Шахты России добывают уголь цвета крови
В результате взрыва метана 11 февраля на шахте «Воркутинская» погибли 19 горняков, 3 госпитализированы. Похоже, на этот раз речь не идёт о прямом нарушении правил безопасности, но многие бывшие горняки и независимые наблюдатели говорят: трагедии на угольных шахтах – это неизбежность. Причём чем ценнее добываемый уголь, тем выше их вероятность.
Если ещё в 60-х годах уголь давал до половины производства мировой энергии, то к 70-м его доля упала до трети. В России к середине 2000-х доля угля снизилась до 18%. Однако постоянно растущие цены на нефть и газ вкупе с усложнением их добычи заставили человечество вспомнить об угле. Тем более что появились технологии, позволяющие снизить экологический вред от сжигания угля и повысить КПД его использования.
…при такой высокой газообильности, как на шахте «Распадская», производительность вообще не должна быть более 5 тыс. тонн на смену, – а шахта уже подошла близко к этому пределу…
Что касается использования коксующихся углей, то их золотое время пришло в 2000-х. Благодарить за это надо Китай: его растущей экономике требовалось всё больше и больше стали, для которой и нужен кокс. Сегодня потребность Китая в металле уже не растёт так бурно, однако российским угольщикам помогла власть: стройки к форуму АТЭС, череда строек к спортивным событиям мирового уровня, апофеозом которых станет Олимпиада в Сочи, подстегнули спрос. Ведь любая стройка – это тысячи тонн металла, а значит, и потребность в коксе растёт.
Приватизация чуть не убила отрасль
До 1988 года угольная отрасль России жила неплохо – профессия шахтёра была одной из самых высокооплачиваемых, а шахтёрские регионы – одни из самых обеспеченных. Государство не жалело капиталовложений в отрасль, считавшуюся стратегической. Однако падение экономики, в первую очередь ВПК, обеспечивавшего в СССР основной спрос на металлы, разрыв технологических цепочек при распаде Советского Союза привели к тому, что в 90-е годы шахтёрские забастовки стали одной из главных угроз новой власти.
Объявленная 30 декабря 1992 года приватизация отрасли чуть её не угробила. Вначале шахтёры, ставшие акционерами, массово покупали иномарки, телевизоры, видеомагнитофоны, дублёнки и кроссовки. На многих шахтах появились даже собственные деньги, на которые можно было купить товары, полученные по бартеру, по цене в десятки раз меньшей, чем рыночная.
Счастье длилось недолго. Вначале началась криминальная война за активы: на некоторых шахтах «отстрел» директоров шёл почти в промышленных масштабах. Затем, проев имеющиеся капиталы, шахты стали разоряться одна за другой. К 1994 году стук шахтёрских касок раздавался повсеместно. Стало ясно, что без реформы не выжить. С 1995 года была запущена реструктуризация отрасли, начавшаяся реально в 1997 году. Сами шахтёры времена реструктуризации вспоминают с ужасом. Сотни тысяч людей оказались без работы, без средств к существованию: только за 1997–1998 годы было уволено 75,3 тыс. человек, а трудоустроились только 11,8 тысячи.
Золотой век
Окончательно отрасль встала на ноги только в 2002 году. Но настоящие большие деньги здесь появились только после 2004-го, вместе с подъёмом металлургии. А она, в свою очередь, поднялась на экспорте металлов, прежде всего в Китай. Учитывая, что металлургические комбинаты в СССР строились, как правило, поближе к угольным запасам, а приватизация привела к тому, что хозяева этих активов часто оказывались разными, бывали моменты, когда угольщики могли диктовать условия металлургам.
Дело в том, что угольная промышленность в России имеет свои особенности. Во-первых, большинство российских электростанций «заточено» на работу на буром угле. Во-вторых, территориальные особенности таковы, что запасы угля сосредоточены на востоке страны, а потребители – на западе. В результате образуется так называемое угольное горлышко – хотя уголь занимает первое место в железнодорожных перевозках, его транспортировка в западном направлении ограничена транспортными возможностями железной дороги. И хотя за эти годы были предприняты меры по развитию морских перевозок, всё равно до портов уголь приходится везти по железной дороге.
