Женщина в российской тюрьме: СИЗО

Почему на женских зонах не бывает бунтов? По каким правилам живет женская тюрьма и чем она отличается от мужской? «Русь Сидящая» отвечает на эти вопросы. Первая часть большого погружения в материал Светланы Осиповой посвящена следственным изоляторам России.

«Там такое напряжение. Заходила новая девочка в камеру, и некоторые просто начинали смеяться. Просто так. Это такой неконтролируемый истерический смех. Это непередаваемое чувство. Я не знаю, как вы это в тексте передадите. Наверное, никак. Это не передать».

Первые дни в СИЗО

«Первые дни в СИЗО – самые страшные, это нельзя рассказать, описать – вспоминает Валя (имя изменено), – ты ничего не знаешь, не понимаешь, напуган всякими книгами, фильмами, рассказами о тюрьме. И все кажется ужасным, ты ждешь подвоха со всех сторон, что тебя побьют, изнасилуют, что-то отберут, а такого не происходит, на самом деле». Валя попала в СИЗО-6 (Москва) в 2004 году, ей тогда было 35 лет, всего в изоляторе она провела пять лет.

На фото: СИЗО-6 («Печатники»), г. Москва

Попав в «Печатники» (так называется СИЗО-6 по месту расположения), она узнала, что заключенные не кидаются на новичков, только что прибывших в камеру, не отбирают вещи, не разъясняют «понятия» – многого из того, что показывают в фильмах про тюрьму, в женских изоляторах и колониях нет. Есть напряжение, потому что рядом с тобой постоянно находятся несколько десятков человек. Есть бессонные ночи – потому что стресс. Есть большая камера, разделенная на три комнаты, дверей между которыми нет.

В одном помещении стоят 21 двухъярусная кровать (шконки) – соответственно 42 места. Около кроватей – приваренные к полу тумбочки, в них можно хранить все, что не запрещено: карандаши, ручки с синей пастой (строго шариковые, не гелевые), тетрадки, косметику и т. д. Нельзя — лак, ацетон, красные, черные, зеленые ручки — чтобы татуировки не делали. Соседняя комната – туалетное помещение, в нем душ (иногда даже есть горячая вода), две раковины, ногомойка (в ней женщины стирают вещи).

Чуть дальше – три туалета, разделенные низкой кирпичной перегородкой. Туалетная комната, как и все остальные, просматривается, в двери и стенах сделаны глазки. Третья комната – помещение для приема пищи, так называемая кухня. В ней два больших стола, лавки, холодильники, на холодильнике – телевизор (не во всех камерах). А еще есть откидное окошко в камеру – «кормá» – в него подают «корм». Мест на кухне ровно в два раза меньше, чем спальных мест в камере. Ответить на вопрос «почему так» никто из наших собеседниц не может, но предполагают, что это для того, чтобы ели по очереди, хотя это неудобно — время для приема пищи ограничено.

И это еще не плохо. Во многих СИЗО обстановка намного скромнее. В СИЗО-3 в Серпухове, например, нет тумбочек, и все вещи лежат под кроватями в пакетах. Кровати стоят вдоль стен, между ними – стол, лавок нет. Женщины едят, сидя на первых ярусах. Душа тоже нет, только раковина и туалет, огороженный занавеской, мыться можно в бане раз в неделю.

«Я недавно туда ездила, передачу делала, – рассказывает Мария (имя изменено), ранее сама отсидевшая год в СИЗО в Серпухове. – Встретила там женщину, у нее в СИЗО дочь, она говорит, что в камере нет даже ведра, стирать не в чем. Продукты хранить негде».

Отношения в камере

Среди женщин нет «авторитетов», потому что у женщин нет «понятий», как у мужчин, восходящих к уголовной субкультуре. «Там, скорее, подобие дедовщины», – поясняет одна из бывших заключенных. Тот, кто дольше сидит, имеет определенные привилегии, например, спать в более удобном месте – у окна, у стены. В камере помимо двухъярусных шконок есть так называемая «поляна» – четыре кровати без вторых ярусов.

Здесь обычно спят старшая по камере и ее приближенные или женщины, которые дольше сидят («старосиды»). Идет постоянное перемещение со шконки на шконку: когда освобождается более комфортное место, его занимает тот, у кого больше срок. Тот, кто сидит меньше всех, соответственно, спит на шконах, расположенных в менее удобных местах – около туалета, прохода, ближе к двери. Об этой двери (она называется «тормоза») в своих рассказах упоминают многие женщины, говоря «она постоянно лязгает» – характерный громкий звук запомнился почти всем.

