Бандиты — феномен 90−х

Бандиты совсем «заскучали» примерно в 2003–2005 годах. Дело какое-то есть, доли где-то тоже имеются, но уважения былого нет. И в крупные бизнес-проекты вписаться не получается, потому что горизонты мышления у них короткие. И вот они уже начинают маяться без дела, попивать…

О бандитском феномене на постсоветском пространстве размышляет Вадим Волков, доктор социологических наук, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге, автор книги «Силовое предпринимательство».

– Вадим, вам нравится сериал «Бригада»?

– Хороший сериал. Хотя и сильно романтизированный. Если говорить о фильмах про современных бандитов, то наиболее адекватным мне представляется первый «Бумер». Там многое соответствует действительности: бандитская речь, спонтанность и необдуманность действий главных героев.

– Решая какую-то проблему, они создают две новых. Решая эти две, создают еще четыре. Они ведут себя агрессивно, ездят на «стрелки», стреляют, потом прячутся. Не разбойники, но на разбойное нападение пойти могут. На дворе двухтысячный год. А бандиты продолжают вести себя в соответствии с законами 1990−х. В этом их трагедия. Они не перестроились, у них нет будущего. Я это называю короткими горизонтами жизни.

– Что вы имеете в виду?

Успех предпринимательства, в том числе и бандитского, во многом зависит от того, какой у человека горизонт принятия решений. Скажем, у классических бандитов начала 1990−х был «часовой» горизонт. Их решения не имели никакого стратегического характера. Их не интересовали долговременные проекты и инвестиции. Они стремились урвать как можно больше здесь и сейчас — буквально в течение часа. Поэтому прибегали к насилию, не думая о его последствиях. А потом, когда отношения внутри экономического рынка стали усложняться, горизонты начали отодвигаться. На первый план вышли люди, которые способны были мыслить чуть дальше. Они поняли, что надо менять свое поведение, что нельзя быть спонтанными во время переговоров. И уж тем более — чуть что хвататься за пистолет. Потому что это может сильно ударить по карману. Они как бы начали социально взрослеть. Но таких было немного. Большая часть наших классических бандитов оказалась не у дел. Они даже не поняли, почему с ними это произошло.

Я недавно по телевизору видел Анатолия Быкова, заседающего в красноярском законодательном собрании. Если честно, выглядел он там потерянно, как будто не в своей тарелке. Он тоже чего-то не понял?

Он не понял, что нужно искать союзников в региональной власти. Решил, что достаточно силен, чтобы обойтись без них. В результате лишился большой части своего бизнеса. Кто нашел союзников во власти, в крупных компаниях, тот устроился гораздо комфортнее. Как, например, лидер измайловской группировки Антон Малевский — кстати, считается, что именно он послужил прообразом Саши Белого из сериала «Бригада».

Он ведь потом действовал в составе довольно сильной финансово-промыш ленной группы, которая способствовала консолидации алюминиевых активов. Малевский осознал свою новую функцию и поэтому, в отличие от многих лидеров ОПГ, погиб без посторонней помощи: он был фанатом парашютного спорта, и во время одного из прыжков в Южной Африке у него не раскрылся парашют.

– Почему капиталы, сформированные бандитами в «дикий» период, впоследствии так легко переходили в руки новых менеджеров?

Ну, сидит, допустим, в совете директоров какой-нибудь компании бандит со своей 10−процентной долей, которую он получил за то, что когда-то пролил кровь — свою или чужую, отнимая у кого-то бизнес. Толку от него никакого, поскольку он не может компетентно участвовать в управлении. Остальные смотрят, что с ним можно сделать. Убрать чужими руками, подвести под уголовное дело? Или придут и скажут: смотри, сколько на тебе всякого висит, давай мы тебе заплатим справедливо, чтобы ты не обижался — и ты уйдешь, купишь дом в Испании. Мы тебя трогать не будем.

– Сопротивляться бессмысленно?

А как сопротивляться? Застрелив кого-нибудь, проблему, как раньше, не решишь. Убьешьодного-двоих, а система останется прежней. С системой надо бороться системно, но бандиты этого не умеют. И, кстати говоря, тот не бандит, кто борется с системой.

– Исчезновение бандитов — неизбежный процесс?

