Как пережившие сексуальное насилие на войне добиваются репараций от насильников и государства

“Через принуждение к оголению 100% на “Изоляции” прошли все, просто все, – говорит Гусейнова. – А дальше – нельзя сказать, кому как повезло, потому что это будет звучать цинично, – дальше [насилию подвергали] многих людей. Женщин шантажировали, так сказать, возможностью увидеть или услышать детей. Это так цинично и низко, это противно”.

Как рассказала Гусейнова, помимо нанесенных ей психологических и физических травм, в плену из-за нечеловеческих условий содержания у нее развились хронические болезни. Сейчас она пытается добиться выплаты репараций и наказания насильников не только по своему делу, но и выступает публично за права переживших сексуализированное насилие со стороны боевиков и российских военных.

В 2022 году ее освободили в рамках “женского обмена” пленными между Украиной и Россией, тогда в Украину вернулись 108 женщин. После освобождения Гусейнова подала жалобу против России в прокуратуру Украины и в Европейский суд по правам человека.

“Одно из моих желаний – чтобы эти люди были наказаны. Я была очень рада, когда получила сообщение, что моя жалоба принята к рассмотрению суда. И там написано “Гусейнова против России”. Я указала там все, что происходило: и незаконное содержание, и бесчеловечные условия, и эти факты сексуализированного насилия, и невозможность получить какую-либо медицинскую помощь, невозможность правовой защиты”, – рассказала Гусейнова.

В апреле 2024 года омбудсмен Украины Дмитрий Лубинец рассказал о запуске программы по выплате так называемых промежуточных репараций для граждан, которые пережили сексуализированное насилие со стороны российских военных в ходе войны. Согласно заявлению, Global Survivors Fund выплатит до 500 пострадавшим единовременную компенсацию в размере 3000 евро.

Еще в марте о разработке программы рассказывала первая леди страны Елена Зеленская на международной конференции, посвященной помощи пережившим насилие во время войн, говорила о необходимости таких выплат. Над этим проектом на протяжении нескольких лет работали различные правозащитные группы вроде “SEMA Украина” и “ЮрФем”, премьер-министрка по евроинтеграции Ольга Стефанишина, Генеральная прокуратура, Министерство юстиции и Международный реестр убытков.

“Репарации пострадавшим от грубых нарушений прав человека, особенно пострадавшим от сексуального насилия, связанного с конфликтом, – не только экономическая поддержка. Это важный шаг к установлению справедливости”, – сказала Зеленская.

В GSF сказали, что перед выплатой промежуточных репараций будут проверять каждое обращение индивидуально. Однако конкретных деталей процесса проверки они не описали. Одна из причин, по которой некоторые пережившие сексуализированное насилие не хотят обращаться за помощью в правоохранительные органы, – необходимость постоянно рассказывать о пережитом. Это, по опыту психологов из разных стран, может привести к дополнительной ретравматизации.

Вместе с промежуточными репарациями украинские власти и правозащитники будут добиваться выплаты полноценных репараций со стороны России. Об этом ранее Настоящему Времени рассказывала глава Управления по расследованию преступлений, связанных с сексуализированным насилием во время войны при Генпрокуратуре Ирина Диденко.

“Все производства собираются в одном, в том числе магистральном [производстве], это как раз больше будет для международных судов. Наши пострадавшие готовы свидетельствовать и выезжать за границу. Поэтому мы двигаемся к этому всеми возможными путями”, – говорит Диденко.

Старший советник по репарациям и правосудию переходного периода в Международной организации по миграции Игорь Цветковский сотрудничает с властями и НКО в пост-военных странах, сейчас он работает в Украине. По его словам, благодаря активной международной поддержке Украина может получить репарации от России гораздо быстрее, чем это происходит в других войнах.

“Долгий путь – ждать окончания Международного суда ООН. Украине также нужно выиграть это дело, что тоже требует усилий. Более короткий путь – если государства-союзники конфискуют либо проценты от инвестирования, либо полную стоимость [замороженных российских] активов.

Существует и третий, экспериментальный путь – использование замороженных активов без конфискации. Их можно использовать в качестве залога для погашения облигаций по репарациям и восстановлению Украины. Поэтому перспектива того, что Россия заплатит репарации за нанесенный Украине ущерб, в том числе пострадавшим от сексуального насилия, ближе, чем может показаться. И сейчас это более вероятно, чем в других местах”.