С одной стороны, всё это ограничивает угольщиков. С другой – стимулирует экспорт каменного угля. Бурно растущий рынок Юго-Восточной Азии, прежде всего Китая, стал для отрасли важным фактором успеха.
В результате рентабельность отрасли к 2006 году выросла до 30%, а окупаемость инвестиций сегодня составляет восемь лет – это уровень окупаемости, к примеру, вложений в московскую коммерческую недвижимость. Согласно долгосрочной программе развития угольной промышленности страны до 2030 года добыча угля к этому времени должна вырасти почти вдвое: с сегодняшних 270 млн тонн до 430 млн тонн. Программа предусматривает серьёзное увеличение внутреннего спроса на уголь – со 184 до 220 млн тонн, что должно снизить зависимость угольной отрасли от внешней конъюнктуры. Она, впрочем, тоже ожидается неплохая: Владимир Милов, президент Института энергетической политики, считает, что использование угля в качестве топлива в мире будет увеличиваться. Эта тенденция уже заметна в Европе, где уголь составил хорошую альтернативу постоянно дорожающему газу, поставки которого к тому же постоянно находятся под угрозой из-за ежегодных российско-украинских «газовых войн».
Жизнь за миллион
Проблема в том, что угледобыча просто обречена на аварии: ведь метан является обычным сопровождением угля. Причём чем богаче месторождение, чем выше качество угля, тем больше метана. Кузбасский угольный бассейн в этом смысле один из самых загазованных: его запасы оцениваются в 13 трлн кубометров, а мероприятия по дегазации могут дать метан в виде попутного газа в объёме 20 млрд кубометров ежегодно.
Отчего взрывается метан? Причин масса: при высокой концентрации газа достаточно одинокой искры от трения металла о металл. Плюс необходимость взрывов при разработке пластов. Поэтому аварийность в угольной отрасли – одна из самых высоких. Другое дело, что число жертв может быть меньше. Так, по словам председателя Независимого профсоюза горняков России Александра Сергеева, первое место в мире по гибели людей в шахтах занимает Китай. Он же занимает и первое место по угледобыче. На втором месте по добыче – США, там добывают порядка миллиарда тонн угля в год, однако по числу жертв сильно отстают от России, которая, добывая чуть более четверти американских объёмов, по числу жертв идёт сразу за Китаем вместе с Украиной и странами СНГ.
Добиться этого американцы смогли 25 лет назад. До этого у них тоже была высокая смертность, поясняет Сергеев, но когда шахтёрам стали платить не сдельно, а постоянный оклад, они перестали рисковать ради выработки. Кроме того, там ввели обязательную дегазацию шахты, если выделение метана превышает 9 кубов на тонну угля. А на шахте «Распадская», по словам Сергеева, выделение метана в среднем от 28 кубометров до 160, но проводить принудительную дегазацию – значит добавить к себестоимости тонны угля около 150 рублей.
Между тем сегодня средний шахтёр добывает столько угля, сколько в СССР добывали лишь стахановцы. А должен по программе развития отрасли до 2030 года добывать ещё больше. «Но правила ведения горных работ остались прежние, правила полигазового режима остались прежние, на ту производительность, которая была раньше», – говорит Сергеев. Получается, что работают шахтёры на пределе. Учёные сегодня предупреждают, что при такой высокой газообильности, как на шахте «Распадская», производительность вообще не должна быть более 5 тыс. тонн на смену, – а шахта уже подошла близко к этому пределу. Кстати, законопроект об обязательной дегазации, подготовленный по следам трагедии на шахте «Юбилейная» в 2007 году, уже два года лежит в Госдуме без движения. А пока, подсчитал Евгений Гонтмахер, заместитель директора Института современного развития, на один миллион добытого угля приходится одна человеческая жизнь.
Справка
Смертность на угольных шахтах России и США (чел.)
Автор: Татьяна Шестакова, НАША ВЕРСИЯ
Tweet