Но иногда новеньким может не достаться даже такое неудобное место – например, в условиях перелимита, который в последнее время стал главной проблемой московских СИЗО. Женщины не могут спать по очереди, как мужчины, которые умеют договариваться между собой. Первая причина – та самая «дедовщина»: «Например, я пять лет сижу в СИЗО, и вот девочку новую с воли привели. Кто из нас двоих больше устал? Меня воротит уже ото всего, ото всех этих одинаковых историй, я на грани срыва. Уступлю я ей место?» – поясняет Валя. Вторая – вопрос гигиены: конечно, ничем, кроме грибка и чесотки, так заразиться нельзя, но сам факт волнует многих. Третья причина, по словам Вали, основана на том, что у мужчин, хоть и формально, существует отбой, но они не спят, у них после отбоя только жизнь начинается. В женском СИЗО, если дежурный увидел, что кто-то не лежит в кровати после отбоя, на нее напишут рапорт. Поэтому спать по очереди возможности нет.

Кстати, женщин в тюрьме – в отличие от мужчин – оберегают от туберкулёза, случаи, конечно, бывают, но в целом ситуация гораздо лучше, чем в мужских СИЗО и зонах, где туберкулёз – одна из главных опасностей.

Физическое состояние арестанта оценивается сокамерницами в зависимости от обстоятельств. Мария отмечает: «если в камеру привели беременную женщину, то я уступлю ей место, а кто-то не уступит, все зависит от человека. Это как в электричке». Но в то же время есть и те, кто симулируют – притворяются, что больны, потому что не хотят не то что на полу спать, а просто на второй ярус лезть (лесенок, как в поезде там нет, залезать неудобно, поясняет Мария) – «на пальму».

Предприниматель Алексей Козлов, сидевший в СИЗО-2 («Бутырска»), рассказывает, что в мужском СИЗО вопрос со спальными местами решает смотрящий: «Люди, которые участвуют в жизни камеры, помогают продуктами, деньгами, а также блатные (поддерживающие воровское движение) проблем со спальными местами не имеют». Кроме того, учитывается и такие факторы как возраст и состояние здоровья прибывшего в камеру заключенного: «Все почти как на свободе», – отмечает предприниматель. А то, сколько человек отсидел, на авторитет и уважение к нему сокамерников не влияет.

Но это не значит, что у женщин нет солидарности. Она есть, они поддерживают друг друга, едой делятся. Часто в заключении женщины живут так называемыми «семейками» (как и мужчины) – объединяются по два-три человека, «семейников», вместе едят, помогают друг другу. Например, перелимит в СИЗО-6, по мнению правозащитницы Зои Световой, некоторых женщин сплотил. Несмотря на тесноту – женщинам не хватает спальных мест, заключенные спят на матрасах на полу – женщины помогают друг другу, объединяются и вместе пишут жалобы. В то же время Анна Каретникова рассказывает, что в камерах нарастает нервозность, потому что свободных мест нет, постоянно идут война и торговля за раскладушки и матрасы. Неизбежны конфликты, начинаются притеснения сокамерниц.

Но правозащитники сходятся в том, что условия жизни в СИЗО-6 сейчас из-за перелимита очень тяжелые, а сотрудники не стремятся улучшать или облегчать положение заключенных, даже просьбы выдать вторые матрасы для тех, кто спит на полу, сотрудники не воспринимают как что-то жизненно необходимое – они привыкли выдавать те же матрасы исключительно как поощрение за что-либо. Ну например, претендентка на матрас настучит на сокамерницу, что у нее есть запрещенный предмет – щипчики для ногтей или для бровей, лезвие или ручка с зелеными чернилами.

«Многие женщины не могут попасть к врачу. Сотрудники не воспринимают всерьез проверки, были случаи, когда подделывались заявления, что человек был на медосмотре, а на самом деле не был», – рассказывает Анна Каретникова.

Об этом говорит и Зоя Светова, отмечая, что есть и хорошие сотрудники, но их мало, они физически не успевают за всем уследить.

Типичная вещь для СИЗО – нехватка овощей и фруктов, нормальной горячей еды, элементарных вещей. Там женщина не может просто открыть шкаф или холодильник и взять то, что ей нужно. «Если у тебя есть родственники, которые к тебе приходят, ты начинаешь их просить принести тебе стиральный порошок, шампунь, тазики, крема, какую-то одежду. Ты же остаёшься женщиной, тебе хочется поменять белье, одежду, выглядеть нормально», – рассказывает Валя. Но не у всех заключенных есть кто-то, кто может «греть» их с воли.

