После появления в начале 30-х «воры в законе» быстро закрепились на правах лидеров во всех системе ГУЛАГа. И во многом определяли систему взаимоотношений в лагерях и тюрьмах. Что не могло не стать причиной недовольства центральной власти, которая увидела в этом идеологическую подоплеку. b. Трансформация воровского сообщества. Воровские войны в 40-50 годы ХХ века
В августе 1937 года руководство исправительных учреждений получило приказ Н. И. Ежова , в соответствии с которым требовалось подготовить и рассмотреть на “тройках” дела на лиц, которые “ведут активную антисоветскую, подрывную и прочую преступную деятельность в данное время”. Основной удар обрушился и на криминальную элиту. Всего на основании этого приказа в лагерях НКВД было расстреляно более 30 тысяч человек, большинство из которых были
лидерами воровского сообщества. Однако, несмотря на жесточайшие репрессии, сообщество, “воров в законе” продолжало крепнуть и представляло потенциальную силу в преступном мире. В 40 – е годы количество воров достигало десятка (возможно, более) тысяч человек, а вместе с окружением (“блатными”) – 40-50-ти тысяч человек. Такое количество авторитетов оказалось явно излишним даже для гипертрофированной лагерной системы, которая перед второй мировой войной охватывала около 3 миллионов заключенных, что привело к возникновению новой напряженности в воровской среде.
Война с фашистской Германией только усилила противоречия между ворами, которые к тому времени проявились в открытом противостоянии. Причиной окончательного раскола стала объявленная в начале войны инициатива властей об освобождении от наказания лиц, которые пожелают искупить свою вину на фронтах Великой отечественной войны, в том числе и “воры в законе”. В первые же дни свое согласие воевать изъявили 420 тысяч человек, более четверти всех заключенных, а к середине войны таких было уже около миллиона. На фронте воры служили в так называемых «штрафных батальонах» и использовались на самых трудных участках сражений, под контролем войск НКВД, которым был дан приказ, в случае чего «стрелять в спину».
Другая часть воров была категорически против участия в войне и отказалась изменить воровским правилам. Сохранять приверженность к воровским традициям и отказываться служить в армии тогда было очень трудно, так как сразу после начала войны в лагерях начался настоящий психологический прессинг, распространяемый в виде слухов о том, что все неоднократно судимые будут вывезены на Север и ликвидированы, как в 1937 – 1938 годах. В лагерях стали происходить вооруженные восстания, которые организовывались доведенными до отчаяния заключенными. Одна из повстанческих организаций сформировалась на лагерном пункте “Лесорейд” Воркутинского ИТЛ НКВД в январе 1942 года, но была скоро разгромлена с большим количеством жертв. Выступления заключенных возымели свои законодательные последствия. В феврале 1942 года властями была введена инструкция, в соответствии с которой упрощалась процедура применения оружия против заключенных, даже в случаях их отказа приступить к работе после двукратного предупреждения. Такой закон не оставлял ворам альтернативы: либо работать, либо быть расстрелянным за неповиновение. Завязалась тяжелая борьба воров с администрацией лагерей за свои принципы. Менее стойкие воры, которые поддались давлению и начали работать, были исключены из воровского сообщества.
За период Великой отечественной войны 1941-1945 годы, количественный состав воровского сообщества существенно сократился. Многие воры погибли на фронтах, а значительное количество – было ликвидировано в стычках с властями.
Однако сразу после войны ряды воров в тюрьмах и лагерях стали вновь пополняться. Многие из тех воров, кто воевал и выжил, стали возвращаться места лишения свободы и пытаться вновь интегрировать в преступную среду. Криминальный мир во главе с ворами, которые не изменили “вере” и не воевали на стороне государства, резко воспротивились возвращению воров-фронтовиков в ранг “полноценных воров и стали называть их продажными “суками”. Между этими группами воров началось жесткое противостояние, которое было названо “сучьей войной”.
Для восстановления в своих правах и привилегиях, “ссученные” воры стремились оправдать в глазах криминального сообщества свое участие в войне, как форс-мажорного обстоятельства и добивались внесения в воровской закон поправки, разрешающей при определенных обстоятельствах, (например в военное время) сотрудничество с властями. Такая поправка давала возможность реабилитировать себя и легитимировать свой статус в рамках воровского закона. Другие воры жестко оппонировали эту инициативу, стремясь не допустить конкурентов на вершину криминальной пирамиды.
