Эвтаназия: на тот свет

В предсмертной записке Игорь Левадный написал: «Главное, боюсь, что не хватит отравы. Что я тогда буду делать? Боли дикие». Записка уже поистерлась и немного порвалась – она побывала в руках прокуроров, адвокатов и медицинских экспертов, которые уже пять лет пытаются выяснить, из-за чего этот пациент 15-й клинической больницы Москвы решил умереть. Отравы 70-летнему Игорю Владимировичу хватило. Он умер от передозировки седуксена.Легальный исход

«Он умер от передозировки седуксена. Мы не назначали ему это снотворное, и в таблеточном виде его в нашем отделении нет. Скорее всего кто-то принес ему седуксен», – говорит заведующий травматологическим отделением 15-й больницы Валерий Николаев. И добавляет: «Мне по-человечески очень жаль его». У Левадного был рак шейки бедра и подозрение на онкологию в легких. Его дочь Ирина до сих пор пытается наказать врачей, но не за то, что кто-то из них помог ему умереть (это в России еще никому не удавалось), а за то, что за ее отцом плохо ухаживали – неправильно лечили и не давали обезболивающих. В заключении клинико-экспертной комиссии написано: «Больной от болей не был избавлен».

Избавиться от болей раз и навсегда безнадежным пациентам медики помогают по-разному: могут принести смертельную дозу лекарства, как Левадному, могут сами сделать инъекцию, могут просто отключить от аппарата искусственного поддержания жизни. Просьбы об этом со стороны самих страдальцев или их родственников – далеко не редкость. Однако в России, в отличие от многих других стран, «окончательное решение» всегда держится в тайне. С точки зрения закона эвтаназия (в переводе с греческого «хорошая смерть») – уголовное преступление. С точки зрения Русской православной церкви (РПЦ) – нравственное. Но как выясняется из недавних опросов, большинство жителей России считают, что эвтаназия нужна, большинство врачей – тоже. И даже в рядах священнослужителей есть те, кто считает, что иногда смерть можно и поторопить.

Публично эвтаназию в России практически не обсуждают, разве что немного пошумели в 2002 г., когда убивать безнадежных больных разрешили в Голландии. Тогда Русская православная церковь включила в свою социальную доктрину такое положение: «Оставаясь верной соблюдению заповеди Божией “не убий”, Церковь не может признать нравственно приемлемыми распространенные ныне в светском обществе попытки легализации так называемой эвтаназии, то есть намеренного умерщвления безнадежно больных». Транснациональная радикальная партия собрала митинг у здания Госдумы с требованием узаконить эвтаназию. «Яблоко» и СПС провели совместный круглый стол и заклеймили позором сторонников «хорошей смерти». А Владимир Жириновский за это заклеймил позором «Яблоко» и СПС. На этом дискуссии и закончились.

«С эвтаназией – как с сексом в Советском Союзе: считается, что ее нет», – говорит Наталья Троян, выпускница уголовного отделения юрфака Новосибирского аграрного университета. Темой ее диплома была легализация эвтаназии. Начиная эту работу, Наталья была противницей того, чтобы людям помогали уйти из жизни; закончила – сторонницей. Опросив за последние полгода десятки врачей, она выяснила, что 60% из них – за легализацию. А в апреле ВЦИОМ выяснил, что 58% россиян за эвтаназию и только 28% – против. «Каждый, кто выступает против, должен своими глазами увидеть страдания людей. Страшно становится, когда видишь на двухметровой кровати половину человека, на лечение которого государство выделяет всего 24 рубля в сутки», – говорит Троян.

