«Папа, не ходи на работу!» или Что такое шахтерская рулетка

Журанлисты провели на шахте всего один день , и не увидели сотой доли того, что выпадает на судьбу горняков. Между тем их жизнь — вечная игра со смертью. Каждое утро, спускаясь под землю, они не знают, вернутся ли домой живыми. Почему угольщики идут работать в шахту, несмотря на риск?

Текст: Влад Абрамов. Фотографии: Максим Дондюк,  «Репортер»

Для того чтобы получить ответ на этот вопрос, корреспондент «Репортера» отправился в гости к экс-бригадиру проходчиков Петру Дюбанову в шахтный поселок Октябрь (Макеевка, Донецкая область). О горняцкой рулетке он знает не понаслышке. На шахте «Чайкино» трудилась почти вся его семья: жена, трое детей, родной брат и племянники. Общий трудовой стаж семьи Дюбановых — более 170 лет.

Семья Дюбановых живет не бедно, но и не богато. Диван у них в гостиной новый, а шкафы-буфеты остались еще c советских времен. Дощатый пол покрыт коричневой краской. Возле мягкого уголка — пушистый ковер. Телевизор большой, но не плазма. На стенах — фотографии внуков. Везде идеальный порядок. Гостеприимные хозяева приглашают меня пить чай.

– Внук Андрюшка у меня недавно спросил: «Как там в шахте? Страшно или нет?» Что ему сказать? Будешь шевелиться, смотреть за собой, за выработкой — ничего не произойдет, а нет… Мне повезло. Легкие травмы получил: там зашили, там подштопали. Но так, чтоб сурьезное что-то, не было. Хотя под завалом я был, — голос у Петра Аврамовича ровный и спокойный. Вот уж правда — ко всему можно привыкнуть. Особенно если из своих 73 лет провел под землей 40.

Любимый хит всех шахтеров: «…а молодого коногона несут с пробитой головой…»

– Было начало смены. Мы только начали работать и слышим: кап-кап-кап. Перед обрушением порода предупреждает людей — с кровли начинают мелкие камешки сыпаться, как маленький дождик. Ну, думаем, сейчас нам будет! Рядом была спасательная ниша. Глубина — полтора метра, длина — метров пять, и высота — метра три. Стали туда.

Успели еще немного укрепить кровлю, и тут грохот! Когда вывозили упавшую породу, посчитали, что ее было больше 500 тонн! Это же какая масса рядом с нами ушла! Воздух как засосало, а из пласта газ угарный, метан к нам вытянуло, — старый шахтер ненадолго прерывает свой рассказ, смотрит куда-то вдаль. — «Спасатели» наши ушли. Мы перед началом работы повесили их вроде в безопасном месте, но туда порода рухнула. Спасло нас, что рядом была труба со сжатым воздухом. Пооткрывали четыре «соска», куда отбойные молотки включают, и смогли дышать.

Награды Дюбанова-старшего: орден Трудового Красного Знамени, знак «Шахтерская Слава» и др.

Петр Аврамович вспоминает, как вели себя тогда его товарищи. У одного губы тряслись и пот на лбу выступил. У второго руки дрожали так, что он не мог стойку на нужное место поставить, чтобы закрепить кровлю.

– Больше часа разбирали тот завал, — продолжает он. — Наконец появилась небольшая расщелина, пролезли в нее как могли, не дожидаясь, пока полностью породу расчистят. Доработали смену, поднялись наверх. Выезжали уже со смехом. Вспоминали, кто как себя вел. Ну и обмыли это дело, что живые остались. Много не пили — завтра опять надо было на работу, но немного расслабились.

– А почему вы сразу на поверхность не поехали? После такого стресса-то? — спрашиваю я.

– Так травмированных же не было…

Дочка частенько просит папу: «Не ходи сегодня на работу, останься со мной дома»

Последние слова произносит уже младший сын Дюбановых — Александр Петрович. Два его старших брата давно обзавелись жильем в других районах Макеевки. А он вместе женой и двумя детьми живет в доме отца. Работает на шахте начальником смены (отвечает за то, чтобы все работы были выполнены качественно и в срок).