Советские тюремные власти умело использовали “сучью” войну и, действуя путем стравливания различных группировок воров, смогли существенно ослабить криминальное сообщество. Кровопролитие продолжалось до тех пор, пока ортодоксальные воры не согласились изменить воровской закон и разрешить, при определенных условиях, сотрудничество воров с администрацией и государством (в частности, во время войны). Наряду с этим, в местах лишения свободы ворам было разрешено работать в различных службах, например парикмахерами, чтобы помогать другим ворам, а также иметь доступ к бритвам, ножницам и другим колюще – режущим предметам.
Тем не менее, несмотря на достигнутые компромиссы, возникшие в послевоенные годы в среде «рецидивистов-законников», противоречия продолжали усугубляться, что было обусловлено двумя основными факторами:
1. Процессом неконтролируемого разрастания криминального сообщества за счет интенсивного пополнения из числа беспризорных и осужденных за тяжкие преступления, характерного для военного времени. В этой связи обычная воровская касса (общак) перестала удовлетворять потребности “воров в законе”, вследствие чего они были вынуждены повысить размер взимаемых с осужденных дани с 1/3 до 2/3 их заработка. Усиление эксплуатации со стороны воров привело к возмущению и открытому неповиновению основной массы осужденных (“мужиков”), среди которых появились свои лидеры.
2. Возникновением в лагерях новых криминальных группировок, которые пополнялись за счет осужденных за бандитизм, измену Родине и иные тяжкие преступления, число которых в военные и послевоенные годы было значительно увеличено. Эти группировки стали заимствовать у “воров в законе” неформальные нормы поведения, облагать осужденных данью. Такие группировки называли “отошедшими” или “польскими ворами”.
Наиболее значительный раскол в воровском сообществе произошел во второй половине 50-х, когда к «отошедшим» было причислена большая часть классических воров. По существу это были те же “законники”, объединившиеся в другую группировку. Так, в документах МВД СССР того времени отмечалось, что в среде воров-рецидивистов, составляющих ядро уголовно – бандитствующих элементов, действительно происходит расслоение: от их основной массы, именующей себя “ворами в законе”, постоянно отходят “провинившиеся”, оставаясь в сущности своей теми же уголовниками-рецидивистами. Поэтому факт расслоения имеет место, с этим нельзя не считаться.
Между указанными группировками среди осужденных, происходила жестокая борьба за лидерство и за право обладания общей кассой, которая нередко переходила в физическое истребление друг-друга. “Отошедшие”, по данным В. Ветлугина, отказывались входить в зону, где лидировали “воры в законе”, утверждая, что “воры их режут, жгут и гнут”. Вместе с тем, “отошедшие” сами стали быстро утверждаться в своих правах, чему способствовала некоторая гибкость их поведения в отношении государства. С одной стороны, они придерживались выгодных для себя воровских “законов”, с другой – не отказывались работать, вступать в контакт с администрацией ИТЛ и даже быть активистами. Поэтому администрация некоторых ИТЛ признала “отошедших” позитивным формированием и стала оказывать им некоторое содействие в борьбе с “ворами в законе”. Вражда между группировками использовалась работниками ИТУ как благоприятное условие для проведения профилактических и оперативных мероприятий по разложению воровского сообщества.
Следует отметить, что усилению позиций “отошедших” способствовали отсутствие единства в самой группировке “законников”. Поводом к этому послужило принятие Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об усилении уголовной ответственности за хищения». В соответствии с Указом резко возросли санкции за имущественные преступления, а правоохранительным органам было предписано активизировать свою деятельность. Этот Указ в воровской среде был назван «черной бумагой», так как после него многие воры были убиты в столкновениях с милицией или брошены в тюрьмы, что заставило профессиональных преступников серьезно задуматься над смыслом воровской “идеи”. Так, в Тбилиси в конце 40-х были убиты знаменитые воры “Бердзени”, “Исако”, “маленький Рафик”, “Налбо” и другие, а в каждой камере тюрьмы сидело одновременно по 5-10 воров
Принимаемые властями меры, с одной стороны, усилили отход преступников от воровских традиций, а с другой, – привели к значительной концентрации преступных авторитетов в местах лишения свободы. Оба эти обстоятельства способствовали ускорению процесса разложения группировки и вражды между самими ворами, обусловленных борьбой за право обирать заключенных. На воровских сходках в местах лишения свободы часто пересматривалось “правовое” положение членов группировки. Причем изгнанные из нее сразу же переходили к “отошедшим” и включались в борьбу против своих недавних собратьев по воровской “идее”.
Необходимо отметить, что уже в первой половине 50-х годов работники мест лишения свободы смогли целенаправленно организовывать работу по разложению группировки воров в законе и достигли значительных успехов.
