Украинские артиллеристы — о шутках на передовой, снах под обстрелами и ловле на живца

Мы познакомились с артиллеристом Виктором и его сослуживцами в конце лета. Тогда он и его товарищи впервые столкнулись с вражескими «Градами». Парни с нескрываемым ужасом рассказывали о пережитом. Теперь об обстрелах говорят гораздо спокойнее. Артиллерийские дуэли стали привычным делом. И обойтись без них сейчас невозможно никак

«Вы знаете, почему артиллерию называют богом войны? Из-за того, что мы на нее молимся. Вы не представляете, сколько раз она нас спасала. И если бы не она, то неизвестно, чей был бы донецкий аэропорт или ТЭС в Счастье, или Дебальцево», — эту фразу с минимальными вариациями мне говорили и офицеры, и простые бойцы на передовой.

Специалисты утверждают, что война в Украине страшнее Афганской. В Афганистане она была в основном контактной (против советских войск использовали стрелковое оружие, минометы стреляли достаточно редко). На востоке Украины в воздух взлетали и вспахивали землю тонны снарядов. Наши бойцы рассказывали, что за день могли выпустить по врагу один-два «Урала» боеприпасов.

Сейчас идет война артиллерий, исход боев решают мины, снаряды, ракеты. Но какой ценой даются победы нашим артиллеристам? Легко ли быть богом?

«По кому я стрелял? По русским? По украинцам?»

— Они били нас, а мы их, — Виктор, рядовой артиллерист, говорит эти слова без хвастовства, без ноток героизма, а с болью и горечью. — Мы летом много колонн положили. Я это точно знаю. У нас гаубицы, которые издалека ведут огонь, до врага было 15 километров. Мы не видели, по кому именно лупим. Но иногда я видел густой черный дым, было понятно, что мы не промахнулись, — мой собеседник вздыхает и продолжает: — Я знаю, что много людей убил. Кто они были? Украинцы? Русские? Я не знаю. Они били нас, мы — их. Просто чтобы выжить.

Витя сейчас за 1,5 тысячи километров от линии фронта. Он вернулся в родное закарпатское село в середине осени, до этого пять месяцев воевал в Луганской области. Сражался под Металлистом, продвигался все ближе и ближе к Луганску, а когда наших начали теснить — прикрывал отход войск. Нахлебался войны с лихвой.

— Сердце посадил, почки больные, слух после контузии потерял, голова постоянно болит, память отказывает, — перечисляет артиллерист.

— И что доктора говорят?

— Говорят, может, когда-то пройдет, — надеется Виктор. — И еще бессонница меня замучила. Я до двух-трех ночи не могу заснуть. Вроде начинаю проваливаться в сон — и как будто снова оказываюсь на позиции. Слышу переговоры по рации, как корректировщик хвалит нас: «Молодцы, попали в колонну, разбили технику», — Виктор замолкает, а потом вновь возвращается к больной теме: — Да, я убивал, но тех, кто пришел за нашими жизнями. Нас ведь тоже хорошо «наградили». Сколько у нас раненых? Сколько убитых?

За прошедшие месяцы обстрелы для Виктора и его сослуживцев стали чем-то привычным, перестали наводить такой страх. Минометы, «Грады», «Смерчи» в его рассказе упоминаются мельком, через запятую, как нечто не заслуживающее отдельного рассказа. Хотя на самом деле страх перед ними никуда не делся, лишь ушел глубоко-глубоко.

На войну Виктор пошел добровольцем, но не так давно написал «отказ» — рапорт о том, что не хочет еще раз ехать в зону АТО.

— Я чувствую, что не вернусь оттуда. Ты можешь не поверить, но у меня там чутье появилось на опасность. Мне как будто кто говорил, что будут «Грады» лупить. Если я туда уеду, то там и останусь. Это здесь я человек, а там мы пешки, там мы мясо, — задумчиво говорит парень. — Но только ты не подумай, что я струсил! Я патриот. Если будет всеобщая мобилизация — пойду первым.

