Ревность, бедность, алкоголь и насилие: вернувшийся в российское село уголовник убил пять человек, но это никого не удивило

У ограды деревянного дома на окраине села Джирим — там, где заканчивается дорога и начинается поле, — на пыльной земле в пять рядов стоят табуретки: деревянные, выкрашенные в зеленый, и металлические с черными ножками; между ними — строительные козлы. На стульях никто не сидит. Они расставлены не для этого.

В сельском магазине неподалеку — очередь к прилавку. «На меня запиши», — просит мужчина, протягивая кассирше похоронный венок из пластиковых красных роз, обвитых зеленой хвоей. Продавщица принимает венок, снимает с него ценник и возвращает мужчине. Другие жители села с букетами искусственных цветов в руках собираются на дороге у дома на окраине. В тишине они ждут, когда из Абакана, что в трехстах километрах южнее Джирима, привезут после вскрытия тела пятерых убитых за два дня до того односельчан: Владимира Хнычева, его брата-близнеца Сергея, жены Владимира Светланы Извековой, их сына Вадима и внучки Алины.

Когда подъезжает катафалк, люди — их уже больше сотни — расступаются по обочинам, чтобы освободить дорогу. «Это Вовка, — кричит из катафалка мужчина в спецовке, когда его коллега начинает вытаскивать из кузова гроб. — А там Вадька, я помню! Ставь!».

Пять гробов ставят в ряд на табуретки и козлы. Последний, обитый розовой тканью, рабочие полминуты держат на весу. «Сдвиньте табуретки кто-нибудь, широко слишком стоят!» — командует один из них. Это гроб с телом восьмилетней Алины — она только окончила первый класс.

Когда с гробов снимают крышки, над тихой прежде улицей поднимается вой. Стоявшие у ограды сельчане бросаются к гробам, кто-то встает перед ними на колени. В этот момент из-за ограды дома выходят две женщины.

Одна из них — молодая, в черных джинсах и футболке, с обесцвеченными волосами, спрятанными под траурный полупрозрачный платок — не может идти сама: у нее подламываются ноги, тело бьет крупной дрожью. К гробу восьмилетней Алины ее подводит, прижимая к себе, другая женщина, местный фельдшер — и держит за локоть правой руки, чтобы она могла погладить по голове лежащую в гробу девочку. Но руки у женщины трясутся так сильно, что погладить не получается — только несколько раз дотронуться до ее волос.

Эта женщина — мать убитой Алины, 30-летняя Марина Хнычева. Она кричит так громко, что ее голос перекрывает рев, стоящий на переполненной людьми улице. «Доченька, вставай, вставай, пожалуйста!» — стонет она, навалившись на гроб. Пять трупов перед домом — это вся семья Марины: отец, мать, брат, дядя, дочь. Их всех зарезал житель села Федор Панов — после того, как Марина ему отказала.

Знакомая походка

Село Джирим стоит в низине между гор, по склонам которых ходят лошади, подгоняемые пастушьими собаками. Сейчас здесь живет около 700 человек, и у всех свое хозяйство: скот, птица, огород. Сельхозпредприятие, где работает большинство жителей села, здесь по старинке называют совхозом — и вздыхают по советским временам, когда Джирим был вдвое больше и в нем даже были свои больница и дом культуры. Сейчас оба здания на центральной улице стоят полуразрушенные.

По вечерам улицы Джирима, и без того немноголюдные, пустеют: жизнь перемещается за заборы. Под фонарем у калитки одного из домов женщина встречает мужа: «В дом зайди и не позорься, ***** [блин]! Щас еще ***** [по шапке] получишь за то, что, ***** [блин], нажрался! Иди домой, давай-давай!». Через огороды бежит к своему дому мужчина с фонариком в руке и ружьем на плече: ему позвонила соседка и сказала, что его утки уж больно громко кричат, и он боится, что их пытаются сожрать собаки. Возвращается от подруги женщина с мешками в руках: ходила менять варенье из черной смородины, собранной накануне, на пять трехлитровых банок молока. На соседней улице в одном из дворов отмечают день рождения: на столе — самогон и домашний бройлер, именинница и ее гости курят крепкие сигареты «Петр I» и ставят музыку из «Одноклассников».