Наталья Троян считает, что эту ситуацию надо исправить, поэтому пишет законопроект об эвтаназии. Если он будет принят, решение о прекращении жизни пациента будет оформляться так. Пациент составляет заявление на имя главного врача, потом комиссия, состоящая из трех независимых медиков-экспертов (один психиатр и два врача-соматика), проводит обследование, ставит диагноз и назначает дату эвтаназии. В любой момент больной может от нее отказаться, но если решится опять, придется пройти все формальности заново. Эвтаназию, по мысли Троян, можно назначать только тем больным, которым, по заключению экспертов, осталось не больше полугода жизни, – шансов на то, что за такой срок изобретут спасительное лекарство, минимум. Смертельную дозу препарата должны вводить специально обученные медики-эвтаназиологи. Такая процедура, считает Троян, должна стать преградой злоупотреблениям, а также ошибкам в определении диагноза. «Главное, что больной должен принимать решение о своей смерти сам», – убеждена Троян.

В этом она прямо спорит с позицией РПЦ, по которой человек не должен приближать свою смерть – с помощью врачей или без. «Умерщвление человека в сознании недопустимо в любом случае, даже если он сам об этом просит, – говорит представитель Московской патриархии протоиерей Всеволод Чаплин. – Но бывают случаи, которые попадают в так называемую серую зону и в которых черно-белые оценки невозможны. Когда человек много лет находится в бессознательном состоянии и его жизнь поддерживают искусственно, возникает вопрос: не причиняет ли это страдание его душе, уже отделившейся от тела, и нужно ли считать это эвтаназией? В таких случаях родственникам и врачам решение должны подсказать их совесть и разум». Получается, в каком-то смысле Чаплин считает возможным пойти даже дальше, чем законодатели Голландии и Бельгии: это единственные две страны, где безнадежных пациентов разрешено просто-напросто отравлять, однако сделать это без их ясно выраженной воли означает убить беспомощного человека.

Впрочем, эксперты в России, общавшиеся с Newsweek, называют эвтаназией умерщвление и тех, кто об этом просит, и тех, кто попросить об этом не в состоянии. «Главный врач говорит: ну, пора. Больного с ведома родственников отключают от аппарата биологического тока. А сколько можно держать безнадежного больного?» – так на условиях анонимности чиновник Минздрава описывает типичный случай эвтаназии. Чаще всего, говорит он, эвтаназию практикуют в реанимации, в онкологических диспансерах, когда у больного ярко выражен болевой синдром, а единственный прогноз – смерть. Впрочем, насколько распространена такая практика, не смог оценить никто из собеседников Newsweek.

«Хорошая смерть» в России запрещена независимо от того, добровольная она или нет. Уголовный кодекс грозит эвтаназиологу убойной 105-й статьей. В статье 45 федерального закона «Об охране здоровья граждан» сказано: «Медицинскому персоналу запрещается осуществление эвтаназии – удовлетворение просьбы больного об ускорении его смерти какими-либо действиями или средствами, в том числе прекращением искусственных мер по поддержанию жизни». Врачи, помогающие пациенту умереть, заботятся о том, чтобы эту помощь невозможно было доказать. Способов достаточно, к тому же патологоанатомы помогают, поэтому пока ни один врач в России не получил срока за эвтаназию.

«К примеру, для восстановления работы сердца больным положено вводить внутривенно четверть ампулы препарата строфантин, – рассказывает патологоанатом с 20-летним стажем. – Но если ввести сразу всё содержимое ампулы, то произойдет остановка сердца. Вскрытие не может показать, какая доза препарата была введена больному». Если пациента отключают от аппарата искусственного поддержания жизни, установить, что смерть наступила именно из-за этого, а не просто из-за остановки сердца, невозможно. Или что больной умер от «присоединяющейся инфекции», объясняет чиновник Минздрава. Иногда для эвтаназии делают инъекцию пентобарбитала натрия: «Это обезболивающий препарат, которым при передозировке тоже можно убить человека, – объясняет патологоанатом. – Он меняет цвет тканей на красный или розовый. Подозрения возникают, когда основной диагноз человека – онкология, а умер он, например, от остановки дыхания, и цвет трупа при этом “свежий”. Но мы не проводим разбирательство в таких случаях, просто зашиваем труп и пишем заключение».