Распад воровского клана в середине 50-х годов сопровождался возникновением в местах лишения свободы более мелких сообществ заключенных. Появились неформальные группы под названием “ломом подпоясанный”, “красная шапочка”, “беспредел”, “дери-бери”, “один на льдине” и т.п. (всего свыше 10), которые считали себя независимыми и не примыкали ни к одной из враждующих сторон. В аналитических документах органов внутренних дел отмечалось, что все мелкие группировки (кроме “отошедших” и “воров в законе”), такие, как “польские воры”, “махновцы”, “беспредельщики”, “анархисты”, “чугунки”, “подводники” и т.п., возникали в среде “отошедших” и между ними не было никаких существенных различий. Кроме того, все они в равной степени соперничали с “ворами в законе” за распределение влияния и привилегий в местах лишения свободы, позволяющих вести паразитический образ жизни и эксплуатировать других заключенных. Поэтому следует согласиться с исследователями, которые опровергают существование множества самостоятельных группировок типа “воров в законе” и выделяют только две: «воры в законе» и «отошедшие».
В соответствии с законодательством того времени эти антагонистически настроенные группировки содержались в одних и тех же лагерях и война между ними «на истребление» активно продолжалась до середины 50-х годов. Ситуация изменилась после того, как в 1955 году в СССР были приняты новые законодательные акты по реорганизации исправительно-трудовых лагерей в исправительно-трудовые колонии и были установлены три режима содержания преступников: общий, облегченный и строгий, . Благодаря этой реформе, администрации удалось развести враждующие кланы по отдельным специальным колониям.
В 1958 г. Верховный Совет СССР утвердил Основы уголовного законодательства Союза СССР и Союзных Республик, содержащие ряд норм, изменивших исправительно-трудовое законодательство. В 1961 году было разработано Положение об исправительно-трудовых колониях и тюрьмах МВД СССР. Указанные нормативные акты предусматривали создание колоний четырех видов: общего, усиленного, строго и особого режима.
Введение в ИТК нового «особого» режима стало еще одной попыткой государства полностью ликвидировать клан «воров в законе». В соответствии со статьей 26 ИТК ГССР в исправительно-трудовых колониях особого режима отбывали наказание осужденные к лишению свободы мужчины, признанные особо опасными рецидивистами и осужденные мужчины, которым наказание в виде смертной казни заменено лишением свободы в порядке помилования или амнистии. В ИТК особого режима заключенные содержались в условиях строгой изоляции и помещениях камерного типа, использовались, как правило, на тяжелых работах и носили одежду специального образца.
Были разработаны инструкции, запрещающие начальникам колоний перевод воров из ИТК в ИТК. Через год в 1956 году МВД СССР образовало экспериментальную колонию ИТК-6 в г. Соликамск, именуемую в народе “Белый лебедь”, где содержались только «воры в законе». Эта колония действовала до конца 80-х.
Одним из интересных, но до конца не реализованных законодательных методов по борьбе с «ворами в законе» было положение «Об административном надзоре ОВД за лицами, освобожденными из мест лишения свободы» от 26 июля 1966 года, с помощью которого предполагалось осуществление наблюдения за поведением опасных преступников, освобожденных из ИТУ и обеспечение учета рецидивистов.
В конце 50-х г.г. после проведения ряда успешных операций. правоохранительные органы СССР отрапортовали об окончательном разрушении преступной организации «воров в законе». Это было стимулировано политическими установками ЦК КПСС во главе с Н. Хрущевым, который объявил об окончательной победе социализма и построении коммунизма к 80-тому году. В связи с этим правоохранительные органы СССР были подвергнуты кардинальным изменениям, приведшим к массовым увольнениям и ослаблению их влияния на криминальный мир. Администрация ИТУ, ориентируясь на задачу по быстрому достижению положительных результатов в деле перевоспитания криминалов, стала без серьезной подготовки и должного контроля активно поддерживать преступников, только внешне демонстрирующих отход от преступного сообщества, традиций и обычаев преступного мира. Пользуясь таким покровительством администрации, эти криминалы, обычно из «отошедших», путем выдвижения своих авторитетов, навязывания собственных законов и присвоения функций хранителей воровских традиций и обычаев быстро набрали силу и установили жесткий контроль над преступным сообществом. Представители же традиционных «воров в законе» были вынуждены отказаться от лидирующих позиций и раствориться среди других групп заключенных. Большинство из них ассимилировалось в группе «мужиков», самой многочисленной в тюремной иерархии современного преступного мира.