Полгода назад, в феврале, в Джириме появился человек, которого здесь не видели 17 с лишним лет — 35-летний Федор Панов, невысокий короткостриженый мужчина. Односельчанин Сергей Лысенко встретил его на улице и узнал еще издалека, по походке.

Дом, в котором вырос Панов, стоял заброшенным, жить в нем было нельзя. Лысенко, женатый на тетке Федора Наталье Пановой, решил по-родственному приютить его у себя. «Он сюда приехал — у него ни кола, ни двора, дом его весь засранный. Ну, он у нас несколько дней и жил: зима, я что, его выгоню?» — объясняет Панова. Племянник гостеприимством не злоупотреблял: «Говорил: “Ты, тетка, смотри, сильно блюда не готовь — мне хлеба кусок, да и все”».

Через некоторое время Федор взялся приводить свой старый дом в порядок: выгреб оттуда мусор, побелил стены и печку. Соседи помогали ему обустраиваться, а он взамен работал у них на огородах. «Я ему шторы дала, — вспоминает его соседка Любовь Колядинова. — Говорю: тебе надо? Он говорит: да мне все надо, что дадите, то и надо, у меня теперь вообще ничего нет. Соседка, что через дом живет, постельное белье ему принесла. Картошки, спросила, надо? Он говорит: нет, я мясо люблю. Я говорю — Федька, я мясо тоже люблю, но у меня мяса нету».

Повадки Федора выдавали в нем человека, который долго не жил обычной жизнью. Еще устраиваясь в доме тетки, племянник стал ровными стопками раскладывать свои вещи по полочкам в тумбочке. «Я говорю: ты чего сложил тут? — рассказывает Панова. — А он: это у меня уже по привычке».

Привычки у Панова были тюремные. Всю взрослую жизнь он провел в колонии строгого режима: в 2004 году, на девятнадцатом году жизни, он зарезал двух жительниц Джирима, мать и дочь.

Порядок вещей

Детство Федора Панова пришлось на 1990-е. По воспоминаниям местных жителей, в эти годы на улицы Джирима иногда было страшно выйти. «В то время были тут сидевшие мужики, которые в страхе держали деревню. И молодежь за ними тянулась», — говорит жительница села Юлия Додонкова. Подростки «ради баловства» занимались разбоем, рассказывает она: вышибали двери в домах, где жили старики или алкоголики, разбивали лампочки и с криками крушили избы и избивали жильцов. «Выходишь на улицу Мира, слышишь, где-то орут — ты в ту сторону лучше не ходи, там тебе хана придет», — вспоминает Юлия. Скотину на улицу без присмотра тоже лучше было не выпускать: коров воровали, забивали и продавали мясо в Абакан. «А издевательств сколько было! — продолжает Додонкова. — То бабку налысо подстригут чуть не до мяса, то человека в подполье закроют, гвоздями выход забьют и оставят на сутки».

Федор Панов не водился с той молодежью, что держала деревню в страхе, — был тогда слишком маленьким, говорит его знакомая: «Но как жили люди — все знал, все видел».

Его детство прошло без родителей: мать оставила сына отцу, Виктору, — а тот вскоре отправился в колонию отбывать наказание за убийство отчима своей второй жены. «Что-то не поделили по пьяни», — вспоминает это убийство пасынок Виктора Евгений.

По словам жителей села, другой сводный брат Федора, Сергей, сидел в колонии за изнасилование. «Он был пакостный, буйный пацаненок, — рассказывает про него и его преступление односельчанка. — Но девочка — дурочка, даун, сама везде лезла. Выйдет, штаны снимет и стоит. Потом пытались сказать, что она сама просилась. А нечего трогать! Сама, не сама — она больной человек».

Сексуальные преступления в те годы не были в Джириме редкостью. Вадима Хнычева, подростка, которого в селе считали умственно отсталым, «таскали» в школьный туалет более взрослые парни, вспоминают местные. Самого Виктора Панова, как рассказывают жители Джирима, тоже обвиняли в сексуальном насилии. «Мне было лет 15 или 16, когда он хотел меня изнасиловать. Попытался. Но я оттолкнула и убежала», — говорит его племянница. Позже о том, что Виктор Панов ее изнасиловал, заявила его родная дочь — сводная сестра Федора. Виктора задержали, но следователи не нашли оснований для возбуждения уголовного дела и вскоре отпустили его на свободу.

