Встречу мести изменить нельзя

Недавно председатель шариатского суда Ингушетии попросился у муфтия в отставку. Не справился с обязанностями: благополучно, казалось, разрешенное им дело об имущественном споре между двумя семьями закончилось перестрелкой прямо за воротами мечети. «Истцы» пустили в ход «макаров», «ответчики» – охотничье ружье. Раненые были с обеих сторон. «До этого случая 99,9% людей, пришедших в шариатский суд, беспрекословно исполняли наши решения», – недоумевает муфтий Ингушетии Иса-хаджи Хамхоев. Традиции – а среди них и неформальные органы правосудия – еще очень многие на Кавказе уважают больше, чем формальные законы.

«Вот такая дурацкая традиция», – разводит руками председатель примирительной комиссии по делам кровной мести при муфтияте Сусуркан Латыров, говоря про горский обычай «вернуть кровь». Каждый день этот 80-летний старик наносит визиты потенциальным убийцам – семьям кровников – и уговаривает их не мстить. Его должность, как ни странно, введена официальной властью. Первый президент Ингушетии Руслан Аушев еще в 1995 г. издал указ «О примирительных комиссиях Республики Ингушетия по делам кровной мести».

Так Аушев признал не только существование самого обычая, но и допустил крамолу – намекнул, что кровную месть неплохо бы отменить. Но открыто ни один лидер на Кавказе до сих пор не рискнул объявить войну многовековым традициям, даже самым жестоким. Однако за следующие 12 лет «дурацкая традиция» не только не исчезла, но и получила более широкое распространение. Из механизма, предохраняющего от кровопролития – по принципу ядерного сдерживания, – обычай превращается в колесо уничтожения.

Виной тому – кавказская война, породившая множество кровных конфликтов и недоверие к официальному правосудию и правоохранительным органам. И если в Ингушетии еще удается мирить врагов, то в Чечне кровная вражда загнана в подполье. Если она вырвется наружу, может начаться настоящая война кровников.

В ТО ЖЕ МЕСТО

«В Коране сказано – бей туда же», – горячо произносит немолодой мужчина. Его зовут Али, он – обычный сельский предприниматель. И еще – представитель рода Озиевых, который целых 8 лет находился в состоянии кровной вражды с родом Медаровых. Расстановка сил в этой тихой войне была такова: 80 дворов Озиевых в поселке Гамурзиево против 50 дворов Медаровых в селе Сурхахи. «Если бы пошла перестрелка, в один день она могла бы унести 5–10 человек», – уверяет Али. Подсчет проверен опытом: три года назад кровная вражда между двумя другими родами унесла 12 жизней.

Молодого родственника Али Магомед-хана один из Медаровых ударил ножом в бытовой ссоре. Парень умер от потери крови. Родственники объясняют: Магомед-хан по всем горским обычаям встал на защиту гостей – семьи чеченских беженцев, которых он приютил у себя в бане. Что имел против чеченцев Медаров, они не уточняют.

По обычаям же началась потом охота за убийцей. «Мы искали его 8 лет по всей стране – в Магадане и в Якутии. И любой из нашего рода, кто его настигнет, тот и должен был рассчитаться с ним. Но до сегодняшнего дня настичь не удавалось», – говорит Али с явным сожалением.

Медаровы вынуждены были увольняться из организаций, где работали Озиевы. Старались не попадаться им на улице. Озиевы страдали не меньше. «Когда человек думает, что он должен отомстить, – это мучительная нагрузка», – говорит Али. «А не пробовали обратиться в правоохранительные органы?» – «Лучше иметь вражду с мужественными людьми, чем родство с немужественными», – многозначительно отвечает он. И неохотно поясняет: «Если чиновник захочет – светский суд влево пойдет, если деньги появятся – вправо, если указание будет – назад. А шариат – закон жесткий, неповторимый, и он не меняется».

Правоохранительные органы Ингушетии задержали убийцу Магомед-хана Озиева, но, продержав его недолго в СИЗО, выпустили.

ДВАЖДЫ СУДИМЫЕ

На входе в Верховный суд Ингушетии посетителей встречает не статуя Фемиды с завязанными глазами, а портрет еще молодого Руслана Аушева в камуфляже – того самого, что узаконил примирительную комиссию по делам кровной мести. Верховный судья Магомед Даурбеков прославился как защитник российской Конституции – он отменял некоторые указы первого президента республики как противоречащие Основному закону.

«Кровная месть нас спасает, – на полном серьезе говорит судья. – Так всегда происходит при ослаблении светской власти». Но ему очевидно, что как сдерживающий механизм угроза неизбежной мести работает все хуже. «Раньше немыслимо было то, что сейчас творится на Кавказе. У нас всегда знали, кто и за что убил. А сейчас на дороге стоят неизвестно кто – в камуфляже, с автоматом наперевес…» – объясняет Даурбеков.

Некогда мятежная Чечня с Ингушетией словно поменялись местами. «Конституционный строй» на ингушских дорогах охраняют блокпосты и БТР, вокруг сел – дополнительные войска, переброшенные в республику летом. При этом чем больше войск, тем быстрее государство сдает позиции на фронте гражданского правосудия. И вот уже институт кровной мести кажется ингушам единственной формой настоящего правосудия.