Суммируя изложенное, можно констатировать, что, несмотря на самые “драконовы меры” и трансформацию основополагающих принципов, основной костяк «воров в законе», смог не только выжить, но и отлично адаптировался в новых политических и экономических условиях пост – сталинского государства. Конечно, это были не те «воры в законе», которые лидировали в лагерях ГУЛАГа 30-40 годах, но их высокая общественная опасность и приспосабливаемость сохранились и в следующих генерациях этого института ХХ века.
c. «Воры в законе» в СССР в 60-70 годы.
После смерти Сталина в 1953 году и начала разложения тиранического режима появились новые возможности для реализации криминальных способностей воров в различных сферах общественной жизни. Формирование современной субкультуры криминального мира напрямую связано с реформами Хрущева, направленными на полное уничтожение преступности в нашей стране. Оно было прямым следствием таких нововведений периода “оттепели”, как полная закрытость пенитенциарных учреждений, увеличение численности заключенных в одном ИТУ, ориентация на лагерный тип пенитенциарных учреждений, дифференциация, приводящая к созданию искусственных социальных групп с крайне однородным составом членов группы по возрасту, полу, жизненному опыту, психологическим характеристикам и установкам.
Кроме того, латентная часть “айсберга” (имеются в виду способы управления массой заключенных) затронула ценностную сферу личности заключенных и вызвала патологическую реакцию традиционной культуры, которая к тому времени продолжала функционировать на уровне индивида и малых групп. Успешному распространению складывающейся субкультуры по всей территории СССР, закреплению инноваций тюремного закона от Прибалтики до Приморья способствовали перенаселенность пенитенциарных учреждений, постоянные перемещения огромных масс заключенных из одного региона в другой.
Еще одним последствием социально-культурных трансформаций, происшедших в ходе правовой реформы 1958-1961 гг., является атмосфера конфронтации между администрацией и заключенными, определяющая весь блок вторичных проблем, таких, как наличие постоянных дестабилизирующих факторов в деятельности пенитенциарных учреждений, эксцессов (захваты заложников, бунты, массовые акции протеста и т.п.), существовавших на протяжение четырех последних десятилетий, но ставших достоянием гласности только в последние 10 лет.
Психологическая атмосфера, сложившаяся в пенитенциарных учреждениях в результате появления тюремной субкультуры и реакции на нее администрации, напоминает ситуацию с вынужденным совместным проживанием на одной территории несовместимых по культурным установкам групп. В условиях перманентной “холодной войны” говорить о возможности конструктивной работы по исправлению заключенных или даже нормального функционирования учреждений было трудно.
Становление и распространение тюремной субкультуры вызвало последствия, выходящие за рамки чисто пенитенциарных проблем. Прежде всего это привело к криминализации общества, росту профессиональной и организованной преступности, в частности, к возрождению в середине 70-х годов клана «воров в законе», практически уничтоженного в конце 50-х — начале 60-х годов. Отчасти это произошло из-за распространения тюремной субкультуры, (а с нею и криминальных установок) среди населения, отчасти потому, что нынешние тюрьмы и лагеря стали постоянным источником, подпитывающим существующие и возникающие криминальные структуры.
Немаловажную роль в возрождении института “вора в законе” сыграло внедрение в деятельность правоохранительных органов в 60-80 годах политико-волюнтаристского лозунга “о возможности полного искоренения преступности в СССР” и якобы достижении ликвидации профессиональной и организованной преступности в стране принизили роль правоохранительных органов в борьбе с правонарушениями. Все сводилось к блистательным бумажным отчетам, к планированию падения преступности. На самом деле в обществе набирало силу падение нравов. Оперативно-розыскную деятельность оперативных аппаратов МВД нивелировали до простейших форм и методов работы. Из ведомственных документов были исключены такие понятия, как “вор в законе”, “уголовно – бандитствующий элемент”, “бандформирование” и т.п. Исключение из нормативных документов вышеназванных и других подобных терминов и понятий, а также проведение реформы уголовного законодательства предопределили аморфность служебной деятельности правоохранительной системы в отношении “воров в законе” и других лидеров преступной среды. Авторы нового Уголовного кодекса 1960 года все термины и определения старого УК ГССР, относившиеся к отдельным формам организованной преступности, свели в основном к понятиям “банда” и “преступная группировка осужденных”. Пропали на бумаге, хотя в жизни продолжали существовать, такие формы организованной преступности, как “шайка”, “преступная организация” и др. Они камуфлировались в “универсальном” правовом понятии “по предварительному сговору группой лиц”. В Уголовном кодексе содержался термин “организованная преступная группа”, но его конкретное содержание в законе никак не раскрывалось.