Когда отца Федора посадили уже за убийство, за воспитание мальчика взялась бабушка Марья Панова: как о ней говорят в селе — женщина «серьезная, хозяйственная, советской закалки». К моменту, когда бабушка Марья взяла на попечение внука, у нее было крепкое, зажиточное по меркам села хозяйство. Главным в доме она быстро стала считать подрастающего Федю. «На нем все держалось, — говорит соседка бабушки Марьи Нина Дельвер. — Он только выйдет посидеть на лавочку за ограду — а она уже кричит: “Федька!”. Уже зачем-то Федька ей понадобился. Он правая рука у нее был, она без него никак». «С детства постоянно его гладили по головке. Все для Феди было, — вспоминает родственница Панова. — Захотел Федя телевизор цветной — пожалуйста, две коровы зарезали, купили телевизор. Федя захотел магнитофон большой двухкассетный — пожалуйста, на тебе». Чтобы Феде удобнее было возить сено скотине, бабушка даже купила ему коня. В 1990-е в Джириме были семьи, где дети голодали — и Панов, который «одевался, обувался и полноценно питался», на их фоне жил вполне благополучно.

Отец вернулся в Джирим из колонии, когда Федя был подростком. Вторая жена Виктора — та, отчима которой он убил, — дождалась мужа из колонии и продолжила вместе с ним воспитывать детей. Почему мать решила жить с убийцей, ее сын Евгений не знает: «Не спрашивал даже. Не вникал».

Начал Панов поддерживать отношения и с сыном Федей, который по-прежнему жил в доме бабушки Марьи. Она продолжала пускать Виктора в дом. «Это сын ееный. Жили они нормально. Плохих отношений как бы не было», — говорит родственница Федора Панова. Не отказала сыну от дома бабушка Марья и после того, как узнала, что он попытался изнасиловать свою племянницу, рассказывает член его семьи: «Да все так же он ходил. Все в порядке вещей было».

Виктор Панов был человеком «дурным», вспоминает один из его родственников: «Если что-нибудь не по-егонному, начинает руки распускать». Сына он воспитывал оглоблей, рассказывает Сергей Лысенко: «Один раз поймал его спьяну, бил палкой. Я ему говорил: ты ж его убьешь!».

Впрочем, продлилось общение отца с сыном недолго — Панов-старший вскоре умер. Могилу ему копал Федя. «Когда хоронили, маленько гроб не поместился в могилу, — вспоминает его приятель. — Федька сверху на крышку прыгнул — и вошел».

Следы на снегу

Апрельским утром 2004 года Алексея Сюсина — на тот момент главу администрации Джирима — разбудили звонком: в селе пожар. Горел дом, где жила семья Гензе, 52-летняя Галина и ее 27-летняя дочь Марина.

Сюсин быстро оделся, вызвал пожарных и побежал на место происшествия, где соседи уже таскали к горящему дому ведра с водой. Когда дым рассеялся, стало понятно, что изба не сгорела дотла: входная дверь была закрыта, и внутрь не поступал воздух. Сюсин зашел и увидел двух женщин: одна из них лежала в кресле, вторая — на полу у входа. У обеих было перерезано горло.

Пока ехала милиция, Сюсин огляделся вокруг. Ночью шел снег, и около дома Гензе виднелись следы. «И я с одним соседом — по следам, по следам — в картошку. По картошке перешли в другой огород… Короче, пришли к усадьбе Федора Панова, — вспоминает бывший глава Джирима. — И обнаружили в предбаннике мокрую одежду. Я сразу не понял, почему она мокрая. А сосед говорит: кровь».

В доме Гензе, вспоминают жители Джирима, был «шалман» — мать и дочь торговали спиртом, поэтому у них собиралась на попойки местная молодежь. В ночь убийства они выпивали вместе с двумя парнями: 18-летним Федей Пановым и его 17-летним приятелем Игорем Додонковым (по паспорту его имя — Валентин, но все жители села, включая родных Додонкова, зовут его Игорем. — Прим. «Холода»).