«Наши делают 25 выстрелов, а они 250»

— Вот ты у меня спрашиваешь: «Насколько страшное оружие миномет?» Ты на меня посмотри! У меня нога посечена осколками от бедра до голени, я уже несколько месяцев из госпиталя в госпиталь переезжаю. А парню, который стоял рядом со мной, ногу ампутировали. Мина метрах в семи от нас разорвалась, а если бы ближе — мы бы сейчас с тобой не разговаривали, — рассказывает минометчик Андрей. — С помощью минометов мы держим ТЭС под Счастьем и многие другие места. Вот сколько раз было, что ползут они на наших. Но подходим мы с минометом, и враги отползают.

На все мои вопросы он отвечает ровно, спокойно, без лишних эмоций. Так, словно ранение и вылазки в тыл врага для него — ничем не примечательные будни.

— Мы в тот день были за линией фронта, на территории врага. На БТР не получилось подъехать в нужное нам место, мы разобрали миномет, взвалили его и боекомплект на себя и понесли. Но пока мы их обстреливали, нас засекли. Дали ответный залп, — продолжает парень. — Знаешь, я морально был готов к тому, что ранят. Не скажу, что боялся этого, просто допускал такую возможность. Вообще, на ситуацию нужно смотреть трезво. А то приходят к нам пацаны, которые говорят, что ничего не боятся и плевали на опасность. Но через три дня он в «броне» и ест, и спит. И когда обстрел — закрыл уши, сжался в комок, — едва заметно улыбается мой собеседник.

— А остальные что делают во время обстрелов?

— Мы шутим, смеемся и спим, — отвечает Андрей.

— Спите? Под звуки взрывов?

— Если под обстрелом не спать, то когда вообще это делать? И потом, у нас час-два плотный огонь, а дальше так, постреливают, — отвечает Андрей.

Он с детства мечтал об армейских погонах, хотел продолжить военную династию. В 1990-х поступил в Сумское артиллерийское училище. Проучился несколько курсов и бросил.

— Тошно стало от того бардака, — признается. — Вот встречаю я в те годы парня со старших курсов. Помню, что учился он на тройки, звезд с неба не хватал. И вдруг стоит у хорошего «мерседеса». Я подошел, поздоровался, говорю: «Что, лейтенантам так хорошо платят?» А он: «Ты знаешь, что колеса от минометов к „москвичам“ подходят? И знаешь, сколько у нас техники на консервации?»

Но артиллеристом Андрей все же стал. Пошел добровольцем, просился на передовую. Достаточно спокойный, он взрывается, когда разговор заходит об оставшихся под Счастьем товарищах.

— Перемирие! — Андрей выплевывает это слово. — Наши делают 25 выстрелов, а они 250! Сколько раз мы рвались в бой, сколько раз хотели ответить в полную силу, но в ответ: «Держитесь. Так надо». Похоже, что наверху решают, за кем будет победа. Политики воздух гоняют, а ребята гибнут. И что нам остается? Воевать! Гадов и трусов среди наших уже нет. Как только ногу залечат, я назад к пацанам. Генеральские погоны не заслужим, но свою землю не отдадим! Ты только правду напиши. Пожалуйста! Бесит, когда вы, журналисты, все искажаете! Вот писали, что мы из-под Иловайска без оружия, чуть ли не в одних трусах бежали. За что нас так унижать? Зачем писать такую х…ю. Я в форме вышел, у меня боекомплект был больше, чем в день, когда я туда заходил! — кипятится Андрей.

«Нас ловят на живца»

С полковником Валерием Васильевичем, начальником артиллерии одного из секторов зоны АТО, мы встретились на одном из блокпостов, неподалеку от печально известного Счастья. Здесь постоянно идут обстрелы, не смолкают далекие и близкие раскаты взрывов. Здесь, как нигде, знают, насколько важна артиллерия.

До приезда полковника мы успели поговорить с артиллеристами.

— До того как стать замкомвзвода, работал учителем в школе, — признается лейтенант Сергей. — Вообще, у нас очень много мобилизованных. Со мной в землянке живет лесник, директор фирмы. Есть парни, которые мебель собирали. Виталя водилой был и водилой остался. Есть еще один учитель. Но здесь мы стали минометчиками и очень неплохими. Война учит быстро.