Стукачи

«В камере минимум пять-шесть человек, которые регулярно ходят к оперативнику», – вспоминает Валя. Ходят к оперативнику – то есть «стучат». Одна из бывших заключенных рассказывает о практике заключения договора администрации СИЗО с некоторыми заключенными о сотрудничестве – заключенные подписывают неофициальный «контракт», потому что оперативникам действительно надо, чтобы им кто-то «стучал». Это не юридический документ, но если он потом где-то всплывет, тебя свои же «на ремни порежут». А дальше механизм работает следующим образом:

«Например, на меня завели уголовное дело, доказательств очень мало, все шито белыми нитками. Мы с тобой сидим в одной камере, начинаем дружить. Мне о своем деле поговорить не с кем, я вижу в тебе душевного человека, начинаю верить, что это дальше тебя не уйдет, и рассказываю тебе что-то, что играет против меня. И мне в голову не приходит, что ты со мной дружишь, потому что тебе оперативник сказал со мной дружить. И оперативник тебя раз в неделю вызывает, и все, что ты рассказываешь, в итоге попадает в материалы моего уголовного дела».

Валя предполагает, что официально такие «показания» не используются, не учитываются в суде, но передаются вместе со всеми материалами в колонию.

При этом администрации интересны не все заключенные, прежде всего лидеры общественного мнения, сильные личности, способные повлиять на мнение сокамерниц. Им навязчиво предлагают совместную работу или начинают просто «ломать». А выделить сильных и слабых людей в заключении несложно. «Места лишения свободы обнажают натуру человека, – рассказывает Валя. – Мы в камере 24/7 друг у друга на виду. И даже если человек приходит в каком-то образе, который он себе придумал для следователя, адвоката, еще для кого-то, максимум через месяц этот образ спадает».

Методы администрации

Женщины-заключенные в прямом смысле постоянно находятся на расстоянии вытянутой руки друг от друга, и характер человека становится ясен довольно быстро. Это видит и администрация СИЗО. Методы воздействия могут быть разными, но о применении сотрудниками СИЗО физической силы ни одна из собеседниц «Руси Сидящей» не упоминает.

«Бить не бьют, но действенные методы находят. Знакомство с оперативницей начинается с того, что она предлагает помощь, поддержку взамен на то, что ты будешь рассказывать ей чужие истории, докладывать, что в камере происходит. Так вот мы с ней общего языка не нашли, и я, юрист по образованию, начала выдвигать какие-то требования, на что мне было сказано: “Я вас научу, вам это с рук не сойдёт”. И с рук мне это не сошло», – рассказывает Валя.

На тот момент Валя находилась в СИЗО уже четыре месяца, обзавелась хозяйством, только что получила передачу (всего в месяц арестант может получить до 30 кг в передачах). Очень скоро пришла дежурная и, обращаясь к Вале, сказала: «Со всеми вещами через час будь готова». Все вещи – это та самая посылка весом в 30 кг, личные вещи – около 20 кг, матрас. Как правило, фраза «со всеми вещами» значит, что заключенного переводят в другую камеру.

Причина для перевода может быть любая – например, ссора в камере. «Я скатываю матрас, одеяло, собираю вещи, передачу, овощи, которые редкость и вообще сразу съедаются, потому что они портятся быстро, и их нельзя заказать 10 кг, а следующая передача будет только через месяц», – рассказывает Валя. Ее переводят в камеру на другом этаже, в противоположный конец коридора. Здание изолятора трехэтажное, длина коридоров – около 200 метров.

В тот день Валю переводили из камеры в камеру три раза: «Естественно, от моих овощей остался один сок. Так меня учили жизни. То есть либо ты сломаешь спину, таская на себе эти вещи, тазики, матрас, либо будешь сидеть тихо и делать, что говорят», – вспоминает Валя. На следующий день она сообщила об этом адвокату, но когда он пошел к начальнику изолятора, ему сказали, что перевели Валю из камеры в связи с ремонтом, и вообще в ее карточке отмечен только один перевод: «Там и бить не надо – когда так с вещами походишь, ты себя сам уже, считай, избил».