В отличие от Пановых, семья Додонковых жила совсем бедно. Мать пила, отца не было, и дети все время ходили голодные. «В то время у всех свет в избах был, а у нас ничего не было, шаром покати. Мы как дети подземелья жили», — вспоминает старшая сестра Игоря Юлия. Сама она с дошкольного возраста выучила правило: «хочешь пожрать — работай». «К соседке приду, ей то картошки выкопать надо, то грядки вскопать, то стайку цыплят почистить, то посуду помыть. И она мне чашку супа нальет», — рассказывает она. Младшие братья Юлии — Игорь и Виталий — с детства начали воровать: «от голодовки, от безысходности».

Когда Игорю Додонкову было 14 лет, он обнес сельский магазин — утащил мешок колбасы. «Пришел домой, спать лег. Утром заходят милиционеры, забирают его. Мамка говорит: “А че?”. А у нас за домом, оказывается, мешок колбасы: он его спрятал в снегу да спать пошел. И мамка говорит: “Сука, хоть бы одну палку домой занес!”» — смеется сестра. Спустя два года Игорь Додонков снова попался на воровстве: вместе с приятелем в магазине «пива набрали, поели там, попили».

Федя Панов вместе с Додонковым не воровал — но выпивал. «Распоясался» Федя, по словам его приятеля Евгения Полетаева, после смерти отца, в 17 лет: пил целый год. «Я и сам с ними полгода пил. А что мне еще было делать? Ни работы, ничего, — вспоминает Полетаев, которому тогда было 18. — Бухали каждый день вусмерть: сестра меня только забирала домой раз в неделю, чтоб пожрать». Водку приносил Федя: он, по словам Евгения, таскал бабушкину пенсию. «Доходило до такого, что он дома корм воровал и бабушке же продавал, — рассказывает родственница Панова. — Наберет дома корму, приходит, говорит: “Там, баб, корм привезли, будешь покупать?”».

Пьяным Федя иногда буянил: однажды, вспоминает Полетаев, ему пришлось оттаскивать приятеля от его мачехи. «Прибежала: “Женька, иди, забери Федьку, он с ножом пришел!”. Встал, оделся и пошел, гляжу — он ножом ****** [размахивает] с крыльца. Говорю: “Федя, брось!” — идет, рычит. Я как ********* [дал] ему в лоб — он упал. Я собрал его на руки да ушел». Один из членов семьи Феди Панова тоже вспоминает, что пьяным он иногда хватался за нож: «На родственников не кидался, но повыкаблучиваться мог — то нож перед бабушкой в пол воткнет, то еще что-то». Другой житель Джирима помнит, что нож у Федора был всегда под рукой: он подрабатывал на бойне и колол им овец. Именно этот нож — самодельный, с алюминиевой ручкой — Федор Панов взял с собой апрельской ночью в 2004 году, когда вместе с Игорем Додонковым отправился в дом, где жили Марина и Галина Гензе.

«Они там пили — и присмотрели, чем поживиться: пылесос, цветной телевизор. Посидели в бане, наточили ножик до нужной остроты — да подалися, — говорит Евгений Полетаев, которому Панов потом рассказывал о событиях той ночи. — Мать вышла на крыльцо, Федя ее поймал, сразу башку ей отвалил». Игорь Додонков, впрочем, говорил знакомым, что был шокирован, когда Федор Панов начал убивать — он якобы считал, что они просто идут забрать у собутыльниц остатки водки, а о том, зачем приятель взял с собой нож, не задумывался.

Зарезав первую женщину, Федор Панов, по словам Полетаева, передал нож своему подельнику: «На, теперь твоя очередь». Но тот якобы отказался, и тогда Федор решил убить вторую женщину сам. «Они пошли вглубь дома, из коридора в зал, — пересказывает знакомая Игоря Додонкова, которая знает о произошедшем с его слов. — Там молодая сидела в кресле, спала. И Федя говорит Игорю: свети спичками, а то я не вижу, куда резать».

После убийства приятели пригнали к дому Гензе коня — того самого, которого Панову купила бабушка — чтобы вывезти оттуда телевизор и пылесос, а затем поджечь избу. Телевизор, говорит знакомый Федора, он в ту же ночь продал своей бабушке за 500 рублей.

За двойное убийство группой лиц из корыстных побуждений, разбой, поджог и изготовление оружия 18-летний Федор Панов получил 18 лет строгого режима, затем срок ему уменьшили на год; Игорь Додонков за пособничество отсидел 8 лет и 2 месяца.