— А я родом из Луганска. Я местный. Приехал отбивать свои родимые места, — присоединяется к нашей беседе еще один парень, у которого на бронежилете ручкой написано «Фома». — Они минометчики, а я на самоходке воюю. Под Иловайском мог танк подбить, вышел на прямую наводку, но в нас раньше попали. Но я и тут смогу танк подбить. Меня среди ночи разбуди и скажи: «Наведи на цель!» — я моментально наведу. Я профессионал. Вот когда в нас попали, я точно знал, куда бежать. Испугался только, когда бой закончился, — гордо говорит парень, которому на вид нет и 20 лет.

— Когда заканчивается стрельба, когда все проходит, ты вдыхаешь полной грудью воздух и думаешь, как хорошо дышать, — медик, который стоял в стороне, ставит точку в нашем разговоре.

Мы встречаемся с полковником, он первый начинает разговор:

— В прошлом году Минобороны провело реорганизацию, которая нанесла колоссальный удар по артиллерии. Была практически погублена артиллерийская разведка, выведена из штата самоходная гаубица 2С1 «Гвоздика». Целая артиллерийская бригада была к нулю сведена, а как бы она нам сейчас пригодилась. Она бы колоссальнейшую роль сыграла. Теперь все это восстанавливается быстрыми темпами. Хотя все было и все было в нормальном состоянии.

— Что изменила война? Чему научила?

— Мы должны быть, как кобра. Ты вылез, укусил и ушел, чтобы стать в боевую позицию в другом месте. Работаем так: огневой налет — уход, огневой налет — уход. Раньше такого не было. Мы привыкли: стать «стабильно» и стрелять. Но в ответ мы начали получать. Новая тактика прописана нашей кровью. Война учит быстро.

— Вы постоянно в движении?

— Можно сделать часовой марш и стать. На подготовку к первому выстрелу уйдет минут 20. Пять минут мы будем лупить по врагу, конкретно так лупить. А через 9–10 минут нас на том месте уже не будет. Но за пять минут четыре самоходки выпустят по 10 снарядов. Калибр у нас 152 мм, там одна гильза тебе по пояс будет (снаряд весит около 50 кг. — «Репортер»). Можешь сам прикинуть, что будет, когда все попадет в цель.

— Но в ответ стреляют и по вам.

— Я был во многих переделках, нас обстреливали из разных систем. Для меня «Смерчи», «Ураганы», бээмы («Град», он же БМ-21. — «Репортер») не так страшны, как гаубица. Ты можешь услышать свист мины, хлопки ракет, и есть время спрятаться. От «Града» тебя любая яма спасет, вероятность, что попадет именно в тебя, есть, но она небольшая. Но когда летят снаряды гаубиц, это значит, что стреляют прицельно. Тебя вычислили и бьют именно по тебе. И было такое, что снаряды ложились все ближе и ближе. Явно работал корректировщик.

— Насколько это было страшно?

— Живот к спине в такие секунды прилипает. Очень не по себе, когда взрывная волна твою голову в одну сторону, потом в другую, жух-жух. В ушах звон. И у ребят психика не выдерживает. На моих глазах солдат сошел с ума. Он во время взрыва засовывал голову в реку, так пытался спрятаться. Потом по воде, как Иисус, перебежал на тот берег. Я его окликнул, крикнул, что туда, к нему, все осколки полетят, и он опять по реке, как по суше, к нам. Или вот, представь, один в яму прыгает и кричит товарищу: «Ложись на меня!» Понимаешь, в чем смысл? Яма небольшая, и второй не столько спрятался, сколько того, кто под ним, прикрыл. Страшно, очень страшно в такие моменты. Но будешь бояться — достанут. Надо собраться и не дать страху завладеть тобой. Я сразу начинаю думать о том, что надо дать команду, чтобы ответка пошла. Я в любой точке скажу, где я и куда нужно лупить нашим. И даже дальность до врага прикину.

