Ставка на дурака. В основе сталинизма — культ насилия, культ лжи и, главное, культ глупости

У нынешней преступности есть твёрдое моральное оправдание. Ну да, разорил завод-другой, оставил пару тысяч рабочих без зарплаты — но ведь не гнал людей вагонами на каторгу! Ну да, грохнул одного-другого конкурента — но ведь не расстреливал сотнями на колымском снегу! Да по сравнению с ними я просто голубь мира. Чего пристали? Вот зачем ещё необходима десталинизация — чтобы у борьбы с преступностью и коррупцией была твёрдая основа справедливости.

Как бабка из притчи про треснувший горшок, сталинисты говорят: «Во-первых, никаких репрессий не было. Во-вторых, их проводили враги советской власти. В-третьих, они были необходимы».

Я удовлетворён ответом издательства «Эксмо». Если читатели помнят, примерно месяц назад группа граждан — и ваш покорный слуга в том числе — задала издательству вопрос: зачем они издают книжные серии «Сталинист», «Сталинский ренессанс», «Загадка 37-го года»? Ответ был корректен и уважителен. Издательство пояснило, что действует в рамках закона, а публикует то, что считает интересным. Не только о роли Сталина в истории, но, например, о роли гомосексуалистов в ней же. А ведь действительно — цензура неприемлема в принципе, а свобода слова выше политических, общественных и даже эротических пристрастий.

И я подумал: почему нельзя издавать апологетические книги про Сталина, если про обыкновенных воров и разбойников — можно? Ведь по поводу уголовной преступности общественный консенсус куда более сильный, чем по поводу сталинских репрессий. Можно выйти на улицу и опросить первых встречных: вряд ли кто скажет, что грабёж с убийством оправдан какими-то высокими целями.

Однако постоянно издаются книги вроде «Жизнь вора в законе», «Исповедь киллера», «История бешеной банды», а также справочники типа «Московский криминал» или «Преступная Одесса». Так что всё в порядке. Книги о бандитах всегда интересовали потребителей недорогой книжной продукции — нельзя отказывать людям в этом маленьком удовольствии.

Позиция «Эксмо» нравится мне тем, что она — демократическая и антисталинистская. Почему? Да потому что она демонстрирует главное различие между демократией и тоталитаризмом.

При демократии можно критиковать демократию — даже со сталинской колокольни. А при тоталитаризме нельзя критиковать тоталитаризм. Представим себе книги «Троцкий: оболганный вождь», «Бухаринская альтернатива» или, пуще того, «Загадки 1917 года», изданные при Сталине, в 1930—1950-х годах.

Поэтому я рад, что в ответ на спокойный вопрос был получен столь же спокойный и исчерпывающий ответ.

Но меня сильно озадачивает реакция общества на проект десталинизации, даже на само это слово. Идея была выдвинута Советом по развитию гражданского общества и правам человека при президенте РФ. Официальное название проекта — национальная государственно-общественная программа «Об увековечении памяти жертв тоталитарного режима и о национальном примирении». Десталинизация — это название возникло с подачи Михаила Федотова, председателя этого совета. Федотов говорил о «десталинизации общественного сознания».

Случилось это месяца два тому назад. Однако пресса не успокаивается. Вот, например, 17 мая в «Независимой газете» целая тетрадка (приложение «НГ-политика») была посвящена этому вопросу. Как положено, представлены полярные точки зрения. Одни авторы повторяют давно известные истины о необходимости помнить о жертвах репрессий, об открытии музеев и памятных знаков, о необходимости юридической (а не только эмоциональной) оценки сталинских и, шире, советских беззаконий. Другие считают, что десталинизация — это оскорбление памяти предков, провоцирование гражданской войны и ослабление международных позиций России.

Меж тем десталинизация — это очень важная и очевидно необходимая вещь.

Хотя бы для того, чтобы эти озабоченные граждане поняли: оценка преступлений Сталина и его окружения отнюдь не означает вымарывания этих имён из истории. И уж конечно, никак не обесценивает всё хорошее и героическое, что советские люди сделали в советское время.

В конце концов, при Советах царский режим считался антинародным, преступным, кровавым. Попробуй кто из советских чиновников отрицать или оправдывать усмирение польского восстания, «столыпинские галстуки» и Ленский расстрел. Но эти политические оценки не имели отношения к русской науке и культуре, к Полтаве, Гангуту, войне 1812 года. И никто не говорил, что Бенкендорфа и Дубельта вообще не было. И никто не кричал: если Николай — Кровавый, то как же Чехов и Блок?