Поэтому использование таких дефиниций в качестве процессуального инструментария было практически невозможно. В основном оперативные работники, следователи и судьи отождествляли его с понятием “по предварительному сговору группой лиц”. Это не требовало процессуально доказывать признаки организованной преступной группы или преступной организации, что, естественно, облегчало проведение судебных процессов по данной категории уголовных дел.
В свою очередь правоохранительные органы старались как можно реже применять статьи 78 и 79-1 УК ГССР , которые предусматривали уголовную ответственность за бандитизм и организацию преступных группировок осужденных с целью терроризирования заключенных и представителей администрации мест лишения свободы, (так называемый лагерный бандитизм). Это было обусловлено тем, что при любых вариантах возбуждения уголовных дел по этим статьям требовалось информировать центральные правоохранительные органы специальными сообщениями. В каждом случае МВД или Генеральная Прокуратура проводили служебные расследования и по их результатам привлекали руководителей органов внутренних дел, “допустивших подобное”, к дисциплинарной ответственности, вплоть до снятия с должностей или увольнения со службы.
Чтобы избежать таких последствий, работники милиции при расследовании бандитизма стремились применять схожие статьи уголовного кодекса, но имеющие меньший политический резонанс, такие, как, например, грабеж и разбой. В местах лишения свободы преступников наказывали в дисциплинарном порядке, в основном помещали в штрафной изолятор, а наиболее злостных нарушителей водворяли в помещение камерного типа. Таким образом, можно констатировать, что недобросовестная оценка особо опасных лидеров преступной среды, неблагоприятная социально-экономическая и социально-политическая ситуация в стране в 70-80-х годах и, как следствие, ослабление наступательности в борьбе с “ворами в законе” со стороны государства оказались для них своеобразной социальной передышкой, которая привела к реанимации и самому широкому распространению “криминально-негативной” идеологии и стимулировала рост “воровского” движения. Особенно ярко эти негативные процессы проявились на Кавказе, в частности в Грузии.
Если в период с 20-х по 50-е годы развитие организованных и профессиональных форм преступности, в том числе и института «вора в законе» происходило в жестких рамах тоталитарной системы и независимо от региона (союзной республики) имело практически идентичные характеристики, то в дальнейшем начался необратимый процесс регионального и этнического расслоения.
Документальное исследование авторов не выявило каких-либо документально подтвержденных отличий между грузинскими и русскими и другими криминальными авторитетами этого периода. Хотя в специальной литературе и материалах воспоминаний, довольно часто встречаются имена грузинских «воров в законе», которые имеют авторитет в местах лишения свободы и на воле.
Однако в дальнейшем ситуация изменилась и на арену вышла новая волна криминалов, приобретающая черты крестных отцов организованной преступности мафиозного вида. По мнению многих исследователей в начале 70-х в СССР уже появились все необходимые предпосылки для появления и разрастания теневой экономики и криминального предпринимательства, так как спрос населения на многие предметы первой необходимости оставался неудовлетворенным, а правительственная элита и правоохранительные органы завязли в коррупции.
Прогремели дела – “первые ласточки”, свидетельствующие о наличии хорошо отлаженной и четко функционирующей организованной преступности в СССР. Первая бандитская группировка (вооруженная автоматическим оружием) “Тяп-ляп” (Казань), первые “рэкетиры” – группировка Монгола, а с другой стороны: “Океан” (специализированный магазин в Москве), хищения лимонной кислоты и фальсификация спиртных напитков, дело Цецхладзе (фальсификация аджики), раскрытие крупных хищений и злоупотреблений в «Елисеевском» гастрономе в Москве, аферы и крупные хищения в строительных организациях, занимавшихся прокладкой и асфальтированием дорог в Черноземье и др. Многие уголовные дела выявили разветвленные и хорошо организованные цепочки преступных связей, уходящие в самые высокие эшелоны власти. Некоторые высокопоставленные “беловоротничковые” преступники занимали крупные посты в министерствах (вплоть до министра), правительстве.
В легальной системе власти тоже существует нечто подобное корпорации, братству – номенклатура. Сложная структура взаимоотношений чиновников, основывающаяся на членстве в КПСС, иерархической, стратификационной позиции в системе власти, родственных связях (“кумовство”), общих материальных интересах, часто удовлетворяемых с прямыми нарушениями закона, приводят к тому, что:
а) Возникают мини-империи криминального характера. Наиболее яркий пример – республики Средней Азии (Узбекистан, Туркменистан). Существовали и “невидимые империи” – влияние какого-то лидера или группы лидеров на определенную территорию, сферу деятельности, например, конкуренция в борьбе за посты в правительстве между “ставропольской” и “днепропетровской” группировками.