Передачи Панову в колонию собирала бабушка Марья, вспоминает его соседка. Она умерла, не дождавшись освобождения внука. Отсидев и вернувшись в родное село, Федор всегда повторял в разговорах: «У меня самая любимая женщина — это моя баба».

Его приятель Евгений Полетаев, в гости к которому Федор стал часто наведываться в 2021 году, вспоминает, как однажды заговорил с Пановым о совершенных им убийствах: «Его спрашивали: тебе те двое не снятся? Он говорит: веришь, нет — никто мне не снится. Все 18 лет я спал спокойно».

Крышу рвет

Оказавшись в Джириме после 17 лет в заключении, Панов начал предпринимать попытки вести самостоятельную жизнь. Он устроился в совхоз пасти скот, но отработал всего полторы недели: совхозный бригадир однажды приехал забирать работников со смены и обнаружил, что Федор с работы ушел. «Не стал работать. Сказал: “Крышу рвет”. Не егонное это — он за всю жизнь ничего не делал», — рассуждает бригадир. Сам Панов объяснял, что не смог работать из-за того, что к нему «приходили черти», но его родственница считает это объяснение «ерундой»: «Думал, что все его кормить будут. Говорил: “Работать не хочу. Буду бичевать ходить”».

Жителям Джирима было не в новинку наблюдать, как у людей, попавших в юности в колонию, не получается вписаться в жизнь на свободе. «Когда смолоду их садят, жить-то не могут на воле. Они не приспособленные к этому, — рассуждает Юлия Додонкова. — Это же надо мозгами шевелить, чтобы прожить-то, а они этого не умеют».

Младшие братья Юлии приспособиться к свободной жизни тоже не могут. Игорь, пока отбывал наказание за соучастие в убийстве семьи Гензе, выучился работать руками — шить, обтягивать автомобильные салоны. Однако вне колонии он пробыл недолго: «У пацана взял бензопилу. Продал. Полтора года отсидел. Освободился, пожил-пожил — и опять накосячил, — рассказывает сестра. — И пакостит — с кем сидит пьет, тому и пакостит. С телефона 15 тысяч перевел себе на карту — мужик заявление написал. И все, опять посадили. Не знаю, говорит, зачем. Пьяный был, трезвый бы не сделал». Сейчас Игорь Додонков отбывает очередной срок — его отправили на полтора года в колонию строгого режима за то, что он украл у собутыльника мобильный телефон и 5 тысяч рублей. Его младший брат Виталий получил первый срок за кражу в 2006 году и с тех пор с зоны почти не уезжал. Сейчас он отбывает наказание в колонии особого режима, куда отправляют рецидивистов, — за то, что украл пять кастрюль и три сковородки.

Когда Федор Панов рассказывал приятелям про отсидку, то упоминал, что «два раза в дурдоме был». Судя по судебным документам, последние три года заключения Федор пробыл в лечебном исправительном учреждении (ЛИУ), куда помещают в том числе заключенных с алкоголизмом и наркоманией. Вернувшись в Джирим, Панов не пил алкоголь и принимал какие-то таблетки, говорит приютивший его в первые дни после возвращения Сергей Лысенко — он предполагает, что это были лекарства, которые прописывают людям с психическими расстройствами. «Он мне объяснил, что в психушке был, — подтверждает его тетя Наталья Панова. — Я ему говорила: “Ты не вздумай пить”. Он говорил: “Нет-нет, я знаю: если запью, то все”». Без алкоголя Федор продержался, по словам сестры, несколько месяцев.

Как и всех людей, которые совершили тяжкие преступления, государство собиралось контролировать Панова после освобождения — тем более что в ЛИУ его признавали «злостным нарушителем режима» и ставили на учет как человека, который склонен к поджогу. Незадолго до того, как истек его срок, суд поместил Панова под административный надзор: с его помощью государство следит за бывшими заключенными, которые могут снова совершить преступления.