Естественно, для тех, кто сотрудничает, условия пребывания в СИЗО не такие строгие – работники изолятора могут закрыть глаза на какие-то нарушения. Одна из заключенных рассказывает, что тем, кто «стучал», перечисляли на счет какие-то небольшие деньги. То, что стукач передает оперативнику, превращается в оперативную информацию от засекреченного источника, которая затем разрабатывается.

«Так в уголовных делах могут появляться новые эпизоды, – рассказывает Ирина, отсидевшая пять лет в СИЗО-6, – А доказать, что информация появилась именно от сокамерника-стукача, невозможно».

Кто-то идет к оперативнику, чтобы была возможность достать хотя бы необходимые средства гигиены, кто-то ради положительной записи в личном деле, кто-то – из страха. А боятся всегда и всего, потому что наказывают, потому что каждая женщина хочет, чтобы все это кончилось как страшный сон, хочет вернуться к своей семье.

Наказывают всей камерой – за «провинность» одного вся камера может собраться со всеми вещами и сделать три круга по изолятору из одного конца коридора в другой по всем этажам. Если одна из заключенных начинает выражать недовольство по какому-то поводу, на это отрицательно реагирует вся камера – у заключенных разный возраст, разное состояние здоровья, никому не хочется ходить со всеми вещами по изолятору.

«Все заключенные понимают, что так будет, что наказание обязательно последует, и ни в каких документах оно не будет отмечено. Поэтому, если кто-то в камере начинает открывать рот, его быстро зажимают», – поясняет Валя.

Алексей Козлов утверждает, что даже предположить невозможно, чтобы в мужском СИЗО был подобный режим: «Такого, чтобы всю камеру вывели из-за одного человека, наказали – нет. Это может повлечь серьезные последствия – заключенные могут коллективно вскрыть вены. А это очень плохо для руководства, потому что это ЧП, никто из сотрудников в этом не заинтересован». Основная причина в том, что среди мужчин довольно много «авторитетов», к таким людям, соответственно, прислушиваются, вокруг них объединяются. «Руководство не боится одиночек, руководство боится толпы», – отмечает Козлов.

Но такой авторитетный человек может иметь и определенные договоренности с руководством: например, о том, что он не будет допускать, чтобы заключенные подавали жалобы в прокуратуру или Европейский суд по правам человека. «За подобные договоренности заключенный получает поблажки, а того из сокамерников, кто нарушит наложенный запрет, могут даже избить», – рассказывает предприниматель.

При этом ключевое отличие мужского СИЗО от женского Алексей Козлов видит в том, что у мужчин существует так называемая «дорога» (тюремная почта). Это ночная верёвочная система связи между камерами: передаются, как правило, записки, иногда чай, сигареты. Именно благодаря «дороге» мужские камеры могут скоординироваться даже за одну ночь. «Дорога» — обязательный атрибут мужского СИЗО. Есть ночные «дороги» и у женщин, но наличие межкамерной связи здесь зависит от позиции старшей по камере.

«Женщины идут по головам друг друга»

За порядком следит старшая по камере – одна из заключенных, формально ее выбирает камера, но при этом кандидатура старшей должна быть одобрена администрацией. Старшая по камере должна устраивать всех, потому что в ее обязанности входит, во-первых, обеспечение порядка в камере, начиная с записи информации о прибывающих в камеру женщинах – ФИО, статья, приговор, если есть, – и заканчивая предотвращением конфликтов между заключенными. Если в камере возникнут проблемы, старшую могут наказать. Во-вторых, она напрямую взаимодействует с администрацией. Никому не приходит в голову, что статья обвинения, например – это личная информация.

В условиях такого контроля – и со стороны заключенных, и со стороны администрации – протестовать даже против самых несправедливых действий оперативников или сотрудников СИЗО практически невозможно. Женщины зависимы – тем более в заключении – на них очень легко влиять, легко запугать или дать ложную надежду – каждая женщина, находясь в СИЗО, больше всего хочет домой, к своей семье, и ради этого часто готова сделать, сказать, подписать все, что потребуют:

«Многие хотят просто выйти и не хотят проблем. Говорят же, что преступный мир искоренит себя сам, надо только подобрать к нему ключи, и этот ключ подобран – снисхождение, УДО, и женщины идут по головам друг друга», – рассказывает Мария. О том же говорит и Валя, не раз повторяя: «В заключении женщинами зачастую движет страх, жадность и глупость. Нет понятий, нет организованности, таким образом, разве возможно хотя бы подобие бунта?»

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

Автор: Светлана Осипова, «Русь Сидящая»