б) Расследование уголовных дел по фактам злоупотреблений, хищений в крупных размерах, другим экономическим преступлениям встречает на своем пути серьезные препятствия, а иногда становится невозможным. Дела прекращаются “по звонку сверху”. Это ведет к возникновению двойных стандартов, согласно принципам которых “власть” как функция руководства приобретает характер лицензии на безнаказанность.
В то же время КП КПСС по инициативе Н. Хрущева принимает решение об ужесточении борьбы с коррупцией, что повлекло ряд принципиальных дополнений и изменений во всесоюзном уголовном законодательстве. Так, 5 мая 1961 г. была усилена уголовная ответственность, вплоть до применения смертной казни, за ряд коррупционных преступлений, в частности за хищение государственного или общественного имущества в особо крупных размерах (свыше 10 тыс. рублей) и квалифицированное взяточничество. Однако ужесточение закона и применение исключительных санкций – ряд коррупционеров был приговорен к расстрелу (например, директор Елисеевского гастронома Ю. Соколов в Москве), не принесло должного результата.
Особенно ярко эти процессы проявили себя в Грузии, где процветали спекуляция, теневая экономика, невиданная коррупция и разложение властных структур. На примере этой республики можно с исключительной точностью смоделировать основные показатели и динамику развития организованной преступности в современном пост – советском обществе в целом, раскрыть механизмы ее функционирования и внутреннего взаимодействия. В то же время, указанные процессы в республике имеют региональную специфику и собственную логику развития.
В Грузии этого периода также сложилась напряженная криминогенная ситуация, которая свидетельствовала о быстром росте организованных форм преступности и коррупции. Этот период совпал с приходом к власти в 1971 году на пост 1-го Секретаря ЦК КП Грузии Э. Шеварднадзе, который занимал до этого должность Министра Внутренних Дел Грузии. Шеварднадзе развернул достаточно успешную кампанию по борьбе с коррупцией, в результате которой были привлечены к уголовной ответственности и осуждены значительное число чиновников, дельцов подпольного бизнеса и профессиональных преступников.
Из неформальных преступных организаций того времени по характеру деятельности и направленности выделялись формирования так называемых цеховиков, спекулянтов-фарцовщиков, картежных шулеров, наперсточников, мошенников и другие группировки, имеющие чисто уголовные специализации. Из перечисленных специализаций наибольший интерес для нашего исследования представляют близкая к современным организованным преступным формированиям, как по направленности, так и характеру осуществляемой деятельности социальная группа – цеховиков. Эта группа экономических преступников возникла и развилась в СССР для нелегального заполнения на внутреннем рынке перманентного дефицита промышленных товаров, иностранной одежды и техники, которые стоили дорого и пользовалась большим спросом у населения. Причины дефицита были заложены в порочной экономической системе, которая заключалась в тотальной монополии государства на все виды производственной деятельности и запрете частного бизнеса, а также существовании т.н. “железного занавеса”, закрывавшего СССР от остального мира, что только усугубляло сложившееся положение.
Однако несмотря на все запреты, “ростки” свободного предпринимательства сумели проявиться даже в тоталитарном государстве, и спрос людей на конкретную продукцию – порождал предложение со стороны нелегальных производителей. Анализ архивного материала показывает, что в Грузии в 70-ые годы были созданы многочисленные незаконные предприятия “цеха”, которые ориентировались на материальную базу легальных заводов и фабрик, однако на самом деле производили неучтенные товары из похищенного сырья. В частности, наиболее значительные производства, “цеха” по выпуску трикотажных изделий, были организованы братьями Лазишвили, которые стали первыми советскими подпольными миллионерами. В современных условиях эти деятели могли бы, выражаясь языком газетных шаблонов, стать легитимными богатыми “новыми грузинами”. Однако тогда деятельность подобных бизнесменов была квалифицирована как нелегальная и повлекла суровую уголовную ответственность по нескольким статьям УК. Братья Лазишвили были арестованы и осуждены на длительные сроки лишения свободы за хищения и взяточничество, а их имущество конфисковано в пользу государства.
В этот период успешная деятельность «цеховиков» попала в поле зрения грузинских «воров в законе», которые быстро оценили их экономическую мощь и уязвимость и смогли установить свой жесткий контроль за подпольными производствами. В результате были сформированы принципиально новые криминальные сообщества, в которых объединились интересы дельцов теневого бизнеса и профессиональных преступников – «воров в законе».
Воры взяли под свой контроль и другие специфические виды организованной преступности того периода, среди которых следует выделить деятельность так называемых “фарцовщиков” или спекулянтов, специализирующихся на перепродаже заграничной одежды, радиоэлектронной техники и других предметов, купленных у иностранных туристов, моряков, спортсменов и др.