Жить Федор, по словам односельчан, собирался в Омске у родственников. Освободившись из колонии, он должен был встать на учет в омской полиции и два раза в месяц на протяжении трех лет отмечаться там. Кроме того, суд запретил Панову выходить из дома с 22 часов до 6 утра — тоже в течение трех лет. Следить за этим должен был омский участковый: приходить к Панову домой по ночам, опрашивать его соседей, проводить с ним профилактические беседы. В Омске Панов жить не стал — вместо этого он вернулся в Джирим. Никакого уведомления, по словам главы села Александра Капрана, о его прибытии в администрацию не приходило.

Согласно инструкции МВД, если участковый не обнаружил человека под надзором по заявленному им месту жительства, он должен начать поиски — например, отправить запросы в те регионы, куда бывший заключенный предположительно мог отправиться. А если участковый какого-то другого региона обнаружил, что на его территории живет не вставший на учет человек под надзором, он должен его на учет поставить.

В полиции Хакасии отказались отвечать на вопросы «Холода» о том, поступали ли к ним запросы о местонахождении Федора Панова и сообщал ли кому-то джиримский участковый о том, что обнаружил бывшего заключенного в своем селе. Отказался общаться с «Холодом» и сам джиримский участковый Дмитрий Максимов. В управлении МВД по Омской области на запрос «Холода» не ответили, но изданию NGS55 в омской полиции сказали, что за Федором Пановым не уследили из-за «казуса исполнителя».

Пресс-служба хакасского МВД сослалась на то, что не может комментировать ход расследования уголовного дела. После того, как Панов убил пятерых членов семьи Марины Хнычевой, Следственный комитет республики возбудил дело не только об убийстве, но и о халатности со стороны полицейских Ширинского района Хакасии, к которому относится село Джирим. Они, как считают следователи, не выявили поднадзорного Панова и не провели с ним профилактических мероприятий.

Собрался и пошел

Хотя в совхозе Федор работать не стал, он не оставлял надежды наладить на воле нормальную жизнь и завести семью. «У него в планах было жениться, — вспоминает его родственница. — Он говорил, я себе найду женщину, буду жить».

Спустя несколько месяцев после возвращения Панова из колонии в дом его бабушки, где он поселился, стала заходить в гости Марина Хнычева — невысокая молодая женщина с высветленными волосами. Она выросла в Джириме, но последние несколько лет жила в Абакане вместе с мужем, а в село приезжала, чтобы навестить дочь Алину, которую родила в 22 года от первого мужа.

Дочь Марина оставила на воспитание своим родителям — Светлане Извековой и Владимиру Хнычеву. Они жили в доме на окраине Джирима вместе с сыном Вадимом — тем самым подростком, которого «таскали в туалет» местные парни, — и братом-близнецом Владимира Сергеем. 19-летний Вадим получал пенсию по инвалидности, как и его дядя, 58-летний Сергей Хнычев: он обгорел на пожаре в собственном доме, который 10 лет назад, по словам главы села Александра Капрана, устроил маленький Вадим. Тогда жителям Джирима пришлось вытаскивать Хнычевых из горящей деревянной избы. По воспоминаниям Капрана, когда вытащили Светлану, она не подавала признаков жизни. Делая ей массаж сердца, глава села сломал женщине два ребра.

На пенсии по инвалидности семья и жила. Хнычевы пили, говорят соседи, — «но пили дома, никого не тревожили, спокойно пили». Детей у Светланы и Владимира было четверо, но в одном доме с ними жил только Вадим. За стенкой, во второй половине дома Хнычевых, жили родители мужа их средней дочери Оксаны, которая обзавелась семьей и уехала из села. Старший сын Александр Хнычев тоже женился — но жить остался в Джириме, как и его сводная сестра Эльмира — дочь Светланы Извековой от первого мужа.

Иногда Марина приезжала навестить семью вся в синяках. То, что Марину бьет муж, никого в селе не удивляло. «Я со своим первым мужем 11 лет промучилась. Как трезвый — нормально, как пьяный — бежала куда глаза глядят: бил», — рассказывает тетя Федора Панова Наталья. Однажды муж избил ее беременную, и Панова спряталась в доме у матери. Он пришел к дому, залез в окно и стал требовать деньги, размахивая ножом. Наталья с матерью решили его припугнуть и сдали в милицию — думали, закроют на 15 суток, а ему дали пять лет за вооруженный грабеж. «Они и сами не ожидали, плакали», — посмеивается ее нынешний муж Сергей Лысенко.