Еще одна форма репараций, которой добиваются правозащитники, – реабилитация переживших сексуализированное насилие со стороны российских военных и признание их жертвами военных преступлений, говорит юристка и глава “ЮрФем” Кристина Кит.

“Речь идет не только о возмещении ущерба и определенной денежной компенсации, речь идет и о других формах репараций в соответствии с международным правом. Это, во-первых, весь комплекс реабилитации для пострадавших от сексуального насилия, и даже если эту реабилитацию необходимо обеспечивать на протяжении всей жизни. Также речь идет о сатисфакции, которая чрезвычайно важна, это тоже одна из форм репараций. И для людей даже не столько наказание преступника важно, сколько гарантия того, что они в дальнейшем будут в безопасности, гарантия того, что они смогут получить соответствующий комплекс услуг ради восстановления и поддержки в том обществе, в котором они живут”.

С начала полномасштабного вторжения России в Украину Управление по расследованию военных преступлений, связанных с сексуализированным насилием, при Генпрокуратуре ведет около 300 дел.

Как рассказали Настоящему Времени правозащитницы из организации “SEMA Украина” и в Генпрокуратуре, насилие продолжается на оккупированных Россией украинских территориях, из-за этого пережившие физически не могут дать показания. Также неизвестно, сколько человек могли подвергнуться сексуализированному насилию на оккупированных Россией территориях Донецкой и Луганской областей с начала войны в 2014 году.

Правозащитники и следователи говорят, что на самом деле случаев – в разы больше, но их не включают в официальную статистику, потому что пережившие насилие либо не готовы проходить через судебный процесс, либо вовсе не сообщают о случившемся в госорганы. Однако очень важно, чтобы у переживших сексуализированное насилие была возможность обратиться за помощью как можно дольше, даже спустя десятилетия, говорит Цветковский.

“Так как это военное преступление, оно не имеет срока давности, поэтому репарации тоже его не имеют, – говорит он. – Я бы рекомендовал Украине держать открытым этот процесс как можно дольше. Очень часто пострадавших от сексуального насилия, как это было в Боснии, бывает очень много, и они начинают рассказывать о пережитом очень поздно. В Украине уже множество людей рассказали о пережитом, это происходит быстро – что само по себе интересно, потому что такое случается далеко не во всех конфликтах. Но многие готовы говорить только спустя время, потому что в обществе существуют стигмы”.

Неравное отношение к пережившим в Боснии и Герцеговине

Почти 30 лет после окончания войны в Боснии и Герцеговине пережившие сексуализированное насилие со стороны военных до сих пор не получают необходимую поддержку и защиту.

Военные армии Республики Сербской (ВРС) изнасиловали Алму (имя изменено) во время осады Сараево в 1993 году. Тогда ей было 32 года. Примерно столько же лет она добивается репараций в судах. В 2015 году военного ВРС приговорили к 8 годам лишения свободы за совершенное преступление, его также обязали выплатить Алме около $16 000. Но она этих денег не получила. Осужденный заявил, что у него их нет. Тогда Алма с помощью организации Trial International подала жалобу в Комитет ООН против пыток, который обязал государство Боснии и Герцеговины выплатить компенсацию пережившей и принести ей официальные извинения. Этого не произошло до сих пор.

Помимо решения о выплате компенсации Алме, Комитет ООН распорядился создать фонд для всех переживших сексуальное насилие во время войны, принести публичные извинения и провести процесс психологической поддержки.

“С 2019 года, когда было вынесено это решение, стало очевидно, что созданная рабочая группа, которая должна была составить стратегический план действий по исполнению [решения ООН], была несостоятельной, – говорит юристка Айна Махмич, которая представляла Алму в ООН. – Решение несколько раз заслушивалось перед Советом министров, который не проявил никакого политического консенсуса ни по поводу внедрения, ни по поводу исполнения рекомендаций Комитета ООН. И это показывает реальное состояние готовности политиков разбираться с нашим военным прошлым”.

Алма – одна из как минимум 20 тысяч женщин, переживших сексуализированное насилие во время войны в Боснии и Герцеговине. По разным оценкам правозащитников, их число может достигать и 50 тысяч. Тем не менее за это преступление осудили менее 150 бывших военных, следует из представленных данных Международным гаагским трибуналом по бывшей Югославии и местными судами. В некоторых случаях осужденных приговаривали и к штрафам от $8 200 до $33 000.