Точно так же признание преступлений сталинской власти не затрагивает ни рядовых тружеников прошлых десятилетий, ни Шостаковича с Курчатовым. Даже если указанные люди кричали, кто искренне, а кто не очень, «слава великому Сталину».

И вот этого-то никак не могут понять противники десталинизации. У них для этого не хватает личного интеллектуального ресурса.

Оно и неудивительно.

Что такое «сталинизм»? Это, конечно, не просто поклонение Сталину как личности, как государственному деятелю. И уж конечно, не общественный строй, не политическая система. Сталинизм — это своеобразное умонастроение, способ воспринимать, понимать и описывать действительность. Способ, сложившийся при Сталине, при участии самого Сталина, его сотрудников и поклонников, но который не исчерпывается проблемой самого Сталина. Сталинизм обширнее Сталина, как — простите за такое сравнение — как бонапартизм значительнее Бонапарта, а дарвинизм — влиятельнее Дарвина.

Сталинизм — это мировоззрение, в основе которого лежат три вещи, три культа: культ насилия, культ лжи и культ глупости.

Начнём с конца. С глупости.

Это не просто глупость как частное свойство, а глупость как принцип существования. Солоневич писал о ленинской «ставке на сволочь», на всё низменное, алчное и жестокое в человеке, на людей — носителей этих качеств. При Сталине «ставка на сволочь» усугубилась «ставкой на дурака». Конечно, злобный горлопан и бездельник, на которого сделали ставку большевики, был не бог весть каким умником. Однако эрудит и полиглот Ленин как-то обходил этот вопрос стороной, не делал из глупости и темноты культа.

Недоучка Сталин сделал сознательную ставку на идиота, на человека, неспособного справиться со смыслом сложного предложения. Хотя бы такого: «Несмотря на преступную политику Сталина, СССР победил в величайшей войне». Засталинизированные люди этого понять не в силах. В их головах бушует когнитивный диссонанс — свойство довольно примитивной личности, которая не способна воспринимать неоднозначные явления. Как это — преступная политика? А как же Победа? Вы уж, господа, что-нибудь одно: либо Сталина прославляйте, либо Победу отрицайте. А то непонятно, кто вы такие, «наши» или «враги».

И уж конечно, засталинизированные люди не способны понять, что речь идёт именно об опоре режима, о широких оболваненных массах, а не о Королёве и Пастернаке.

Впрочем, в головах многих представителей советской интеллигенции царила — и поныне царит — такая же одномерность. Оно и понятно. Люди, которые вытачивали идеологические штампы, волей-неволей привыкали к ним, отучались мыслить иначе.

Наверное, идеологи сталинской эры поначалу понимали, что и люди, и ситуации — многомерны, неоднозначны. Что отход Троцкого от генеральной линии (для простоты назовём это так) не отменяет того факта, что он был создателем Красной армии. Что участие Гумилёва в антисоветском заговоре (допустим, что так оно и было) не перечёркивает его красивых стихотворений. Но советские идеологи считали, что для широких масс это слишком сложно. Что массы поймут только в лоб и попросту: враг — значит, враг на все сто, всегда и во всём.

Поэтому они и сами заразились таким мировоззрением. И думаю, что решение о депортации немцев с Волги и из Ленинградской области принималось и поддерживалось уже с простодушной убеждённостью идиотов. «Если наши враги — немцы, то немцы — наши враги!» Точка. А доставленных в Сибирь немцев, исконно русских Карл Иванычей, встречали каменья мальчишек и крик «Фашисты!».

Осмелюсь сказать, что есть преступление сталинцев ещё более тяжкое, чем расстрелы и тюрьмы для миллионов невинных. Это намеренное оглупление народа через глупость и алогизм жизни.

Что может быть глупее, чем бальзамирование Ленина? Чем полая статуя Сталина с маленькой статуей Сталина внутри? Чередование запретов и разрешений всего на свете: церковных служб, похоронных обрядов, новогодних ёлок, танцев в ресторане, абортов, алиментов, писателей и художников, генетики и кибернетики, социологии и психоанализа, узких и широких брюк, длинных волос и бород, джаза и додекафонии, твиста и буги-вуги…

Или, например, переселение рабочих из заводских районов в центры больших городов, чтоб они потом едва добирались на работу и с работы. Последнее было сделано ради «большого идеологического значения» — дескать, раньше в центральных кварталах жили буржуи и слуги царского режима, а сейчас, в переуплотнённых коммуналках, будут жить новые хозяева страны.