На вопрос о том, есть ли в Джириме хоть один мужчина, который не бьет свою жену, Наталья Панова задумчиво отвечает: «Ну… Это я не могу сказать».

— Мне тут путный человек, нормальный, не сидевший, говорит: “Бабу надо бить утром, в обед и вечером”, — смеется ее муж Сергей. – А я еще тут одного пассажира знаю, он свою бабу бьет, бьет до потери сознания, до соплей, а потом с ней же и спать ложится. Я говорю: как ты с ней спать ложишься, черт ты ******[хренов]?”

— Ты не матерись! — одергивает его жена.

— Как это — бабу бить, а потом с ней спать ложиться? — продолжает Сергей и обращается к жене:

— Вот я тебя хоть раз бил?

— Бил, — помолчав, отвечает Наталья.

— Да иди ты ***** [нафиг]! Ты сама меня сколько раз пьяного чуть не кончала!

— Ну, я-то точно, била тебя хорошо, — кивает Панова.

Летом 2021 года и Марина Хнычева, и Федор Панов устроились работать на соленом озере Беле — одном из главных курортов Хакасии, который находится неподалеку от Джирима. В сезон жители села часто нанимаются туда официантами, охранниками, горничными.

В начале августа Панов вернулся с работы в Джирим. Рано утром 5 августа он по-соседски зашел в гости к Полетаевым. «Сигаретку взял, покурил. Посидели на крыльце. Кто-то позвонил ему — ну ладно, говорит, пойду. Собрался и пошел», — вспоминает Полетаев.

Вскоре после того, как Федор ушел, жене Полетаева Наталье Рубцовой позвонила Марина Хнычева. Ее в тот момент в селе не было, и она попросила соседку сходить к ней домой и проверить, все ли в порядке с ее родными: «Федя сказал, что сейчас перережет всех моих».

Тем же утром Марина разбудила звонком своего 15-летнего племянника, который жил вместе с родственниками в другой половине дома Хнычевых, через стену. Марина сказала, что никто из членов семьи не берет трубку, и попросила проверить, все ли в порядке. Вместо мальчика к соседям пошла его бабушка Вера Иванова. Открыв дверь в половину Хнычевых, она сразу увидела на полу мать Марины — Светлану Извекову. «Я не поняла, почему она так лежит: руки под ней, лица не видать. Трогать не трогала, сразу же и выскочила», — вспоминает Иванова. К тому моменту к дому Хнычевых уже подъехал глава сельского поселения Александр Капран.

Капран в то утро собирался в поле на покос. Он уже завел трактор, когда увидел, что к нему едет местный участковый — 23-летний Дмитрий Максимов. «Говорю: “Что случилось?”. А он: “Такая информация поступила, якобы Хнычевых вся семья зарезанная в ограде лежит. Не поможете проверить?”». Глава села вместе с участковым подъехал к дому, подошел к веранде, раздвинул шторы, которые закрывали дверной проем — и сразу увидел тело. В дом они не заходили: вызвали следственную группу из районного центра и стали ждать. К тому моменту к дому Хнычевых «ротозеев набежало — мама дорогая», вспоминает Капран.

«Я туда подъехал, потому что уже вся деревня знала, что Федька соседей перерезал, — говорит Евгений Полетаев. — Я у Димки, участкового, спросил, он говорит: всех перерезал». В этот момент жене Полетаева позвонила сестра: она увидела, что во двор к ним заходит Федор Панов. Дома у Полетаева и Рубцовой остались дети.

Муж с женой бросились к своему дому — и увидели, что у них на участке и правда сидит Федор Панов. «Он спокойный как удав был. Вообще ничего не сказал! Я ему говорю: “Ты че, сука, Хнычей всех перерезал?”. А он: “Ты че, я никого!”. Я говорю: “**** [зачем] ты мне ******* [врешь], иди, тебя вся деревня ищет!”. И выкинул его». Оказавшись за калиткой, Федор прошел по переулку до перекрестка, где начинается центральная улица села — и побежал. Но убежал недалеко: из подъехавших машин выскочили мужчины, повалили его на землю, а Капран и Максимов надели на него наручники. «Он лежал, мордой в землю, руки за спину, и лаял, как шавка», — вспоминает Капран.

