Забойщики и писари. У кого сегодняшние российские гэбисты учились выбивать признательные показания: исследование Леонида Млечина в публикации “Новой газеты”.
***
С Анатолием Жигулиным мы жили в одном доме. Но до поры до времени мало кто знал, почему у хорошего поэта Жигулина в стихах такие скорбные и трагические мотивы.
В 1947 году, когда Анатолий Жигулин учился в Воронеже в девятом классе, он вместе с друзьями создал подпольную Коммунистическую партию молодежи. Цель партии — распространение подлинного марксизма-ленинизма в противовес обожествлению Сталина. Ребята не расклеивали листовок, не готовились к террористической деятельности. Они читали ленинское «Письмо к съезду» и своими разговорами сеяли сомнения в безупречности сталинского режима. Вот это сочли страшным преступлением.
Оперативников из других городов в Воронеж перебрасывали, чтобы этих ребят арестовали. Сто пятьдесят чекистов собрали для борьбы со школьниками!
Их объявили врагами народа и отправили в лагеря. Дети вели себя очень мужественно и были носителями подлинной нравственности, того морального начала, которое совершенно необходимо нации.
В автобиографической повести «Черные камни» Анатолий Жигулин описал, как юношей избивали надзиратели.
ЦИТАТА
Из повести «Черные камни» Анатолия Жигулина
«Постепенно мы научились снижать вероятность гибели или очень тяжелой травмы при таком битье. Надо было свернуться в комок, подтянуть, лежа на левом боку, ноги к животу. Насколько возможно, защитить ногами мошонку и живот, руками, согнутыми в локтях, локтями — сердце и печень, ладонями рук — лицо, пальцами — виски. И как можно глубже втянуть голову в плечи. Это оптимальная поза при таком битье. Пусть поломают руки, ноги, перебьют пальцы — это не смертельно».
Пытки разрешены
Почему в сталинские годы обвиняемые признавались в самых невероятных преступлениях? Они просто не выдерживали пыток.
В 1917-м профессиональные подпольщики, боевики и террористы, презревшие мораль и нравственность, внезапно оказались у руля огромного государства и стали безжалостно уничтожать тех, кого сочли врагами.
Взяв власть, большевики отменили все сдерживающие факторы — законы, традиции, моральные запреты… Создатель органов госбезопасности Феликс Дзержинский говорил, что для революционера не существует объективной честности. Честно то, что ведет к цели. Политическая целесообразность важнее права. Власть не осуществляет правосудия, она устраняет политических врагов.
10 января 1939 года Сталин подписал шифротелеграмму секретарям обкомов, крайкомов, ЦК компартий нацреспублик.
ТЕЛЕГРАММА ОТ СТАЛИНА
«Применение физического воздействия в практике НКВД было допущено с 1937 года с разрешения ЦК… ЦК ВКП(б) считает, что метод физического воздействия должен обязательно применяться и впредь в виде исключения в отношении явных и неразоружившихся врагов народа как совершенно правильный и целесообразный метод».
На процессе по делу бывшего начальника Главного управления военной контрразведки СМЕРШ, а затем министра госбезопасности генерал-полковника Виктора Абакумова в декабре 1954 года генеральный прокурор СССР Роман Руденко сказал:
— Я не хочу расшифровывать некоторые формы пыток, с тем чтобы не унижать достоинство тех лиц, к которым они применялись, которые остались живы и присутствуют на процессе.
Руденко, пишет бывший председатель Верховного суда СССР Владимир Теребилов, «видимо, имел в виду случаи, когда, например, допрашиваемого раздевали и сажали на ножку перевернутой табуретки с тем, чтобы она попала в прямую кишку».
Следователь писал протокол допроса так, как ему было нужно. Потом заставлял арестованного его подписать. Если тот отказывался, били.
В следственной части было разделение труда. Одни, малограмотные, выбивали показания. Другие, с образованием, писали протоколы. Они так и назывались: «забойщики» и «писари».
Зачем требовали признаний?
Сажали и расстреливали невинных людей. Как добыть доказательства несуществующих преступлений? Заставить арестованного все признать!
