Забытая победа: поход Болбочана на Крым. Конфликт с немцами

В этот раз речь пойдет о начале немецко-украинского противостояния. Пока украинский авангард добывал свои последние победы в Бахчисарае, в Симферополе начался главный акт драмы в отношениях между Петром Болбочаном и Робертом Кошем. В 10:00 25 апреля командир Крымской группы прибыл в немецкий штаб, где был вежливо, но прохладно принят Кошем.

 Собственно, переговоры велись с начальником штаба 52-го корпуса через переводчика поручика Отто Кирхнера. Начштаба потребовал от Болбочана не только прекращения любых боевых действий на всех направлениях, что требовалось еще со вчерашнего дня, но и запрета на операции конницы и бронепоездов и возвращения их в Симферополь. Для их розыска следовало выслать специальную команду, а пользоваться телеграфом и телефоном украинцам запрещалось – у пункта связи была выставлена немецкая охрана. Более того, тыловые команды Болбочана в Джанкое уже были заблокированы немцами. Когда Болбочан пробовал протестовать, начальник штаба холодно заметил, что украинское военное министерство ответило, что абсолютно ничего не знает о его группе и никаких задач для операций в Крыму никакому отделу не давало. Вот как об этом эпизоде переговоров писал Борис Монкевич:

«Не могу этому поверить, потому что имею полномочия своего правительства на те операции, которые я провожу на территории Крыма».

«В таком случае прошу мне показать этот приказ правительства, на основании которого вы ведете наступление на Крым».

«Приказ я получил в устной форме от командира Запорожского корпуса генерала Натиева».

«Такие приказы устно не передаются».

«В таком случае прошу разрешения переговорить по телеграфу с Военным Министерством и Правительством».

«Украинское правительство знает о пребывании вашей группы на территории Крыма, но само Правительство не изъявило желания переговорить с вами и вообще отметило, что никакого отдела, принадлежащего Украинской Армии, в Крым оно не посылало. Вы сами поймете, что после такого заявления правительства, я не могу дать вам разрешение на разговор с Киевом. Кроме того, я запрещаю отпускать казаков из эшелонов в город, и всякий запорожец, задержанный в городе, будет арестован. Дальнейшая судьба отношений между украинским и немецким войском будет зависеть от инструкций обоих высших Союзных Команд. А на данный момент я вас прошу немедленно отозвать вашу конницу и бронепоезда».

«Отозвать бронепоезда я согласен и это немедленно сделаю, но отозвать конницу я не имею возможности, так как благодаря вашим распоряжениям и поведению ваших войск, я под эту пору не знаю, где она находится, и связь с ней прервана».

И только после долгих колебаний начальник штаба дал разрешение на пропуск со станции Джанкой хозяйственных эшелонов с продуктами, необходимыми для группы. На этом разговор закончился, Болбочан покинул штаб немецкой дивизии. После этого он отправил Всеволоду Петриву приказ быть готовым к открытию боевых действий против немцев, а сам тайно связался с Александром Натиевым, информируя того о состоянии дел и прося лично прибыть в Симферополь. Параллельно начались переговоры с представителями местных жителей, которые обещали свою помощь украинским войскам в случае вооруженных столкновений с кайзеровской армией.

Впрочем, несмотря на эти приготовления, Болбочан до последнего надеялся решить конфликт миром, понимая, что война с союзником вызовет падение украинской государственности и «что никакое восстание не в силах справиться с немецкой армией, как это думали наши политики из Центральной Рады».

В ходе переписки с Петривым, которое осуществлялось с помощью переодетых в татар гайдамаков, было произведено два плана действий на будущее. Первый предусматривал перехват инициативы и заключался в следующем: украинские подразделения в Джанкое обезоруживают немцев и блокируют Чонгар, чтобы не пропустить вражеские подкрепления, а помогает им отдел, ранее направленный на Феодосию; конница из-под Евпатории возвращается и занимает Перекоп; гайдамаки в горах продолжают борьбу с большевиками; а главные немецкие силы в Симферополе – это забота Болбочана. Со всеми захваченными немцами следовало вести себя как можно лучше, подчеркивая, что они сами виноваты в такой ситуации. Впрочем, этот план был совершенно фантастическим, учитывая трехкратное преимущество Коша в людях и вооружении.