Не то чтобы в этом была какая-то фатальная предопределенность. Просто у нас в стране очень быстро закончился этап харизматического капитализма. На смену пришел капитализм рыночный — менеджерский, профессиональный, корпоративный, процедурный, который по определению господствует над индивидуумом. Появилась потребность в бизнес-лидерах иного, более сложного, качества.

– Это вы про пресловутый слом эпох?

Ну, конечно. Одна Россия ушла — появилась другая. Лишние люди, конфликты между типажами. Короче говоря, сплошные чеховские мотивы. Думаю, что наша литература когда-нибудь еще опишет эти процессы.

Вы утверждаете, что бандиты кончились. А как же те мужики с агрессивными повадками, которые вываливаются у ресторанов из своих «гелендвагенов» в сопровождении таких же охранников?

Но посмотрите, как юмористически они теперь выглядят. Это же ушедшая натура. Они страшно пучат глаза, демонстрируя сверхрешительность, дескать, «кто тут посмеет посмотреть мне прямо в лицо». А люди кругом уже расслабились. Вызов принять некому, вызов уходит в пустоту, потому что нет адресата.

– Но ведь глаза пучат не только застрявшие в 1990−х бандиты. Некоторые люди, находящиеся при власти, тоже, бывает, пучат. Депутаты, например.

Естественно. Государственная власть всегда сопряжена с принуждением других — она требует решительности и жесткости в принятии решений, особенно в вопросах, касающихся укрепления своего авторитета. От бандита до государственника расстояние небольшое. Причем переход из одной ипостаси в другую происходит органично. В свое время в некоторых регионах это было чуть ли не поветрием: бандиты переходили на госслужбу или становились депутатами представительных органов различных уровней.

Наиболее ярко этот процесс проявился в Приморском крае, где высшие должности в столичном и краевом руководстве заняли люди, прошедшие «боевой» путь лидеров ОПГ и «авторитетных» бизнесменов. Хотя для такой метаморфозы, конечно, необходимо иметь определенное количество ума, способности к самообразованию и самоограничению.

– А может, необходимы еще и какие-то нравственные усилия?

Господь с вами. Я даже думаю, что бандиты в каком-то смысле более нравственны, чем чиновники. Потому что у бандита так: «Пацан сказал — пацан сделал». Бандит уважает тех, кто держит слово, у него есть стремление к порядку, он чтит жесткий кодекс. А у чиновников моральных ограничителей гораздо меньше. Я помню те времена, когда в разговорах между собой бандиты презрительно смеялись над чиновниками, хватающимися за любую возможностьчто-нибудь где-нибудь украсть.

– Почему в России бандитский период был столь скоротечен по сравнению с другими странами, с Италией, к примеру, где мафия крепко держалась примерно четыре поколения?

Время сжимается, движение истории ускоряется. В условиях правового вакуума, благоприятного для деятельности ОПГ, Россия находилась всего-то чуть больше десятилетия. Кроме того, есть международный опыт борьбы с оргпреступностью, и мы его использовали. Только не следует исчезновение бандитов ставить в заслугу милиции и всяким РУБОПам. То, чем они занимались в 1990−х, не имело никакого отношения к борьбе с оргпреступностью. Речь шла исключительно о конкуренции на рынке охранных услуг.

Наши бандиты, в отличие от тех же итальянских мафиози, не хотят продолжения себя в своих детях. Наоборот, посылают их в престижные учебные заведения. А дети, поучившись, приезжают на родину и видят в отцах каких-то реликтовых существ: «Папа, ради бога, только не попадайся на глаза моим друзьям».

Наша оргпреступность — это феномен одного поколения.

– Вадим, в своей книге «Силовое предпринимательство» вы называете ОПГ примитивными управляющими структурами. Что под этим подразумевается?

ОПГ и бандитов следует понимать как своего рода «фирмы», которые занимались регулированием отношений собственности в период, когда государство было практически парализовано, а сфера рыночного частного предпринимательства стремительно расширялась.

Говоря обыденным языком, отношения собственности — это «решение вопросов»: кто сколько получает от той или иной «темы», кто кому сколько должен, кто имеет право продать, отобрать, поделить бизнес. Сюда же примыкает ряд вопросов, касающихся юстиции — справедливости и арбитража — например, возмещение ущерба. А возможность перераспределять имущество, регулировать отношения собственности и определять, что есть справедливость, была у бандитов постольку, поскольку они обладали ресурсом принуждения.