— Я слышал, что на артиллеристов идет настоящая охота.

— Да. И я думаю, если на нас охотятся, значит мы им сильно допекаем. И они придумывают хитрости. Например, начинают стрелять из автоматов по нашему блокпосту. Вызывают нас на подмогу, мы работаем артиллерией. И в это же время по блокпосту открывают огонь из миномета. Понял? Нашим кажется, что мы промахнулись. Они звонят нам, стрельба с нашей стороны приостанавливается, начинаем разбираться, что происходит. И пока эта сумятица, нас (артиллеристов) вычисляют. Три катавасии было таких, пока не поняли эту тему. Вторая уловка — стрельба по нашим позициям одиночным минометом. Если ты его визуально не заметил, то ты его никогда не поймаешь.

Но надо его «давить», заставлять прекратить огонь, переместиться. И он уходит, а по нам сразу ответный огонь идет. В чем они выигрывают на данный момент? У них корректировка ведется местными. Сколько мы их ловили! Простой пример. Мужик идет с велосипедом по полю. Подходим к нему: «Ты чего?» — «Да вот иду смотрю, как урожай» — «Покажи паспорт! Что в карманах?» И находим четыре мобильных телефона. И на каждом карточка одного и того же оператора. Понял, зачем? Он, проходя мимо нас, кидает «трубу», и ее сигнал используют для наводки.

— А как вы общаетесь со своими корректировщиками? Какие-то особенные средства связи?

— Данные передают или по мобильному, или через интернет.

— Но они же наверняка отслеживаются.

— Конечно. Но в эфире звучит как бы отрывок из игры в морской бой: «Д5 Д4 8». Или передадут: «200 15 10 15 30». Что ты из этого поймешь? А я посмотрю на циферблат часов и пойму, что мне передали. Что сказать, мы вычисляем их, они нас. Но корректировщик перемещается, не стоит на одном месте с картой в одной руке и биноклем в другой. Его тяжело вычислить. Да, засекут, покажут, в каком он селе находится. Но конкретный номер известен не будет. И попробуй вычисли абонента.

— С той стороны линии фронта вас обвиняют в обстреле мирных жителей. Что можете сказать об этом?

— Для того чтобы вычислить снаряд, надо провести нормальную экспертизу. Кто даст это сделать? А провокации есть. Они ставят системы у больниц, детских садиков. У нас есть карта, мы видим, откуда идет огонь, и при одном упоминании о детском садике… Я вам честно говорю, никто не скажет: «Давайте туда стрелять». Даже если мы знаем, что там нет детей. Может быть, разлет боеприпасов. Уйдет снаряд на 200 метров, а там уже жилой дом.

— Насколько я понимаю, промахи могут быть?

— Скажу так: сейчас увеличилась точность огня. Перед выстрелом нужно учесть целый комплекс факторов. Например, наверху ветер может быть сильнее, дуть в другую сторону. Не все учтешь. И если откинешь в расчетах пятерку после запятой, она в 20 метров промаха выливается. В этих условиях мы не можем провести полную подготовку, поэтому есть разброс снарядов. Не всегда точно стреляем. Но хорошо, что есть волонтеры. Последняя поставка была — вообще! Передали планшет с программой расчетов траекторий. Вещь! Ввел в планшет данные — и можно работать. Мы стали быстрее и точнее.

Урок дзена от «невидимки»

«Невидимки» — так называют артиллеристов, которые прикрывают украинских солдат в донецком аэропорту. Название говорит само за себя. Ребята постоянно перемещаются, нигде не задерживаются надолго. Залп — и уходят на новое место, туда, где их тяжело засечь.

— Иногда переезжаем два раза в день, — рассказывает рядовой Павел, один из «невидимок». — И на новом месте надо заново все обустраивать, окапываться вручную. И знаешь, что я заметил? Самые ленивые, попав под обстрел, начинают работать за троих. Ты им кричишь: «Да хватит уже копать». В ответ: «Нет! Надо еще на пару штыков углубиться».