По словам специалиста по репарациям Игоря Цветковского из МОМ, усилия в странах бывшей Югославии были сосредоточены скорее на уголовных процессах, чем на репарациях пережившим.

“Не существовало ни региональной программы, ни адекватной национальной программы выплаты репараций [со стороны государства]. За исключением законов в Хорватии и Косово, а также некоторых усилий в Боснии и Герцеговине. Однако не было комплексного подхода к репарациям жертвам сексуального насилия или жертвам [войны] любого другого типа”, – говорит Цветковский.

Далеко не все пережившие насилие смогли добиться полноценных репараций, объясняет Ясна Зечевич, глава ассоциации “Vive Žene”, которая поддерживает переживших насилие с 1990-х. По ее словам, лишь некоторые добились наказания для насильников, кто-то получил возможность физической реабилитации, но не репарации и гарантии неповторения этих преступлений.

“Только с помощью закона о жертвах пыток государство может гарантировать, что это никогда не повторится с вами снова”, – говорит Зечевич.

Сложное административное устройство Боснии также означает, что в разных регионах страны действуют разные законы, по которым пережившие насилие могут добиваться своих прав.

Страна состоит из Федерации, Республики Сербской и района Брчко. В Федерации Боснии и Герцеговины пережившие сексуализированное насилие во время войны защищены законом “О гражданских жертвах войны”. В Республике Сербской действует закон “О защите жертв военных пыток”. В Брчко существует указ “О защите гражданских жертвах войны”.

Разрозненное законодательство влияет на неравный доступ к правам и на отличия в ежемесячных выплатах, говорят в Trial International. В зависимости от того, где именно живут пережившие, они могут получать месячную выплату в размере от $75 до $373.

Но этих сумм совсем недостаточно, чтобы покрыть их нужды. За всех, кто имеет статус гражданской жертвы войны, государство оплачивает страховку. Но, как говорит Ясна Зечевич, она не покрывает спектр необходимых реабилитационных услуг, так как сейчас возраст женщин превышает 50, 60 и 70 лет.

“Им необходимы санаторные процедуры. Но они не могут получить эти услуги. Они, конечно, не находятся совсем без страховки, но у большинства из них нет доступа к адекватной медицинской помощи. Государство ее не предоставляет”, – говорит она.

По мнению Игоря Цветковского, Босния и Герцеговина также не уделяет должного внимания самой концепции репараций.

“Если смотреть на Федерацию и на Республику Сербскую, то у каждой из них есть свои приоритеты. И эти приоритеты соревнуются между собой. Нужды переживших сексуальное насилие находятся достаточно низко в этом списке. [Пережившие насилие] заявляют четко и громко о своих нуждах, я работал там с множеством организаций. Но политическая составляющая попросту отсутствует”, – говорит он.

Тем не менее, считает Цветковский, никогда не поздно вводить необходимые изменения, потому что у большинства травма сохраняется до сих пор.

“Можно создать программы, которые будут направлены как раз на то, что жертвам в Боснии нужно прямо сейчас. А не фокусироваться на том, что им было нужно 15-20 лет назад, да даже 5 лет назад”, – говорит он.

В это время Алма продолжает ждать исполнения рекомендаций ООН и своей денежной компенсации. Почти 30 лет после того, как она пережила изнасилование. И хотя решения Комитета ООН против пыток не имеет обязательной юридической силы, оно стало первым в своем роде.

“Этот процесс показывает, что справедливости можно добиться, даже если местные органы не смогли защитить жертв. В этом контексте такая практика на международном уровне, даже перед таким гибридным международным органом, может послужить хорошим примером для законодательных систем в других странах”, – говорит юристка Айна Махмич.

“Посмотрите на Колумбию, не смотрите на бывшую Югославию”

Хотя идеальной модели репараций для переживших сексуализированное насилие во время войны не существует, говорит Игорь Цветковский из МОМ, но лучшими являются те, которые фокусируются именно на потребностях выживших.

Среди стран, в которых действуют довольно успешные системы репараций, Цветковский упоминает Косово, Сьерра-Леоне, Ирак, но особенно он выделяет Колумбию. Он объясняет, что в Колумбии применяется инклюзивный подход.