– В каком году траектории судеб бандитов пошли в разных направлениях: могила, тюрьма, заграница, бизнес?

Если брать столицы и крупные города, то точкой расхождения условно можно считать рубеж веков — 1999–2000 годы. Российские экономика и политика к этому времени сильно изменились. Приспосабливаясь к преобразованиям, бандиты тоже вынуждены были измениться. Более умные и рациональные ушли в бизнес и государственное управление. В сущности, именно в это время бандиты стали исчезать как класс.

– Почему так произошло?

Во-первых, появились новые источники стабильного дохода. Бандиты начали вкладывать деньги в легальный бизнес. Они вступали в долю с бизнесменами, которых «крышевали», покупали или отнимали доли в предприятиях, становясь их собственниками. С развитием рынков, формальных институтов собственности — акционерных обществ, холдингов и т. д., бандиты начали получать предпринимательский доход и ренту, то есть становились капиталистами — теми самыми «барыгами», которых поначалу так презирали. Те, кто, бандитствуя, дожил до тридцати, обзавелись семьями и недвижимостью. Они уже не хотели рисковать. Игры в «реальных пацанов» им наскучили, жены тянули в приличное общество.

Во-вторых, по мере развития частного охранного бизнеса, в который пришли десятки тысяч бывших сотрудников спецслужб и милиции, бандиты стремительно теряли свою долю на этом рынке. При всей своей энергии бандиты не были профессионалами в сфере безопасности и управления информацией. Как это ни парадоксально, но многие лидеры ОПГ, создававшие коммерческие фирмы и холдинги, вступали в парт нерство с бывшими высокими милицейскими чинами, чтобы те выстраивали им надежные и профессиональные службы безопасности.

В-третьих, начал усиливаться главный конкурент бандитов — государство. Здесь множество аспектов. Например, активизировался законодательный процесс, эффективнее заработала судебная система. Что это означает? Что предприниматели стали активнее пользоваться формальным правом, ориентируясь на законы и судебные процедуры. Если управление вещевыми рынками еще можно было успешно вести по понятиям, то более крупные и сложные компании выстраивались с учетом современного хозяйственного права.

– Поговорим о тех, кто смог перестроиться. В какой бизнес чаще всего идут бандиты?

Собирая материалы для книги, я общался со многими питерскими бандитами. В том числе с одним человеком из чеченской ОПГ. В 1990−х он назначал «стрелки» и «перетирал» вопросы. А уже в 2000−м на мой воп рос: «Чем занимаешься?» — ответил: «На юридическом учусь». Потом я долго его не видел.

И вот недавно встретились, обменялись визитными карточками. На его визитке было два логотипа: юридической фирмы и охранного предприятия. Юридическая фирма мне известна. Она занимается двумя вещами: рейдерством и защитой от рейдерства. Это — типичная траектория бандитов, которые не вполне перестали ими быть. Они используют свои навыки силового предпринимательства там, где формальное хозяйственное право позволяет регулировать, отнимать и перераспределять собственность.

Но нынешнее рейдерство — это, по сути, мелочевка. Алюминиевое предприятие или ГОК сегодня не захватишь, как в былые времена. Разве что землю под каким-нибудь НИИ.

А что делать, если бандитских тем с простыми, быстро окупаемыми схемами больше нет. Отняли три вагона с углем, продали, получили деньги, вложили в паленую водку — все это осталось в прошлом.

– Получается, если нет темы, нет и бандитов?

Верно. Если говорить о Петербурге, то наши бандиты совсем «заскучали» примерно в 2003–2005 годах. Дело какое-то есть, доли где-то тоже имеются, но уважения былого нет. И в крупные бизнес-проекты вписаться не получается, потому что горизонты короткие. И вот они уже начинают маяться без дела, попивать.

– А в перспективе никаких бандитских тем не предвидится?

Игорный бизнес. Его собираются выводить в четыре особые зоны. Это же суперспекулятивная тема. Надо будет посмотреть, кто получит землю под казино и разрешение на строительство. Общеизвестно, что чуть ли ни весь российский игорный бизнес создан на бандитские деньги, в том числе на деньги различных этнических преступных группировок. Вряд ли те люди, которые в свое время вкладывали свои капиталы в казино, отдадут их без конфликтов. Так что, если власти на местах своевременно не начнут регулировать отношения собственности, мы, скорее всего, увидим там немало трупов.

Журнал «Эксперт»