«Патологоанатомы в нашей стране входят в штат больницы и поэтому никогда не будут давать показания против врачей», – объясняет председатель Лиги защитников пациентов Александр Саверский, который помогает Ирине Левадной судиться с врачами по поводу ее отца.

Такое положение вещей, с одной стороны, оставляет свободу выбора страдающим, но с другой – не исключает злоупотреблений со стороны их родственников или врачей. «Законодательство не должно давать им больших полномочий распоряжаться жизнью больного. Это очень опасно: есть люди, которые перестанут поддерживать жизнь больного, чтобы не брать на себя лишних хлопот, а есть и такие, которые прервут жизнь человека ради его наследства», – предупреждает Всеволод Чаплин из Московской патриархии. А преподаватель уголовного права Новосибирского аграрного университета Сергей Шульгин, который помогает своей бывшей студентке Наталье Троян писать законопроект об эвтаназии (раньше он возглавлял райотдел милиции), говорит, что убийство под видом эвтаназии в России и так не редкость: «В моей практике был случай, когда мужчина умер от не очень тяжелого заболевания, а потом вскрытие показало, что у него не хватало почки. Думаю, что трансплантологи ускорили смерть». А чиновник Минздрава приводит еще одно циничное объяснение эвтаназии: «Весь бюджет больницы уходит на искусственное поддержание жизни».

В конце концов врачи могут и просто ошибаться. У двухлетней Даши Н. первая группа инвалидности. И ее мама Таисия считает это чудом. Во время родов врачи не удержали Дашу, она упала на пол, получила множественные травмы позвоночника, вывих бедра. Уже в реанимации к Таисии подошел лечащий врач и сказал: «Мне вас очень жаль, но то, что мы сейчас делаем, – издевательство над ребенком. Нужно это прекращать». Таисия отказалась и разыскала ортопеда, который смог спасти ее дочь. Мало того, сейчас девочка опережает по умственному развитию пятилетнего ребенка, хотя доктора прочили ей умственную отсталость. «За эти два года я научилась спорить с врачами», – говорит Таисия.

Могут ошибаться даже пациенты, находящиеся в сознании. Как сказано в социальной доктрине РПЦ, «просьба больного об ускорении смерти подчас обусловлена состоянием депрессии, лишающим его возможности правильно оценивать свое положение».

Именно такой случай Наталья Троян обнаружила в новосибирском Доме милосердия. Здесь лежат как раз те, кого собеседники Newsweek называют основными клиентами эвтаназиологов – раковые больные, парализованные, которые не считают свою жизнь человеческим существованием. Завотделением Дома милосердия Елена Тарасенко говорит, что всем, кто просит ускорить их смерть, отказывают. Отказали и Ивану Ивановичу Пальцеву, который попал сюда полтора года назад после тяжелейшего инсульта. «Раньше у меня была нога», – говорит Иван Иванович, рисуя пальцем по одеялу контур несуществующей конечности. Еще после удара он частично потерял зрение и первое время просил санитарок от него избавиться; не ел, не пил, отказывался принимать посетителей. Но однажды проснулся и увидел, как санитарка везет на каталке безнадежно больного из соседней палаты. Тот ничего не слышал и не понимал, из него торчали трубки катетеров. «У меня-то все не так плохо, – решил Пальцев. – Я понял, что хочу жить, взял костыли и отправился в спортзал». Сейчас каждое утро он занимается на тренажерах, а по вечерам пишет книгу «Жизнь отказника». Из-за плохого зрения буквы получаются большими и неровными. Но Ивана Ивановича это не смущает – когда-нибудь он надеется самостоятельно отнести рукопись в издательство. В первых строках книги он благодарит санитарок за то, что те не поддались на его просьбы и не помогли ему умереть.

Ольга Гончарова, runewsweek.ru