Второй план выглядел значительно более реалистичным. В случае атаки со стороны немцев все части Крымской группы должны были пробиваться на Феодосию, освободить от большевиков Керченский полуостров, образуя на Ак-Монайском перешейке оборонительную линию, привлечь к борьбе местное население и, связавшись с правительством, ждать дальнейших указаний. В любом случае оба планы предусматривали, что Крымская группа любой ценой удержится на полуострове, не дав себя разоружить.

Но и второй план имел свои недостатки. Как справедливо указывал Петрив, немцы могли выставить против украинцев большие силы, а главное – выслать крейсер «Гамидие» обстреливать Феодосию, из-за чего прорыв позиций Болбочана в этом месте был делом решенным.

«К тому же мне очень не нравилось это намерение стать спиной к Кубани, где как раз в это время воцарилось «Белое движение», эта «Добрармия», которая, набрав уже силы и сагитировав на свою службу казачество, постоянно продвигалась к морю. При осуществлении этого плана и неизбежном поражении под Феодосией недобитки должны были попасть в «Добрармию», конечно, если бы удалась весьма проблематичная переправа через Керчь-Еникальский пролив».

В свою очередь командир гайдамаков предлагал отойти в случае конфликта в горы, где местность способствовала обороне малыми силами, войти в сношения с украинской частью севастопольского гарнизона и, опираясь на нее, осуществить в Севастополе переворот. После этого можно было бы или вывести захваченный флот в Одессу, или вступить с немцами в переговоры, имея на руках аргументы «тяжелого калибра». Впрочем, к этому плану в штабе Болбочана отнеслись отрицательно, поскольку он включал в себя что-то вроде взаимопонимания с севастопольскими большевиками, что «очень невыгодно для Украины под взглядом международным».

Отдельные надежды Болбочан возлагал на добровольцев из числа крымских татар,

​«Которые приходили с лошадьми и оружием и со слезами на глазах просили зачислить их в украинскую армию и дать им возможность принимать участие в освобождении родного края. Их сразу вступило так много, что Болбочан думал сформировать из татар отдельную кавалерийскую дивизию, которая входила бы в состав Крымской группы… Для этого Болбочан думал использовать кадры Крымского конного полка. Татары – замечательные конники, и они значительно укрепили бы запорожцев. Кроме того, формированием татарской туземной дивизии достигалось то, что если бы немцы не позволили Крымской группе наступать на Севастополь и потребовали поворота всей запорожской конницы, то часть этой конницы могла вернуться, а часть могла войти в состав туземной дивизии и продолжать операции».

Но ни одной общей концепции обороны так и не было выработано, и каждый командир продолжал действовать по собственному усмотрению. Существовала лишь договоренность не выполнять открытых приказов Болбочана или даже Натиева о прекращении борьбы, если они не будут подтверждены специальными посланниками.

А пока шли переговоры, в Симферополь прибывали новые эшелоны с немецкой пехотой, не спешащей идти дальше, а кайзеровская кавалерия обошла город с юга, нарушив связь между Болбочаном и Петривым. С каждым новым кайзеровским подразделением напряжение росло, случались единичные случаи разоружения украинских солдат. В 14:00 25 апреля на окраинных горах Симферополя немцы начали устанавливать батареи, направленные на эшелоны запорожцев. Когда Болбочан поинтересовался целью таких действий, начальник штаба через Отто Кирхнера передал, что эти меры осуществляются на случай мятежа в городе. Кроме того немцы начали строить окопы вокруг расположения запорожских эшелонов, мотивируя это обычными порядками своего войска. Как вспоминал Никифор Авраменко об этом дне:

«Наши ряды встретились с немецкими, готовыми к бою. Ждали приказа и, кажется, большинство из нас было не против того, чтобы схватиться с «союзниками». Окопались, приготовились и ждем».

Вернувшись вечером из Бахчисарая в Симферополь, Павел Шандрук застал такую «неожиданную картину» на вокзале:

«Склады и депо были захвачены украинскими казаками, вооруженными пулеметами, а вокруг депо – также с пулеметами – расположились немецкие войска».

На рассвете 26 апреля немцы начали постепенно занимать ранее приготовленные окопы, а в горах установили дополнительные пушки. Одновременно были заблокированы все улицы, прилегающие к железнодорожному вокзалу, поэтому украинское войско оказалось в плотном кольце, выйти за которое без разрешения кайзеровского командования стало невозможно.

Наступил критический момент.