Спустя несколько минут, когда Федор Панов, огрызаясь на своих односельчан, сидел скованный наручниками на траве, на перекресток выехала еще одна машина. За рулем был Александр Хнычев — сын убитых Светланы и Владимира, брат Марины. Он выскочил из своей «Нивы» и с криком побежал к Федору Панову.

Дорогу ему преградил Александр Капран. «Толкнул его: едь, говорит, отсюда, че ты подлетел-то, — вспоминает Полетаев. — Не трогай ты, говорит, его, а то [тебе] еще больше дадут за такое говно».

В тот же день Федору Панову предъявили обвинение по статье об убийстве с отягчающими обстоятельствами. Панов признал вину, и теперь ему грозит срок вплоть до пожизненного. По версии следствия, предполагаемый мотив — желание причинить страдание и горе женщине, которая накануне трагедии сказала Панову, «что больше не желает с ним встречаться».

За всю свою взрослую жизнь на свободе Федор Панов провел ровно полгода. «Он как пришел с тюрьмы, тут сидел, мы разговаривали, смеялись, — вспоминает его тетя Наталья Панова. — Он говорит: помню, как меня мамка топила в ванной. И чего она меня не утопила?».

Это в каждой семье было

Поминки по семье Хнычевых устроили в сельской столовой: в центр сдвинули все столы. Первыми сели мужчины, которые копали могилы, — соседи убитых сделали это сами, чтобы не нанимать сотрудников ритуального агентства. Не дожидаясь, пока к столу придут родственники убитых, тост за упокой встал произнести глава села Александр Капран.

— Помянем безвременно ушедших. Очень жалко и обидно, конечно. Это наша общая трагедия, — начал он речь, подняв рюмку. — Кого сегодня обвинять и винить? Следствие установит. Понятно, что вина есть. И родных, близких родных, которые этого маньяка затащили к себе в семью.

Еще на кладбище, стоя над выкопанными могилами, пока сельчане бросали туда по горсти земли, Капран произнес речь о том, что Федор Панов — «зверь натуральный», и из-за него «погиб человек, который только начинал жить, который не видел в жизни вообще ничего». Марине же, потерявшей семью, он не сочувствовал, хотя и не высказывался об этом прилюдно. Весь день похорон он зло глядел на сгорбленную фигуру Хнычевой. Говорил, кивая в ее сторону: «Кто виноват? Эта чума, у которой зачесалось между ног».

Многие в Джириме считают, что Федора Панова «затащила к себе в семью» Марина Хнычева, и винят в трагедии именно ее. «Человек отсидел 18 лет. Никого другого в деревне не нашлось? Прискакала! Ну, вот, люди пострадали из-за нее, — рассуждает жительница села Любовь Колядинова. — Она виновата во всем этом. Если бы она не была с ним ни в каких отношениях, то ничего бы и не было. Она такая болтучая потому что, вот поэтому».

Родственница Федора Панова Дарья (имя героини изменено по ее просьбе. — Прим. «Холода») осуждает Марину Хнычеву за то, что та мужчин «меняла, как перчатки». Сама Дарья при этом с первым мужем тоже рассталась. «Но я с такими, как Федя, и не связывалась никогда», — с вызовом говорит она. И рассуждает: гены в ее семье плохие. «Матери моей в раннем детстве тоже всю жизнь искалечили. Родной отец — муж бабушки Марьи — и родной брат ее насиловали, издевались. Ей было восемь лет». Впрочем, все сыновья бабушки Марьи, кроме Виктора Панова, выросли «адекватными», считает она — и тот, что насиловал ее мать, тоже: «Семья у него была, дети, все нормально. Бывало, где-то по пьяни жену погоняет — но это в каждой семье было». Мать Дарьи, став взрослой, продолжила общаться со своим насильником. «Все равно же брат родной», — объясняет она.

Похоронив родных, Марина Хнычева на несколько недель вернулась в опустевший дом. С журналистом «Холода» она разговаривать отказалась: «Я не буду рассказывать ничего. У меня сердце больное». В село она приехала вместе с мужем — тем самым, что ее избивал. Вскоре после похорон он избил ее снова. На помощь к ней приехали глава села и участковый. Но от их защиты Марина, по словам Александра Капрана, отказалась — она вступилась за мужа.

Автор: Мария Карпенко; ХОЛОД

Все фото автора