На столе судьи Даурбекова высится гора из томов уголовных дел о нападении отряда Басаева на Назрань 22 июня 2005 г. «Открываю я дело участника басаевского рейда и вижу: ему и подготовку теракта в Беслане приписали, и нападение на “Норд-Ост”, но следственная база при этом никакая, а в суде боевик заявляет, что признания у него выбили пытками», – рассказывает судья.

Накануне этого процесса общественность в Ингушетии раскололась: родственники нападавших боевиков ратовали за суд присяжных, родственники убитых милиционеров и мирных жителей призывали к наиболее строгому суду – единоличному. В результате 80–90% всех дел идет в суд присяжных, и половина подсудимых уже оправдана. «Я сам три-четыре дела рассматривал, – рассказывает Магомед Даурбеков, – 60% осудил, 40% – оправдал. Следственная база слабая, поэтому и оправдываем».

В Ингушетии сейчас обеспокоены тем, что родственники убитых теперь прибегнут к «правосудию гор». Срока давности оно не имеет. «Пару лет назад шел процесс над убийцей, и к нам поступила информация, что кровники его попытаются убрать на пути из СИЗО в здание суда, – вспоминает Даурбеков. – Семь конвоиров вели подсудимого через задний двор. Его все равно убили – из снайперской винтовки, точным выстрелом в голову».

«В тюрьме достать кровника даже проще. Заплатишь $2000 киллеру, и готово. Просто это немужественно. Неправильно судить двумя судами, если ты сам собираешься мстить», – говорит Али Озиев, сидя у нарядной мечети в своем родовом селе Гамурзиево. Возможно, за 8 лет он перебрал в уме все возможные картины расправы с убийцей своего родственника.

В РЕЖИМЕ ОЖИДАНИЯ

«Это похоже на начало хаоса, который у нас уже был при Дудаеве и Масхадове», – комментирует ситуацию в соседней Ингушетии начальник Гудермесского РОВД Магомед Эльдаров. Ни один авторитетный деятель на Северном Кавказе так и не рискнул выступить против обычая, а он во всеуслышание заявляет: «Нужно ужесточать наказание за кровную месть. Я просто другого выхода не вижу. Или мы перестреляем друг друга, или кто-то возьмет на себя ответственность».

В советское время, говорит Эльдаров, на территории Гудермесского района не было ни одного случая кровной мести. Первая была исполнена в январе 1992 г. – был убит Заурбек Тамхаев. Уже к началу второй чеченской войны в Гудермесе из мести убили 280 человек. Такому ускорению было две причины: во-первых, Дудаев выпустил на свободу уголовников, а во-вторых, в Советском Союзе власть расчеты с виновником брала на себя, а кровная месть была отягчающим обстоятельством. «Жаль, сейчас высшую меру наказания отменили», – сожалеет Эльдаров.

В Чечне уважительно рассказывают притчу о кровной мести – этакий недосягаемый пример для подражания. Однажды пьяный водитель задавил единственного сына одного из антидудаевских оппозиционеров. «Приведите мне убийцу, – заявил отец. – Я хочу его простить». Весь род восстал против его решения: «Ты всегда это успеешь сделать, – говорили ему. – Похорони хотя бы сына». Но отец был непреклонен. «Он простил ради Аллаха. И когда того пьяницу сбила другая машина, он долго ходил к нему на могилу читать Коран», – рассказывает старик из села Самашки, очевидец события.

«Только у меня в отделе несколько кровников – из бывших боевиков и тех, кто воевал на стороне федералов. Все сейчас находятся в ожидании – будет ли у них возможность рассчитаться друг с другом?» – рассказывает Эльдаров. Милиционеру приходится вести многочасовые беседы с молодежью. О причинах войны, об отношении к старикам, «посеявшим смуту на митингах начала 90-х» – это была их месть за депортацию, об отношении к федералам. О том, что «во время принятия Корана не было полицейских структур, и люди должны были защищать себя сами».

«Но я вижу, – говорит он, – многие только и ждут, пока сама обстановка не созреет для исполнения мести. Человек отложил это дело в долгий ящик, словно сдал в архив. Но как созреет ситуация, он обязательно этим воспользуется». Эльдаров дает неутешительный прогноз: как только в республике случится некоторое ослабление режима, например меньше станет военных на улицах, – будет всплеск случаев мести.

НЕРВНАЯ РАБОТА

В сентябре этого года, в священный месяц Рамадан, род Озиевых простил Медаровым убийство своего родственника. Обряд прощения состоялся в нарядной мечети в селе Гамурзиево. Все мужчины рода Медаровых обошли с рукопожатием и просьбами о прощении Озиевых. «Тяжело было и горько, но пришлось простить», – вздыхает Али.

Помириться две семьи уговорил председатель примирительной комиссии 80-летний Сусуркан Латыров. Он просто пришел к старшему брату убитого и расплакался. И тот сдался. «Два часа я потом лежал дома без памяти. Нервная у меня работа», – говорит Сусуркан.

Лилия Мухамедьярова, Newsweek