Председатель КГБ СССР генерал армии Иван Серов в 1956 году доложил президиуму ЦК КПСС о том, как готовились сталинские процессы:
«Материалы, добытые в процессе проверки, свидетельствуют о грубом произволе и провокациях, в результате которых добывались признания арестованных. Ряд бывших сотрудников НКВД показали о существовании такого порядка, когда сам факт помещения подследственного в Лефортовскую тюрьму уже обязывал следователя избивать его».
ДОКУМЕНТ
Из показаний начальника санчасти Лефортовской тюрьмы в 1937–1938 годах
«Я видела многих арестованных в тяжелом состоянии после нанесенных им побоев на следствии. Крестинского (первого заместителя наркома иностранных дел СССР — ред.) с допроса доставили к нам в санчасть в бессознательном состоянии. Он был тяжело избит, вся спина его представляла из себя сплошную рану, на ней не было ни одного живого места».
Это было время наибольшего разгула насилия в следствии, именно тогда избиения приобрели такой характер, что случаи убийства на допросах стали не единичными.
Особо тщательно органами следствия готовились арестованные к суду. Здесь все делалось строго по разработанному плану, арестованные неоднократно репетировали «свои» показания».
«Будем бить и искалечим»
Допросы с пристрастием и пытки вождь считал необходимым делом. Нарком внутренних дел эпохи Большого террора Николай Ежов понравился Сталину тем, что не гнушался черновой работы. Один из следователей секретно-политического отдела НКВД рассказывал товарищам, как к нему в кабинет зашел нарком. Спросил, признается ли подследственный?
— Когда я сказал, что нет, Николай Иванович как развернется — и бац его по физиономии. И разъяснил: «Вот как их надо допрашивать!»
Ежов приехал в ЦК с Лубянки. Один из членов политбюро заметил у него на гимнастерке пятна крови:
— Что случилось?
— Такими пятнами можно гордиться, — ответил Ежов. — Это кровь врагов революции.
Арестованные не выдерживали пыток, даже такие крепкие, как бывший балтийский матрос Павел Дыбенко или маршал Василий Блюхер, умерший в камере от избиений. После смерти Сталина бывший помощник начальника Лефортовской тюрьмы лейтенант госбезопасности Юрий Харьковец рассказал:
«Я лично был свидетелем, как Берия с Кобуловым в своем кабинете избивали резиновой дубинкой заключенного Блюхера».
Приказы шли с самого верха. Сталин приказал арестовать начальника Лечебно-санитарного управления Кремля профессора Петра Егорова. Как только его взяли, спросил:
— Надели ему кандалы?
Услышав, что профессор не в наручниках, Сталин разразился злобной тирадой:
— Вы политические слепцы, а не чекисты. С врагами нигде так не поступают, как поступаете вы. Вы ни черта не понимаете в чекистском деле, а в следствии в особенности.
«Подобраны и уже использованы в деле два работника, могущие выполнять специальные задания (применять физические наказания) в отношении особо важных и особо опасных преступников, — доложили Сталину. — К Егорову, Виноградову и Василенко применены меры физического воздействия, усилены допросы их, особенно о связях с иностранными разведками».
Героя Советского Союза генерала Владимира Крюкова доставили к министру госбезопасности Абакумову. Министр объяснил: «Будешь упорствовать, будем бить и искалечим на всю жизнь».
Обвиняли Крюкова, как и других арестованных, в том, что он участвовал в заговоре, во главе которого стоял маршал Жуков… Генерала избивали до потери сознания, требуя, чтобы он дал показания о «предательстве» Жукова. Вслед за генералом отправили в лагерь и его жену, талантливую исполнительницу русских народных песен Лидию Русланову.
Сталинский приказ
Хозяева Лубянки приспосабливались к любому повороту партийной линии: кого надо, того и расстреливали. Избивали по ночам, когда технических работников в здании не было. Вслух об избиениях, пытках и расстрелах не говорили. Пользовались эвфемизмами.
Они начинали испытывать страх от созданной ими машины уничтожения, когда сами становились ее жертвами. Жена первого заместителя наркома внутренних дел (при Ежове) Михаила Фриновского на допросе рассказала: «Муж возвращался с работы очень поздно. Говорил, что тяжелое дело. Ночью не мог спать, выходил в сад и всю ночь гулял. Говорил: “Меня ждет та же участь”». И не ошибся. Его расстреляли — вслед за Ежовым.