“Посмотрите на Колумбию, не смотрите на бывшую Югославию. Вопрос о репарациях в бывшей Югославии на раннем этапе был полностью поглощен вопросом уголовной ответственности, в то время как в Колумбии это стало отправной точкой для построения всей экосистемы правосудия переходного периода, – поясняет Цветковский, добавляя, что людям действительно необходимо увидеть преступников в суде и узнать правду о том, что произошло. – Но во многих случаях приоритетом для жертв или переживших сексуальное насилие на самом деле являются репарации. Поэтому Колумбия на раннем этапе осознала, что это очевидная проблема и ее необходимо решить”.

Колумбийская система фокусируется на нуждах выживших и использует индивидуальный подход в зависимости от типа преступления, объясняет Цветковский.

“Когда вы думаете о репарациях, вы знаете, лучший способ их разработать – ввести единовременные выплаты, многочисленные выплаты, плюс психосоциальную поддержку, плюс, возможно, профессиональную подготовку, плюс поддержку детей, рожденных в результате изнасилования”, – говорит он.

Вооруженный конфликт между правительством и различными военизированными группировками официально длился несколько десятилетий, вплоть до 2018 года. По данным Комиссии по установлению истины страны, погибло более 450 660 человек. По данным Human Rights Watch, более 8,1 миллиона человек были насильственно перемещены.

“Отложенное правосудие – отказ в правосудии”. Медленный путь к репарациям в Косово

C момента окончания войны в Косово прошло более 20 лет, однако число переживших сексуализированное насилия в результате конфликта 1998–1999 годов остается неизвестным. Согласно исследованию Центра по контролю и профилактике заболеваний США, количество случаев может превышать 20 000.

Система репараций в стране действует с 2018 года и предполагает ежемесячные выплаты всем людям, признанным жертвами сексуального насилия во время войны. В настоящее время только 1650 человек получают ежемесячную компенсацию в размере $245.

“Хотя пережившие сексуальное насилие имеют право на получение этой суммы в качестве формы удовлетворения и признания их страданий как жертв изнасилования, двойная пенсия по старости [для них] не была одобрена”, – говорит Фериде Рушити, исполнительная директорка Косовского реабилитационного центра для жертв пыток (KRCT), которая также помогает пережившим сексуализированное насилие.

Однако совсем недавно суд первой инстанции Косово принял решение в пользу троих переживших, которые теперь имеют право на получение двойной пенсии.

“Это решение создало для нас основу; это был успех в представлении интересов тех переживших, которые просили признания двойной пенсии”, – говорит Рушити.

Фитории (имя изменено) сейчас 71, она получила официальный статус жертвы военного преступления только в 2019 году, ей назначили пенсию $245. На тот момент она уже получала пенсию по возрасту. Обе пенсии она получала ровно месяц. Затем власти велели ей выбрать, какую пенсию она сохранит. Она выбрала ту, что предназначена для переживших насилие, потому что она была выше. Но в 2021 году она обратилась в KRCT, чтобы они ей помогли добиться двойной пенсии.

“Стресс и ожидание разрушают вас. Прекращение выплаты одной из пенсий не должно было произойти”, – говорит Фитория.

Теперь она одна из трех выживших, получивших право на двойную пенсию. Cейчас суды рассмотривают еще семь подобных дел.

Хотя система репараций в некоторой степени работает, правосудие движется медленно. По мнению Рушити, “отложенное правосудие – это отказ в правосудии”.

Несмотря на то что более полутора тысяч человек имеют официальный статус жертв сексуализированного насилия, только один военный был осужден за это преступление. Процессы уголовного правосудия затягиваются по многим причинам, говорит Рушити:

“Важно, во-первых, предоставить адекватную поддержку жертвам сексуального насилия, определить репарации на уровне страны, чтобы расширить возможности и подтвердить права тех, кто пережил сексуальное насилие. Сейчас они не доверяют институциям, потому что часто сталкиваются с препятствиями и стигмой в своих семьях. Поэтому признание [переживших жертвами] на уровне государства дает основу для вступления в уголовный процесс”.

С 2023 года 14 апреля отмечается в Косово как День жертв сексуального насилия времен последней войны. Политики говорят, что этот день призван “признать боль” всех переживших сексуализированное насилие во время войны и внести свой вклад в коллективную память.