В период хрущевской “оттепели”, когда Советский Союз начал восстанавливать культурные и научные связи с Западом, появилась группа “бизнесменов”, которая научилась обеспечивать потребительский рынок дефицитными товарами, перепродавая скупленные вещи у иностранцев и сограждан, побывавших за рубежом. По законам СССР подобная деятельность считалась преступной и сурово каралась правоохранительными органами. Чтобы противостоять репрессивному давлению системы, фарцовщики-перекупщики создали специфические преступные группировки, обладающие всеми признаками организованной преступности. Это были хорошо сплоченные группы, с четко определенными функциональными обязанностями каждого из членов. Так, например, одна группа преступников встречала иностранцев у гостиниц, ресторанов, музеев и театров и вступала с ними в коммерческие контакты (доставалы), другая – обменивала валюту (валютчики), третьи – реализовывала товар (барыги), четвертая – обеспечивали безопасность, и т.д. Фарцовщики создали специфический жаргон, имеющий сходство с воровской “блатной музыкой”, состоящей из группы условных терминов. Обычно для этой цели использовались искаженные английские слова или блатные обороты, заимствованные у картежных шулеров и других преступных профессий. В числе рядовых фарцовщиков часто были школьники, студенты, рабочие и прочие социальные категории, не имеющие криминального прошлого. Видимо, поэтому, среди воровской элиты этот вид преступной деятельности не считался престижным, однако приносил значительные дивиденды, что, в конечном счете, стало решающим фактором для установления над ним контроля.
Следует отметить, что государственное правосудие СССР крайне негативно относилось к фарцовщикам. В Уголовном Кодексе Грузии существовала специальная статья “Спекуляция”, в соответствии с которой предусматривалась уголовная ответственность за скупку и перепродажу предметов с целью наживы в виде лишения свободы; а также статья “Систематическое занятие бродяжничеством и попрошайничеством”, в соответствии с которой предусматривалась ответственность за приставание к иностранцам. Однако наиболее суровое наказание предусматривалось по статье “Нарушение правил о валютных операциях”. Так, любая валютная операция более чем на 40-50 долларов США в соответствии с указанной статьей каралась сроком лишения свободы до 10 лет, а сделка, совершенная в особо крупных размерах – вплоть до смертной казни. Подобная законодательная практика делала элементарную фарцовку и, неизбежно связанную с ней, валютную деятельность (для того чтобы купить у иностранца товар была необходима валюта) крайне опасной, но очень доходной криминальной профессией.
Указанные факторы обусловили высокую организованность, четкую конспиративность и живучесть фарцового криминального бизнеса. Как показала практика, криминальные структуры организованные валютными спекулянтами и перекупщиками, создали хорошие предпосылки для возникновения современных группировок, занимающихся наркобизнесом и торговлей оружием.
Одним из видов организованной преступности можно считать и группировки профессиональных картежников – шулеров. Шулерство вообще неотделимо от азартных игр и по праву может называться второй древнейшей профессией, оно приобрело широкий размах именно в карточных играх.
Первый в Советском Союзе процесс над карточным шулером состоялся в Москве в 1970 году. На скамье подсудимых оказалась группа шулеров, которые организовали преступную группу и обыгрывали в карты доверчивых граждан. Процесс тогда длился долго: прокурор доказывает, что обвиняемые пользовались специальными приемами, которые позволяли в течение долгого времени совершенно безнаказанно присваивать себе огромные суммы чужих денег. Московский уголовный розыск следил за группой в течение года, и его работники фиксировали каждый факт обыгрывания. Адвокаты же настаивали на том, что игра в карты – не преступление. В конце концов шулеров приговорили к тюремному заключению. После этого процесса и аналогичного в Новосибирске в прессе появились статьи, в которых возмущенные авторы клеймили позором следственные органы и суд: и в самом деле – какая дикость сажать в тюрьму людей за игру в дурака! Только когда следователи обратились к специалистам из МГУ с просьбой провести математическую экспертизу по теории вероятности и сделанные учеными расчеты показали, что для прихода необходимых для выигрыша карт нужно играть без перерывов около полугода, и эти сведения были опубликованы в печати, журналисты и общественность немного поостыли.