Вождь переменился к Абакумову, и самого министра госбезопасности отправили за решетку.
Группе чекистов выдали резиновые палки, обещали путевки в дом отдыха, денежное пособие и внеочередное присвоение воинских званий. Они старались.
На допросах так избивали Абакумова, что он ходить не мог. Заключение тюремного врача свидетельствует о том, что Абакумова (ему было всего сорок с небольшим и на здоровье он прежде не жаловался) превратили в полного инвалида: «Заключенный номер пятнадцать еле стоит на ногах, передвигается с посторонней помощью, жалуется на боли в сердце, слабость, головокружение. По состоянию здоровья нуждается в переводе из карцера в камеру».
Недавнего министра держали в карцере-холодильнике. Морили голодом. Абакумов попросил бумагу и карандаш. Написал письмо членам политбюро Берии и Маленкову.
ДОКУМЕНТ
Письмо Виктор Абакумова — членам Политбюро
Ночью меня схватили и привели в так называемый карцер, а на деле, как потом оказалось, это была холодильная камера с трубопроводной установкой, без окон, совершенно пустая, размером два метра.
В этом страшилище без воздуха, без питания (давали кусок хлеба и две кружки воды в день) я провел восемь суток. Установка включалась, холод все время усиливался. Я много раз впадал в беспамятство. Такого зверства я никогда не видел и о наличии в Лефортово таких холодильников не знал — был обманут. Этот каменный мешок может дать смерть, увечье и страшный недуг».
В тюремной камере Абакумов не думал о том, что повторил судьбу людей, которых сам сажал!
Сменивший Абакумова новый министр госбезопасности Семен Игнатьев передал подчиненным сталинское указание бить арестованных «смертным боем».
ДОКУМЕНТ
Из показаний полковника Федотова (следственная часть по особо важным делам МГБ СССР)
«Тов. Игнатьев сообщил нам, что ход следствия по делам, находившимся в нашем производстве, оценивается правительством как явно неудовлетворительный, и сказал, что нужно «снять белые перчатки» и «с соблюдением осторожности» прибегнуть к избиениям арестованных, — сообщал в рапорте от 24 марта 1953 года полковник Федотов из следственной части по особо важным делам МГБ СССР. — Тов. Игнатьев дал понять, что по этому поводу имеются указания свыше. Во внутренней тюрьме было оборудовано отдельное помещение для избиения, а для осуществления пыток выделили группу работников тюрьмы…
Тов. Игнатьев, вызвав меня к себе и, передав замечания по представленному товарищу Сталину протоколу допроса Власика, предложил применить к нему физические меры воздействия. Товарищ Сталин, узнав, что Власика не били, высказал упрек в том, что следствие «жалеет своих».
Генерал-лейтенант Николай Власик считался одним из самых доверенных людей вождя и был по-собачьи предан Сталину.
Зачем мучили жен и детей?
Несколько десятилетий советской системы дали результаты. В обществе не осталось никаких защитных механизмов. Суд стал завершающей частью системы подавления. Мораль и нравственность были раздавлены тотальным лицемерием. Расстреливали без вины. Жен казненных сажали. И даже детей ждала печальная судьба: тех, кто постарше, отправляли в исправительно-трудовые колонии, маленьких отдавали в детские дома.
Впоследствии Молотова, который был тогда главой правительства, спрашивали: почему репрессии распространялись на женщин и детей?
— Что значит почему? — удивился наивному вопросу Вячеслав Михайлович. — Они должны быть в какой-то мере изолированы. А так, конечно, они были бы распространителями жалоб всяких… И разложения в известной степени.
Сам Молотов не посмел возразить, когда посадили его собственную жену. На Полину Жемчужину завели дело по обвинению в связях с «врагами народа и шпионами».
В июне 1939 года взяли ее недавнего подчиненного врача Илью Белахова, директора Института косметики и гигиены. Показания на жену Молотова нужны были срочно, поэтому допрашивали врача с особой жестокостью.
