину унитазов… Видок у нашего райотдела стал ещё тот – словно целую неделю здесь хозяйничали и вовсю глумились над ментовскими хоромами злодейские бандитские элементы! В таких условиях чтобы не дать РОВД новое здание – нужно быть совсем уж бессердечным извергом, каковым наш министр не казался. А потому все уверенно начали готовиться к скорому новоселью…
Но тут случилась дикая лажа: министр приболел, и отложил визит в Энск на неопределённое время! Когда приедет – никто понятия не имел, а ведь нам же надо было по-прежнему функционировать и исполнять свои обязанности по борьбе с криминалитетом. Но как это сделать в здании, если по всем его четырём этажам словно вихрь промчался? Какое-то время пытались мы работать при разрушенных потолках и обваленных стенах, но потом стало ясно, что фигня получается, и тогда разные службы райотдела распределили по различным помещениям.
Следственный отдел, например, разместился на первом этаже некоего страхового общества, якобы арендуя у него несколько комнат. А на самом деле просто вломившись сюда внагляк, в обмен на обещание струхнувшим владельцам общества, что не будут возбуждать никаких уголовных дел против ихней шарашкиной конторы. До тех пор, пока здесь находятся.
Инспекция по делам несовершеннолетних приютилась в трёх комнатушках райналоговой инспекции. Главный плюс – наличие ВОХРа на входе, а то эти нынешние трудные подростки такие агрессивные и способные на такие крутые накаты, что без постоянной вооружённой охраны нервные инспекторши чувствовали себя неуютно.
Ну а угрозыск разместился частично – в ИВС. А остальные подотделы переехали в один из районных детсадиков, тоже опустевший от детей ввиду того, что не на что их нынче рожать и содержать. Да и множество мамаш стали безработными и сидят дома, так что вполне могут присмотреть за детишками и сами.
И теперь допрашивать бандюг пришлось нам в комнатушках с весёленькими узорчиками на обоях. Пригодились и оставшиеся в игровой комнате мягкие игрушки – ими оказалось удобно бить по мордам преступный элемент, категорически отказывающийся сотрудничать со следствием и давать чистосердечные признания. Или же наденешь допрашиваемому на голову детский горшочек, и давай колотить по нему ножкой детского же стульчика – весьма эффективный способ убеждения!
Всё это продолжалось с пару месяцев. Потом министр всё-таки прикатил в наш город, и во время коротенькой беседы с начальником Заводского РОВД в ответ на просьбу выбить для нас здание УПК ответил коротким и категорическим: «Нет!» Надо полагать, у него в тот момент обозначилась какая-то тёрка с местными власть имущими, и он не хотел по мелочи чем-либо перед ними обязываться. А может – и иная была причина. Скажем – просто не с той ноги утром встал, или же чем-то ему наш подполковник вдруг не приглянулся. Так или иначе, но уплыло от нас здание УПК, доставшись какой-то частной структуре. И пришлось нам с позором и стенаниями возвращаться в прежний, уже опостылевший нам всем дом.
Наехали серьёзно на пару фирм, шантажируя их на предмет ускоренного спонсорства, дали они, скинувшись, энную сумму на ремонт. И Заводской райотдел вновь приобрёл внешний вид милицейского учреждения, а не дореволюционной ночлежки для босяков. Таким образом до сих пор здесь и работаем – в ожидании, что всё-таки когда-нибудь дом окончательно завалится набок и рухнет. И тогда выбора не будет: либо новое здание нам давайте, либо размещайте Заводской РОВД в армейских палатках!
ВТОРОЙ И ТРЕТИЙ ЭТАЖИ
Прохожу по лестнице мимо 2-го этажа. Здесь у нас паспортный отдел, органы дознания и следствия.
Со следователями опера общаются больше, чем с любой другой райотделовской структурой. Дело у нас одно, общее: опера раскрывают преступления, а следователи – его расследуют и готовят для передачи в суд. Но при всём при этом опера стремятся как можно большую часть этого общего дела спихнуть на следаков. А те, естественно, норовят сотворить прямо противоположное, и на натруженном оперском горбу въехать прямиком в рай. Отсюда – постоянные конфликты, ссоры, контры и кляузы друг на друга. И нормальный уровень наших взаимоотношений – как у кошки с собакой.
Ещё лет десять назад на втором этаже размещалось и районное ГАИ. Но затем , по мере стремительной автомобилизации населения и возрастающего могущества Госавтоинспекции, она несказанно разрослась. И сегодня занимает отдельное двухэтажное здание в нескольких кварталах от РОВД.
Третий этаж. Кабинеты начальника РОВД и трёх его заместителей – по криминальной безопасности, по оперативной работе и по общим вопросам. Ещё – кабинет старшего участкового, комната административной практики (сюда районные участковые приносят составляемые ими протоколы), кабинеты инспекторов по надзору за подучётным (то есть находящимся под постоянным контролем) элементом и инспекторов разрешительной системы (тут получают разрешение на ношение оружия). Еще – две комнатушки экспертно-криминалистического отдела, бывшая «ленинская комната» (теперь здесь проводят общие собрания сотрудников РОВД; всех сразу собрать никогда не удаётся, из четырёх сотен сотрудников райотдела приходят обычно человек 100 – 120, не больше), бухгалтерия. И, наконец, самое главное и святое для каждого райотделовца место – кабинет кассира! Именно тут ежемесячно мы получаем на руки то, что не без изрядной доли юмора именуется зарплатой. Сюда в «критические» дни периодически заглядывают представители всех без исключения райотделовских служб (включая тех же гашиников, а также вневедомственную охрану и пожарников, тоже имеющих свои отдельные здания) с одним и тем же вопросом: «Бабки привезли?..» Но с бабками постоянно завал, иногда – больше, иногда – меньше. Вот сейчас, к примеру, нам ещё не выплачивали зарплату за позапрошлый месяц! Обещают дать на следующей неделе, но дадут ли – никто не знает.