Боже, сколько бесчеловечных глупостей было совершено из-за «большого идеологического значения»! В войну погибали солдаты, а в мирное время — космонавты, чтоб взять город или запустить корабль к Первомаю. Отчётность искажалась, в планы вносились обессмысливающие коррективы — всё ради торжества «великой идеи». Ради того, чтобы доказать — но кому? самим себе? воображаемым иностранцам? ещё более воображаемому народу? — доказать, что «путь выбран правильный».

Простой дурак зажмуривается, чтобы не видеть неприятных вещей. Дурак продвинутый пытается управлять погодой с помощью градусника.

Но для того чтобы победила глупость, чтобы восторжествовал одномерный и однозначный взгляд на мир, нужна ложь. Разнообразная и всевозможная: просто враньё, умолчание, искажение, передержки, подтасовки.

Ради этого по многу раз переписывались учебники, из книг вырезались фотографии и вымарывались фамилии, создавались и регулярно обновлялись списки людей, запрещённых к упоминанию в прессе. Создавались «спецхраны» в библиотеках. Статистика подгонялась под угодные властям результаты, географические карты намеренно искажались (чтоб враг не узнал!), засекречивалось всё, что только можно было засекретить, — население городов, размеры посевных площадей, реальные цифры госбюджета; многие документы, связанные с Великой Отечественной войной, а также с событиями 1930-х годов, засекречены до сих пор. Трудно даже представить себе, в каком тумане вранья и умолчаний жили люди и отчасти продолжают жить до сих пор.

Противники десталинизации говорят: «Во-первых, никаких репрессий не было. Во-вторых, их проводили скрытые враги советской власти. В-третьих, они были необходимы». Как бабка в притче про треснувший горшок.

Смех смехом, но когда речь идёт об оправдании репрессий, становится уже не смешно. Сталинизм — это культ насилия, жестокости, боли, издевательств и пыток. Оправдание насилия, причём оправдание лживое и глупое. Дескать, «сами виноваты» (в чём?) или «так было надо» (кому?).

Две вещи, однако, вызывают грустную улыбку.

Во-первых, засталинизрованные люди свято уверены, что репрессии — это для кого-то другого. Для врагов государства или для людей, случайно попавших в жернова. Но не для них. Даже судьба Ягоды и Ежова их ничему не учит. Очевидно, они ощущают себя какими-то небожителями. Во-вторых, какая-то странная асимметрия симпатий. Эти люди не жалеют тех, кто сгинул при Сталине. Или, в духе нашего гуманного века, выражают им формальное сочувствие. Но зато они горячо и искренне охраняют душевный покой палачей и их наследников. «Не надо ворошить старое! — говорят, кричат, орут и верещат противники десталинизации. — Дайте старикам (то есть престарелым палачам) дожить спокойно!» Какая, однако, избирательность!

И эта избирательность симпатий объяснима, увы. Культ насилия формирует культ насильника. И это, кстати, ещё одно ужасное последствие сталинизма. И вот его бы уничтожить или хотя бы сгладить в ходе десталинизации.

Противники десталинизации выступают, как гоголевский Кифа Мокиевич: «Да хорошо ли выводить это на свет, провозглашать об этом? Ведь это всё, что ни описано здесь, это всё наше — хорошо ли это? А что скажут иностранцы?»

Некоторые полагают, что нас меньше станут уважать в мире, если мы станем каяться. Что российское государство якобы превратится в «мальчика для битья». Странная мысль: ведь в проекте Совета по правам человека нет ни слова ни о каком «международном покаянии» перед кем бы то ни было. Это наше, российское, чисто внутреннее дело.

Вообще читают у нас плохо. Вот пример сталинистской, то есть неумной и неправдивой, реакции. Олег Попцов пишет: «И эти люди не в первый раз намерены нас убедить, что все семьдесят лет советской власти были преступными насквозь. И мы, принимавшие её как действительность и получившие в эти годы образование и путёвку в жизнь, отдавшие свои силы сотворению страны, были соучастниками преступления.

Не правда ли обнадёживающий путь к национальному примирению? Они желают внести закон, согласно которому чиновники, которые публично отрицают или вообще оправдывают преступления, свершённые в годы тоталитарного режима, находиться на госслужбе не могут. Я хочу увидеть лицо чиновника, отец которого погиб под Сталинградом, а возможно, строил Днепрогэс, — и ему отныне запрещается говорить об этом в созвучии с именем Сталина. Ибо всё, что делала страна в ту пору, по мнению членов того самого сверхсправедливого совета, — преступление» («Московский комсомолец», 6 мая 2011 года).