“Предание огласке таких случаев почти невозможно”. Жизнь в тени переживших насилие в Чечне

Даже спустя почти 30 лет многие потерявшие свои дома и близких во время обеих войн в Чечне в 1990-х и 2000-х не могут добиться от властей компенсаций. Многие судятся с Россией до сих пор. А пережившие сексуализированное насилие остались без какой-либо поддержки.

Самое известное дело о предполагаемом сексуализированном насилии – суд над полковником Юрием Будановым. В 2000 году он вместе с двумя подчиненными похитил, а позже задушил 18-летнюю жительницу села Танги-Чу Эльзу Кунгаеву. Суд над Будановым шел до 2003 года.

В обвинительном заключении говорится, что на теле Эльзы были обнаружены кровоподтеки, в том числе в районе бедер. Также другие обвиняемые сказали, что обнаружили тело Эльзы полностью обнаженным, а ее частично разорванная одежда лежала рядом с кроватью Буданова.

Адвокаты семьи настаивали на включении двух заключений независимых судмедэкспертов, которые подтверждали сексуализированное насилие в отношении Эльзы. Но из обвинительного заключения в итоге обвинения в изнасиловании исключили.

Полковника приговорили к 10 годам лишения свободы по обвинению в убийстве, похищении человека и превышении должностных полномочий, его также лишили всех званий и обязали выплатить семье Кунгаевой 330 тысяч рублей (около $11 тыс. по курсу на 2003 год). В начале 2009 года его выпустили из тюрьмы по УДО. Семья Кунгаевых требовала от российских властей компенсации, но ни от Буданова, ни от властей не получила.

О случаях сексуализированного насилия в Чечне известно очень мало. В то же время правозащитники говорят, что такие случаи происходили систематически, особенно со стороны федеральных войск.

Правозащитникам Human Rights Watch известно минимум о шести случаях сексуализированного насилия во время только одного рейда федеральных войск в чеченском поселке Новые Алды в феврале 2000 года. Вместе с этим военные расстреляли несколько десятков мирных жителей. В первые четыре месяца 2002 года Human Rights Watch также сообщали о минимум пяти случаях сексуализированного насилия в отношении женщин со стороны военных.

“43-летняя вдова “А. Азимова” (настоящее имя не разглашается) рассказала представителям HRW, как в начале февраля к ней в дом, где она жила с восьмилетним сыном, пришли пьяные солдаты. Пока из дома выносили вещи, ее отвели в отдельную комнату: “Платье на мне порвали. Спрашивали, где мужчины, сколько я без мужа живу”.

Потом солдаты приказали ей раздеться, а когда она стала сопротивляться – стали бить прикладами и изнасиловали: “Не могу сказать сколько. Я тогда сознание потеряла. Когда в себя пришла – они меня водой обливали, … потом ушли”. “А. Азимова” не стала сообщать властям о случившемся. Первой реакцией “А. Азимовой” было скрыть случившееся, чтобы сын не узнал об этом: “Я размазала кровь по лицу, как будто побили – и все. Все убрала, платье спрятала, переоделась в чистое”, – рассказывают правозащитники историю жительницы Чечни.

Точное число переживших насилие за время обеих войн неизвестно – они либо погибали, либо не сообщали о случившемся в правоохранительные органы. Это связывают с огромной общественной стигмой и в целом недоверием к власти со стороны местного населения.

“Социокультурный уклад чеченского общества делает предание огласке таких случаев почти невозможным. (…) HRW установлено, что женщины, как правило, не рассказывают о сексуальных посягательствах, боясь предстать опозоренными или опасаясь мести. Некоторые женщины пытались жаловаться местным властям, но не встретили поддержки”, – говорится в докладе правозащитников.

Во время Второй чеченской войны сотрудники “Мемориала” рассказывали о случае массового сексуализированного насилия в городе Серноводске во время “зачистки”. Выжившие и свидетели произошедшего рассказали правозащитникам, что военные федеральных войск изнасиловали нескольких женщин на глазах у их мужей, а потом и мужчин. По данным “Мемориала”, только в этом случае количество переживших сексуализированное насилие могло достигать 60 человек.

Бывший журналист Радио Свобода Андрей Бабицкий в начале 2000-х рассказывал, что ему стало известно о сексуализированном насилии над задержанными боевиками самопровозглашенной Ичкерии в одном из СИЗО Махачкалы. По его свидетельствам, насилие там применяли как форму пыток.