ЧЕТВЁРТЫЙ ЭТАЖ – ОБИТЕЛЬ УГРОЗЫСКА
А вот и мой «родной» четвёртый этаж. Инспекция по делам несовершеннолетних (вкалывающие здесь дамочки, по моим наблюдением, бухают никак не меньше мужиков), бывший ОБХСС (его уже несколько раз переименовывали то так, то этак, но старое название никак не забудется. Наверное – потому, что под именем «ОБХСС» эту службу боялись больше всего). И, наконец, наш закалённый в бесконечных схватках с преступностью, начальством, мирными посетителями и (в промежутках между всем предыдущим!) зелёным змием – уголовный розыск!
Во всех райотделах, в которых мне приходилось побывать, угрозыск почему-то размещается именно на самом верхнем этаже, сколько б их в здании данного РОВД ни было. Почему так – непонятно. Может – чтобы допрашиваемым у нас бандитам труднее было бы сбежать. Но возможно и обратное – чтобы было труднее добираться до нас всевозможным потерпевшим-вреднюгам, обожающим шляться по ментовским кабинетам с одной и той же давно здесь всем надоевшей темой: «Когда же, наконец, найдут наших обидчиков и покарают их, а также возместят наш ущерб?!» Ага, разбежались… Вот так сейчас же всем кагалом сорвёмся с места и побежим искать, карать и возмещать!.. То есть, не то чтобы это требование с их стороны было бы полнейшим абсурдом. Нет, по-своему они были даже и совершенно правы. Собственно говоря, нас здесь именно за то и держат, чтобы мы исправно исполняли именно то, чего многие посетители от нас хотят, и зарплату нам платят именно за это… Но ведь процесс этот – долог, труден, утомителен. И если т е р п и л а не маячит перед нашим носом обещанием какого-нибудь бакшиша, и не сулит нам аппетитную морковочку, ради которой стоит суетиться и бегать с высунутыми от усердия языками, то мы и не бегаем, и не суетимся… На одном голом энтузиазме способны вкалывать по-чёрному лишь круглые идиоты. А таковые в угро – долго не задерживаются.
Если окна первых двух этажей РОВД украшены решётками, а на третьем этаже они особенно и не нужны, то отсутствие стальных решёток на окнах кабинетов в уголовном розыске смотрится, по меньшей мере, странновато. Понимают ли стремящиеся сэкономить на чём угодно, в том числе и на решётках, наши горе-руководители, к каким неприличным последствиям эта грошовая бережливость способна привести?
У всех в памяти – случившееся в прошлом году в соседнем Фабричном районе, где из окна туалета в тамошнем РОВД на 4-м этаже выпрыгнул в окно и разбился на смерть допрашиваемый в угрозыске гражданин. Причём – даже не обвиняемый или подозреваемый, а – допрашиваемый в качестве всего лишь свидетеля! Особую пикантность произошедшему придавало то обстоятельство, что разбившийся в лепешку свидетель оказался в… наручниках! Пресса тот случай тотчас раздула… Обывателю ведь только дай повод позлословить: «Что же в ментуре творят с обвиняемыми, если у них и обыкновенные свидетели в наручниках сигают в окошко туалета?!»
Не понимает туповатый наш народец, что свидетели тоже бывают разными. Да и в ранге «свидетеля» прыгун тот застрял, скорее всего, лишь временно – до тех пор, пока заподозрившие его в чём-то и не имеющие против него (пока) веских улик опера слегка «воспитывали» гражданина. «Уговаривали» дать «сознанку» против себя самого, заодно обеспечив органы обличающими его уликами и вещдоками. А он, сволочь, делать этого не хотел, и из подлой вредности своей – сиганул в окошко. Дескать, теперь намучаетесь, гондоны, объяснительные по поводу моей кончины сочинять! Ну не гад ли?!
Так что окна без решёток на этаже, где размещается уголовный розыск – это как широко распахнутые ворота для любого желающего насолить операм бандитского элемента! От этой публики постоянно жди подлянки… Например, только-только настроишься ты прессовать конкретно падлу и колоть на явку с повинной, как срывается со стула эта криминальная нечисть, и с жутким воплем «А будьте вы все прокляты, мусора-суки!» – сигает ласточкой прямо через оконное стекло. И летит вниз, головой – об асфальт, мозгами – во все стороны… Ему-то что, он своё уже отмучался, а каково оперу с воспоминанием обо всём этом потом жить и терзаться за то, что сотворил бандюган такую пакость именно с ним, а не выбрал для этой цели кого-либо из его коллег? Да и начальство ещё долго за подобное будет долбать…
(Продолжение следует)
Владимир Куземко, специально для «УК»