Два ряда колючей проволоки. Трехметровый забор. Вышки и часовые с оружием…
Два ряда колючей проволоки. Трехметровый забор. Вышки и часовые с оружием, заряженным боевыми патронами. С трудом верится, что это зона для малолеток. Вольская воспитательная колония…
Автор фото и текста Геннадий Михеев
Два ряда колючей проволоки. Трехметровый забор. Вышки и часовые с оружием, заряженным боевыми патронами. С трудом верится, что это зона для малолеток. Вольская воспитательная колония…
В последнее время в детской зоне все более заметна становится особая каста заключенных. Сильно поношенная одежда, разбитые ботинки, какая-то загнанность в лицах. Это каста малоимущих. В сущности, и отличаются-то они от остальных только тем, что к другим, более счастливым, приезжают родители, снабжают их одеждой и сигаретами.
Естественно, они делятся с «малоимущими», но здесь большую роль играет психологическое преимущество. Да, собственно, чем этот мир подростков и юношей за решеткой отличается от Большого мира? Но удручает здесь другое. При выходе из заключения, юноше – сироте (а именно из сирот и детей из неблагополучных семей образуется клан малоимущих) просто некуда деваться.
Администрация колонии старается пристраивать парней в ПТУ, но при массовой безработице они снова могут стать готовым материалом для преступного мира… Стараются так же как можно позже переводить во взрослые зоны (это, естественно, при длительных сроках). И даже, презрев возрастной ценз (с 14 до18 лет) держать парня у себя до 21 года, а там при условии хорошего поведения светит УДО (условно – досрочное освобождение).
Диме Зернову (фамилия по его просьбе изменена) девятнадцать. Тому, что он еще здесь (а не во взрослой зоне), помогли семь благодарностей в личном деле. А срок у него немалый – 9 с хвостиком лет. И преступление его слишком характерно для нашего времени. Он, и еще несколько парней насмерть забили мужчину. За джинсы. Его удар следствие признало смертельным. А джинсы все равно не подошли.
Вот он, малолетний убийца сидит передо мной, хмуро глядя исподлобья. Чем, в сущности, я от него отличаюсь? Только, разве, тем, что находимся с ним по разные стороны решетки… Я – относительно благополучный московский журналист, он же – малолетний преступник. Я довольно свободен в своем поведении, даже веду себя несколько вальяжно, он же до предела напряжен.
Вообще в обычной жизни нетрудно «вычислить» даже бывшего зека по этой всегдашней напряженности. Никаких откровений я от Димы не жду. Да и не смогу залезть в душу к парню. Разговор идет о привычных вещах. Под УДО он, как тяжелостатейник, попадает, но в отличие от вора, сидеть ему как минимум две трети срока.
Да и не будет он ни на что жаловаться, в этом состоит принятая в зоне игра, приз в которой – сокращение срока. Естественно, главная мечта Димы – о воле, хотя сам он с трудом представляет, чем он там будет заниматься. Задели любимую тему тюремного фольклора – о «черных» и «красных» зонах. И важно не то, кто в какой зоне держит власть – «менты» или «паханы» – а то, что малолетние преступники, еще изолированные от мира большого криминала, уже вполне осведомлены о законах и правилах, в нем творящихся.
Его, друзья, к кому приезжают родители, рассказывают, что они иногда даже рады, что их дети здесь, а не в Чечне. Здесь хотя бы можно быть уверенным, что их чадо останется в живых…
Дима давно уже понял, что матери он не нужен. Помогает то, что в зоне строятся отношения по принципу землячества, а посему на отсутствие одежды и курева ему не приходится жаловаться. В общем, не получился у нас разговор по душам.
А почему – я понял, только выйдя за зону. Просто потому, что испытал чувство неимоверного облегчения. Все-таки воля – это все.