Власти России выплачивали единовременные небольшие компенсации пострадавшим в ходе военных действий – тем, кто лишился жилья, был ранен или чьи родственники погибли. Но на деле, как рассказывали многие жители региона журналистам и правозащитникам, даже этих выплат было добиться очень трудно, часто за них приходилось судиться. Некоторые ждут своих компенсаций до сих пор.

Молчание и стигмы женщин Афганистана

Афганистан – страна, где десятилетия войн причинили огромный вред женщинам. Там почти ничего не известно о переживших сексуализированное насилие. На сегодняшний день никакая помощь или поддержка не была оказана тем, кто пережил насилие со стороны военных и боевиков.

Шахарзад Акбар возглавляла Независимую комиссию по правам человека Афганистана, которую распустили боевики “Талибана” после захвата власти в 2021 году. Она говорит, что с момента смены власти в стране фактически больше не существует ни одного института, занимающегося правами человека.

В настоящее время Шахарзад Акбар живет в изгнании и возглавляет правозащитную организацию под названием “Rawadari”, которая следит за соблюдением прав человека при “Талибане” в Афганистане.

Она добавляет, что даже до того, как талибы пришли к власти, в стране не существовало эффективной системы для рассмотрения дел женщин, ставших жертвами или переживших сексуализированное насилие во время войны. Некоторые представители предыдущего международно признанного правительства обвиняли самих выживших в том, что они не требовали справедливости, следовательно, у правительства не было инициативы заниматься этой темой.

“По крайней мере, не было официального механизма для решения их проблем. Единственное, что могла сделать Афганская независимая комиссия по правам человека, – это документировать все случаи военных преступлений, включая сексуальное насилие и изнасилования во время войны, – объясняет Абкар. – Не было никакой политической воли или желания защищать права жертв войны”.

Афганские женщины пострадали больше всего во время прошлых войн, говорит Шинкай Карокхайль, до 2021 года она занимала должности депутата парламента и посла Афганистана в Канаде.

“К сожалению, не существовало механизма для выявления тех женщин, которые подверглись сексуальному насилию во время войны, чтобы выслушать их требования и дать им смелость выступить и рассказать о сексуальном насилии, которому они подверглись. В Афганистане жертвы сексуального насилия часто скрывают свою личность, а преступники часто хвастаются своими действиями”, – рассказывает она.

По словам Шинкай Карокхайль, стигма – одна из главных проблем, которые мешают женщинам рассказать о пережитом. Как объясняет дипломатка, даже если женщины захотят рассказать об этом, их семьи не позволят сделать это публично.

“Другая проблема заключается в том, что тема сексуального насилия очень чувствительна для афганцев, и они не хотят, чтобы подобные вопросы были раскрыты. Поэтому никто не работал над этим вопросом и не спрашивал об этом женщин”.

Только за последние 20 лет войны в Афганистане погибли свыше 46 000 мирных жителей и 66 000 солдат. Сколько женщин пережили сексуализированное насилие – неизвестно. Шинкай Карокхайль говорит, что у предыдущего правительства было достаточно времени, чтобы навести справки о выживших и заняться этими случаями, но они этого не сделали.

“Возможно, какая-то работа по этому вопросу проводилась в ходе процесса установления правосудия переходного периода в рамках программы “Народный голос”, но доклад, который должен был быть опубликован, так и не вышел”, – рассказывает она.

По ее словам, информация о том, что женщин похищали, подвергали сексуализированному насилию и даже продавали на рынках Пакистана, была общеизвестной. Одна из причин, по которой проблема сексуализированного насилия игнорировалась, заключается в том, что те, кто его совершал, сами находились у власти, говорит экс-чиновница.

“Если женщина выступит и скажет, что она подверглась сексуализированному насилию, я уверена, что пережившие предыдущие войны также выступят и поделятся своими историями”, – говорит Шинкай Карокхайль.

Хотя порой на то, чтобы добиться справедливости, могут уйти годы, специалист по репарациям из МОМ Игорь Цветковский говорит, что продолжать борьбу необходимо. Некоторые из переживших сексуализированное насилие во Второй мировой получили компенсации только через 60 лет после окончания войны. Как объясняет Цветковский, потребности выживших с прошествием времени меняются, и это нужно учитывать при разработке систем репараций.

“Чем ближе к фактическому совершению преступления, тем больше внимания уделяется либо мести, либо уголовному правосудию. Чем больше времени проходит, тем больше пережившие насилие сосредоточены на репарациях”.