ДОКУМЕНТ
Из заявления врача Ильи Белахова в прокуратуру по фактам избиений
«Меня нещадно избивали по 3–4 раза в день, — писал Белахов в заявлении прокурору. — Избивали резиновыми палками, стальными пружинами и линейками, били по половым частям. Я терял сознание. Обливали водой, приводили в чувство и снова били. Потом перевязывали в амбулатории, бросали в карцер и на следующий день снова избивали. Я мочился кровью, перешибли позвоночник, я стал терять зрение.
От меня требовали, чтобы я сознался в том, что я сожительствовал с гражданкой Жемчужиной и что я шпион. Я не мог оклеветать женщину, ибо это ложь. Шпионской деятельностью я никогда не занимался».
Арестованного привели к наркому внутренних дел Берии. Тот щедро пообещал: «Будьте откровенны, вернетесь на свободу и будете работать».
Белахов клеветать на Полину Семеновну не пожелал. Берия приказал арестованному лечь на пол. Заместитель наркома Богдан Кобулов сам избил его резиновой палкой.
Держать в секрете
После смерти Сталина Берию и его ближайших подручных посадили на скамью подсудимых. Читать обвинительное заключение, утвержденное генеральным прокурором Руденко, и сейчас страшно. Понятно, почему многие десятилетия его держали в секрете. Показания тех, кого допросили следователи союзной прокуратуры, рисуют картину того, как действовали органы госбезопасности в сталинские времена.
ИЗ ПОКАЗАНИЙ
Фельдшер внутренней тюрьмы НКВД:
«Обычно после допросов арестованные возвращались сильно избитыми, некоторые из них доставлялись в камеры без сознания. Ступни ног у арестованных были избиты до такой степени, что с них слезала вся кожа, и они представляли одну кровоточащую рану».
Жена бывшего сотрудника НКВД Осипова, выжившая после ареста:
«Ночью меня вызвали на допрос. Меня ввели в большой кабинет. Когда я вошла, я увидела мужа. Лицо у него было все окровавленное, в кровоподтеках, волосы обильно пропитались кровью и стояли дыбом. Он имел вид полуживого человека. Невероятно слабым голосом, еле-еле пошевелив руками и с огромным усилием слегка повернув ко мне голову, он спросил: «Где ребенок?» Я ответила: «Не знаю». После этого он мне сказал: «Я ни в чем не виноват, не понимаю, что происходит». От ужаса я оцепенела и впала в полуобморочное состояние».
Бывший начальник тюрьмы:
«Бывший командир дивизии Буачидзе был избит до полумертвого состояния. Он не мог говорить, только стонал. Все тело Буачидзе было покрыто сплошными синяками и кровоподтеками. Он не мог мочиться естественным способом, так как у него был поврежден мочевой пузырь, и моча выходила через живот… Буачидзе был крепкого сложения, здоровым, и поэтому особенно бросалось в глаза его состояние. На следующий день после доставки Буачидзе в тюрьму он скончался».
***
Через месяц после смерти Сталина строивший большие планы Берия подписал единственный в своем роде приказ по Министерству внутренних дел: «О запрещении применения к арестованным каких-либо мер принуждения и физического воздействия». А через несколько месяцев его самого арестовали. Преступлениям Берии и его команды следователи искали подходящее объяснение. Нашли: Берия — агент иностранных разведок, потому убивал советских людей.
Прокурор Руденко требовал от него на допросе:
— Признавайтесь, что, став агентом английской разведки в период Гражданской войны, вы служили английскому империализму все последующие годы, вплоть до вашего разоблачения и ареста! Что вы действовали как враг партии и народа в своих преступных контрреволюционных замыслах захвата власти и ликвидации советского строя!
Руководители страны не могли и не хотели все называть своими именами. И понятно почему: пришлось бы признать, что сама система закономерно ведет к массовым преступлениям, к которым они и лично причастны.
В результате общество не узнало и не осознало, что творилось. Не ужаснулось! Не осудило преступников. И себя — за соучастие. Не извлекло уроков из трагического прошлого и сохранило возможность его повторения.
Автор: Леонид Млечин, журналист, историк; НОВАЯ ГАЗЕТА