В моем собеседнике сразу угадывается душа компании. Под широченными усами то и дело мелькает хитрая улыбка. Свои рассказы он перемежает анекдотами, шутками. Начинает повествовать о том, что им, «кочевникам», палатка и горячий обед кажутся чем-то сверхъестественным, и заключает:

— Но мы не жалуемся. Мы как в том анекдоте, где мужик сел на гвоздь и думает: «Может, оно так и надо?» — смеется Павел. — Вообще, юмор очень сильно там помогает. Вот стояли мы как-то в поле. Конец лета, жара, пыль. И тут кто-то вспоминает, что нам же обещали по 2 гектара как участникам АТО. Сразу забыли об усталости, начали поле между собой делить и в конце решили: а нашу пушку в самом центре поставим.

Но, разумеется, большую часть времени «невидимкам» не до шуток. За ними идет настоящая охота. Непросто жить с постоянными мыслями о том, что к тебе может случайно или неслучайно «прилететь».

— Со временем чувство страха сменилось чувством самосохранения. Раньше мы видели взрыв в трех-пяти километрах от нас — и бежали прятаться. Сейчас оцениваешь, в какую сторону идет огонь. Если близко, но не по тебе — нечего паниковать. Смысл бояться? Толку от этого? Ну, ухнуло и ухнуло. Оно целый день ухает. Ты не можешь изменить ситуацию, но можешь изменить свое отношение к ней. Такой вот дзен, — заключает Павел.

Когда разговор зашел о боевых задачах, о стрельбе, Павел заметно помрачнел.

— Есть задача — выполняем. Это ужасно, что гибнут люди. Но, к сожалению, такая ситуация, и ничего с этим не поделаешь. Некоторые воспринимают эту войну как соревнование. Для них важно, что «наши победили». Я не такой, — признается Павел. — И как мне быть? Считать, что в нас стреляют дебилы и людоеды? Но они в любом случае живые люди. Если люди не могут договориться — говорят пушки.

Замечаю, что именно «невидимок» чаще всего обвиняют в обстреле донецких домов. Павел в ответ на это пожимает плечами.

— Ты помнишь анекдот про то, как участковый нашел у мужика самогонный аппарат? Ну, значит, обрадовался милиционер, говорит: «Сейчас посадим тебя за самогоноварение». Мужик возмущается: «Но я же не гнал!» — «Но аппарат же есть?» — «Тогда и за изнасилование судите!» — «А кого ты изнасиловал?» — «Никого! Но аппарат же есть!» — улыбается Павел. — Вот так и с нами. Пушки у нас есть — значит, мы стреляли! Что они еще могут сказать? Понимаешь, мы ведем огонь издалека, но у нас есть карты! Мы видим, по какому квадрату бьем. И, поверь, никому не придет в голову открыть огонь по жилым домам.

Научились побеждать

Кто побеждает в этой необъявленной войне артиллерий? С этим вопросом мы обратились к майору в отставке Александру Франчуку. Уже несколько месяцев он занимается волонтерской работой, помогал разрабатывать программное обеспечение для планшетов артиллеристов, на добровольных началах читает лекции мобилизованным офицерам. Помогает вспомнить теорию, рассказывает об особенностях войны в Донбассе.

— Летом, когда у нас были котлы, они побеждали. Нанесли просто сокрушительное поражение. Мы не ожидали, что на нас обрушатся такие силы. Но прошел шок, и наши ребята начали учиться давать отпор, — рассказывает Александр Николаевич. — Они засекали наши батареи, но мы тоже этому научились. Они действовали умело. Приедут, стрельнут и убегают. Наши научились их ловить. И научились точно так же уходить, менять огневые позиции.

Вы слышали, чтобы в течение последнего месяца у нас были большие потери? По российским телеканалам не показывают нашу сгоревшую технику и разбитые позиции. Притом что массированные обстрелы идут. Не скажу, что у нас все хорошо. У нас много недочетов, скажем, мало корректировщиков. Но они появились, они есть. Заработали наши РЛС. А главное, у нас уже обстрелянные артиллеристы, которые поняли, что могут побеждать.

 Автор: Влад Абрамов, РЕПОРТЕР