– Я против был, чтобы сыновья шахтерами становились! — замечает старший Дюбанов. — Но что с ними сделаешь?

Разговор подхватывает его жена.

– У меня отец шахтер, три брата шахтеры. Я все об этой работе знаю, старалась сыновьям выбрать профессии, где не так опасно. Но все равно старший наш сын Славик едва не погиб.

– У брата был первый день после отпуска. Спустился он не в свою смену, надо было с начальством осмотреть опасный участок. И в какой-то момент кровля разыгралась. Засыпало замдиректора по производству и моего брата. Комбайнеру руки придавило, еще одному парню ноги вроде повредило.

История, которую по очереди рассказывает семья, произошла более 15 лет назад. Но когда Лидия Ивановна начинает вспоминать тот день, у нее на глазах появляются слезы.

– Я тогда на смене в ламповой работала (участок, где шахтерам выдают светильники. — «Репортер»). Никто мне не сказал, что беда случилась, ни девчата, ни начальник. Знали, но молчали. И вот вся смена выехала, а сына нет. Вижу ребят-горноспасателей. Бегу, спрашиваю,что случилось. Те: «Вы что, не знаете? Засыпало парней». Я только и спросила: «Как?» Они: «Обыкновенно!» Подошли знакомые, утешают меня: «Лида, ты не переживай. Все нормально. Сына сейчас вывезут». Его и правда выносят на носилках. Славик мне говорит: «Ма, все нормально, я отойду». Но он еще несколько месяцев в больнице лежал, очень сильный удар по голове получил, теперь инвалидность у него.

Бывшему бригадиру проходчиков 73 года, и большую часть жизни, 40 лет, он отдал работе под землей

Лидия Ивановна всхлипывает. За нее заканчивает рассказ Александр.

– Повезло брату. Засыпало в таком месте, что смогли за 3,5 часа раскопать. А замдиректора так и не спасли. Он сутки живой был, но его металлической крепью давило. Садилась крепь на него, садилась (речь идет об арочной крепи — металлической конструкции, которая укрепляет выработку. — «Репортер»). Жестокая смерть.

Я не удерживаюсь от вопроса:

– Неужели не страшно после такого отпускать сына на шахту?

– Ну что, Саша… Что Бог даст. Кормить-то семью надо! — восклицает Лидия Ивановна, словно подводит черту.

– Если бы вернуться назад, то, может, и не выбрал бы шахтерскую профессию, — признается Саша.

В середине 1990-х он закончил техникум, потом институт. Поработал в шахте на практике и на 7 лет ушел из угольной промышленности. Работал в мастерской, которая занималась тюнингом автомобилей.

– Та работа вроде интересная, зарплата больше, чем на шахте. Но не мое. Потом владелец продал мастерскую, мы остались у разбитого корыта. И я подумал: «Для чего-то же я учился столько лет?». Пошел на «Чайкино». Жена была против, и сейчас она против. Наташа же в нашем поселке выросла, понимает, как опасно под землей. Но деньги семье нужны, и легко их нигде не заработаешь.

Дюбанов делать карьеру не спешит, но говорит: «Плох тот горняк, который не мечтает стать директором»

Надо сказать, что шахтерские жены недовольны не только тем, что работа опасна. Горняки работают в четыре смены, и бывает так, что муж уходит на работу — жена и дети еще спят, возвращается — они уже спят.

– Мне четырехлетняя доченька недавно сказала: «Папа, не ходи на работу». Ей не хватает общения со мной, — признается Саша. — Я пока не спешу продвигаться по карьерной лестнице. Начальство проводит на шахте по 10–12 часов. И вообще не видит свою семью. Я пока так работать не готов. Но думаю, что еще успею стать директором шахты.

Несмотря на то, что в этой семье все горняки, о шахте Дюбановы говорят друг с другом нечасто. Слишком тяжело многое вспоминается.