Что ни слово, то неправда пополам с очень сильными эмоциями. В обсуждаемом проекте нет ничего похожего на то, с чем — в своём воображении — спорит г-н Попцов. Речь в проекте идёт не о констатации исторических реалий, а именно об оправдании преступлений Сталина и его приспешников. Не о Днепрогэсе, а о Колыме, не о Сталинградской битве, а о депортациях народов. Странная путаница, однако. Но в голове у сталинистов, как мы знаем, всё очень монолитно. Если Днепрогэс построили и войну выиграли при Сталине, то Сталин — полное совершенство во всех отношениях. Если же Сталин не полное совершенство, то Днепрогэс — в их голове — разваливается, а война проигрывается.

Даже такой проницательный аналитик, как Алексей Макаркин, тоже мучается когнитивным диссонансом. Вот, пишет он, Григорий Явлинский выступил с инициативой о принятии решения «о восстановлении российской государственности, разрушенной переворотом 1917 года и разгоном Учредительного собрания 6 января 1918 года». Не будем обсуждать эту идею по существу. Мне она кажется наивной. Но мне при этом ясно, что речь идёт о государственности, то есть об институтах власти. О парламенте, правительстве, конституции. А не о всей эпохе чохом, оптом, мешком.

Однако г-н Макаркин пишет: «Признать эпоху Гагарина и Королёва «девиантной» немыслимо для абсолютного большинства россиян, даже для тех, кто осуждает преступления Ленина, Сталина и их сподвижников, кто склоняет головы перед памятью миллионов расстрелянных, сгинувших в лагерях, погибших от голода. Как оценивать деятельность академика Вавилова, замученного в сталинской тюрьме, но до этого долгие годы работавшего в условиях советского режима? Или академика Сахарова, бывшего до начала своей диссидентской деятельности лояльным советским учёным?» («Ежедневный журнал», 28 апреля 2011 года).

Во-первых, речь идёт не о девиантности эпохи Гагарина и Королёва, а о недостаточной, по мнению Явлинского, легитимности государственных институтов. Это разные вещи. А во-вторых, что тут страшного? Что делать? Да так и сказать — академики Вавилов и Сахаров были лояльными советскими учёными. Что тут такого особенного? Ведь тот факт, что советская государственность была создана в результате госпереворота, никак не влияет на оценку творчества этих великих людей.

Перечитал написанный абзац и понял — десталинизация нам нужна, как таблица умножения! Десталинизация — это умение мыслить подробно и всесторонне, умение отделять, «отмысливать» власть от народа.

Но не только для этого.

Вот что писал Солженицын в «Архипелаге» (обязательная школьная программа, кстати говоря): «А что делать нам?.. Когда-нибудь наши потомки назовут несколько наших поколений — поколениями слюнтяев: сперва мы покорно позволяли избивать нас миллионами, потом мы заботливо холили убийц в их благополучной старости.

Что же делать, если великая традиция русского покаяния им непонятна и смешна? Что же делать, если животный страх перенести даже сотую долю того, что они причиняли другим, перевешивает в них всякую наклонность к справедливости? Если жадной охапкой они держатся за урожай благ, взращённый на крови погибших? <…>

Не наказывая, даже не порицая злодеев, мы не просто оберегаем их ничтожную старость — мы тем самым из-под новых поколений вырываем всякие основы справедливости. Оттого-то они «равнодушные» и растут, а не из-за «слабости воспитательной работы». Молодые усваивают, что подлость никогда на земле не наказуется, но всегда приносит благополучие.

И неуютно же, и страшно будет в такой стране жить!»

Написано почти сорок лет назад.

Увы, сбылось. Жить стало неуютно и страшно. А у нынешней преступности есть твёрдое моральное оправдание.

Ну да, разорил завод-другой, оставил пару тысяч рабочих без зарплаты — но ведь не гнал людей вагонами на каторгу! Ну да, грохнул одного-другого конкурента — но ведь не расстреливал сотнями на колымском снегу! Да по сравнению с ними я просто голубь мира. Чего пристали?

Вот зачем ещё необходима десталинизация — чтобы у борьбы с преступностью и коррупцией была твёрдая основа справедливости.

Автор: Денис Драгунский, Часкор