По мнению А. Гурова карточные шулеры делятся на несколько основных групп:
1. Катранщики, представляющие собой элиту игорного бизнеса. Те, которые обыгрывают по-крупному, играют только с богатыми партнерами и только в специально отведенных для этого местах – катранах. Они в совершенстве владеют шулерскими приемами, обладают высоким интеллектом и недюжинными организаторскими способностями, а также связями в высших эшелонах власти и, естественно, в органах внутренних дел. Катранщики постоянно совершенствуют свое мастерство и берут на вооружение новейшие достижения науки и техники. Еще в те времена, когда о персональных компьютерах оставалось только мечтать, на катранах Москвы, Риги, Кишинева и Тбилиси появились специальные столы: с помощью вмонтированной в них аппаратуры высвечивались карты противника. Управление игрой вел соучастник, находившийся на балконе или даже в соседней комнате. Еще в семидесятые-восьмидесятые годы, когда о создании неформальных общественных организаций не могло быть и речи, шулера – катранщики (а во всем Советском Союзе их было несколько сотен) ежегодно собирались на съезд, чаще всего в Сочи или в Москве. Здесь решались насущные вопросы, в первую очередь те, что касались раздела территории страны на сферы влияния, утверждались межреспубликанские карточные турниры между шулерами, где велась игра либо “лобовая” (честная), либо – “по шансу” – с применением шулерских приемов. Здесь проигравшим считаются тот, чей прием сумели обнаружить. Допускались на съезды и гусары, стоящие в иерархии ступенькой ниже.
2. Гусары – это шулера, обыгрывающие граждан в общественных местах. Эта самая многочисленная группа игорных преступников подразделяется на три категории: гонщики играют в такси или других машинах, майданщики – в поездах и остальные – в общежитиях, на вокзалах, на пляжах и так далее. Как правило, гусары пользуются теми же шулерскими приемами, что и катранщики, однако по мастерству и по размаху явно до них недотягивают. Они превосходные психологи и наметанным глазом сразу определяют будущую жертву. Гусары, как и катранщики, не работают в одиночку: в их группе всегда есть подводник, который находит жертву и располагает ее к себе; сгонщик – он действует на жертву специальными психологическими приемами во время игры, играя роль разбитного парня, постоянно повышающего ставки и проигрывая. Он, кстати, и выигрывает последний кон, так как жертва во время игры вообще не обращает внимания на дурачка. Тасует колоду и под- гоняет карты под определенный расклад ковщик. Ну и наконец, охранник – он ведет разведку и обеспечивает безопасность во время игры. Приемов, которые используют шулера, великое множество. Это и метка, и натирание карт воском, дополнительная линия на рубашках, и даже специальная тренировка пальцев рук. В целях повышения чувствительности преступники срезают верхний слой на коже пальцев. Используется и так называемый салат – ложная тасовка заранее подобранных карт. Был, к примеру, один шулер, который постоянно носил между средним и указательным пальцами правой руки крохотное зеркальце и с то помощью подсматривал в колоде карты. Между прочим, чтобы привыкнуть к этому примитивному, но остроумному методу, шулер потратил несколько месяцев. Он ел, спал и даже мылся, сжимая зеркальце между пальцами.
3. Следующая ступень в иерархии – паковщики. Эти действуют в одиночку по методу “катать вполовину”: то есть сначала выигрывают все деньги, затем немного проигрывают и прекращают игру. Как правило, они работают в поездах, на вокзалах и в местах общественного отдыха.
4. Теперь ростовщики не считаются преступниками – в любом рекламном листке можно увидеть объявление о том, что даются деньги в долг под проценты, но еще десять лет назад ростовщики и скупщики долгов под проценты процветали на фоне игорного бизнеса. А для того, чтобы вышибать деньги из должников, ростовщики посылали жуков, которых специально подбирали из числа рецидивистов и бродяг либо из бывших “воров в законе”.
До недавнего времени шулера считались самой элитной, самой образованной частью преступного мира. Удельный вес лиц с высшим, неоконченным высшим и средним специальным образованием в их рядах составлял свыше тридцати процентов. Сегодня, когда открылась широкая сеть казино, игорный бизнес получит как бы правовой статус. Специалисты-криминологи утверждают, что он полностью превратился в мафиозный.
К квалифицирующим признакам новых криминальных объединений можно отнести:
– направленность на получение экономической выгоды путем удовлетворения потребностей населения СССР в дефицитных товарах и услугах;
– наличие четкой иерархии и распределение ролей внутри группы;
– наличие явно выраженных лидеров;
– наличие крепких связей с коррумпированными чиновниками, покровительствовавшими и способствовавшими незаконной деятельности организаций;
– обладание разветвленной сетью поставщиков и распространителей;
– стремление к ограничению круга посвященных членов группы;
– наличие хорошо организованной конспирации.
Глонти Георгий, Гиви Лобжанидзе
Центр по изучению Транснациональной Преступности и Коррупции