Плохие самаритяне, или в чем состоит угроза либерализма
Богатые страны рекомендуют развивающимся странам политику, прямо противоречащую их историческому опыту. За последние 25 лет посредством Международного валютного фонда (МВФ) и Мирового банка они навязали торговый либерализм многим странам. Всемирная торговая организация (ВТО) все таки позволяет некоторую тарифную защиту, особенно наиболее бедным странам. Но большинство развивающихся стран вынуждены значительно снизить тарифы и другие торговые ограничения. ВТО запретила большинство субсидий, за исключением, естественно, используемых до сих пор богатыми странами — в сельском хозяйстве, в исследовательской работе и новых разработках. Как-то один автопроизводитель из развивающейся страны начал экспортировать свои машины в Соединенные Штаты. Но потерпел фиаско. В стране начались дискуссии, что следует вернуться к предыдущему бизнесу — изготовлению машин для текстильной промышленности. В конце концов самым крупным экспортным товаром страны был шелк. Если за 25 лет не смогли построить приличные автомобили, будущего в этом деле нет — говорили скептики. Но правительство всячески поддерживало автопроизводителя. Он обеспечивал компании прибыли путем введения высоких таможенных тарифов и жесткого контроля иностранных инвестиций. Правительство даже предоставило государственные деньги, чтобы спасти компанию от банкротства. Но критики и дальше настаивали на том, что нужно позволить вернуться машинам иностранного производства и иностранным автопроизводителям, изгнанным из страны 20 лет назад.
То был 1958 год, а страной была Япония. Компанией-производителем была «Тойота», а машина называлась «Тойопет». В 1939 году правительство Японии выбросило из страны «Дженерал Моторз» с «Фордом» и начало опекаться «Тойотой». В 1949 году помог ей деньгами центральный банк. Сегодня выражение «японская машина» ассоциируется с высоким качеством и звучит так же естественно, как «французское вино». Такую историю рассказал Га-Джун Чанг в своей статье «Защищая глобальную бедность», опубликованной в британском журнале «Проспект». Он — автор недавно изданной книги «Плохие самаритяне: богатые народы, жалкая политика и угроза развивающемуся миру».
В своей статье Га-Джун Чанг вспомнил Томаса Фридмана — известного певца глобализации, и его термин «золотая смирительная рубашка». Этим термином Фридман обозначает сегодняшние неолиберальные ценности: обязательную приватизацию предприятий государственной формы собственности, низкий уровень инфляции, сокращение размеров правительства, сбалансированный бюджет, либерализацию торговли, дерегуляцию рынков иностранных инвестиций и капитала, конвертированную валюту, снижение уровня коррупции и приватизацию пенсионного обеспечения. Фридман убеждал, что «золотая смирительная рубашка» — это единственная одежда, подходящая для жестокой, но оживленной игры глобализации.
Впрочем, если бы в начале 60 хлет прошлого века японское правительство послушалось адептов свободной торговли, то не было бы «Лексуса». «Тойота» была бы сегодня в лучшем случае младшим партнером американского автопроизводителя, а Япония так и осталась бы третьесортной промышленной страной. Все современные развитые страны, включительно с Британией и США, считающиеся основателями свободного рынка и свободной торговли, становились богатыми по рецептам, противоречащим их сегодняшним ценностям. Так, в 1721 году Роберт Уолпоул — первый британский премьер-министр — ввел промышленную программу, защищавшую и поддерживавшую британских производителей, имевших серьезных конкурентов в Нидерландах, Бельгии и Люксембурге. Уолпоул заявил, что «ничто так не способствует повышению народного благосостояния, как экспорт готовых товаров и импорт заграничного сырья». До 1840 х годов средняя тарифнаяставка в Британской промышленности составляла 40—50%. Для сравнения — во Франции тогда она была 20%, а в Германии — 10%. Тарифом автор называет таможенный сбор, взимаемый страной при импорте иностранных товаров.
США также пошли путем Британии. Самое главное правило, что новые отрасли нуждаются в защите до того времени, когда они смогут конкурировать со своими иностранными соперниками, было разработано Александром Гамильтоном — первым министром финансов США. В 1789 году он предложил серию мероприятий для достижения индустриализации своей страны. Сюда входили защитные тарифы, субсидии, либерализация импорта промышленных мощностей, патентование изобретений и развитие банковской системы. Гамильтон прекрасно понимал возможные ловушки политики протекционизма новых отраслей промышленности и предостерегал, чтобы такая политика не продолжалась слишком долго. Он знал, что подобно родителям, слишком опекающим своих детей, правительство может развратить молодые отрасли. Но это не аргумент против политики протекционизма, пишет Га-Джун Чанг. Примеры плохого протекционизма просто показывают, что эту политику необходимо проводить разумно.
35-летний Гамильтон открыто проигнорировал совет всемирно известного английского экономиста Адама Смита. Как и большинство европейских экономистов того времени, Смит советовал американцам не развивать производство. Он убеждал, что любая попытка «остановить импорт европейских изделий помешает продвижению их страны к настоящему богатству и величеству». После Англо-Американской войны 1812 года США применили защитную политику в полной мере. До 1820 года средний тариф в промышленности поднялся до 40%. В 1830 х годах он былсамым высоким в мире и, кроме нескольких коротких периодов, оставался самым высоким вплоть до Второй мировой войны. Тогда производство в США достигло высшего уровня.
В конце XIX-го — в начале XX века Германия, сохраняя относительно умеренную среднюю тарифную ставку в промышленности (5—15%), очень опекалась металлургией. Швеция в это время ввела протекционизм в новообразованной инженерной отрасли, хотя в среднем тарифная ставка была 15—20%. В первой половине XX века Бельгия поддерживала умеренный уровень общей государственной защиты, но очень опекалась ключевой для себя текстильной и металлургической промышленностью.
Таможенные тарифы — не единственный инструмент торговой политики, используемый богатыми странами. Когда считают необходимым защитить свои новые отрасли, они вообще запрещают импорт или накладывают квоты на импорт. Они также предоставляют экспортные субсидии — иногда на все товары экспорта (как Япония и Корея), но чаще — на конкретные товары. В XVIII веке Британия предоставляла экспортные субсидии на порох, парусину, рафинированный сахар и шелк. Для поощрения экспорта некоторые государства возвращают компаниям деньги, оплаченные за импортированные промышленные мощности, предназначенные для производства экспортных товаров. Многие думали, что такие меры придумала Япония в 1950-х годах, но на самом деле этот механизм был создан в Британии в XVII веке.
В XIX веке США ограничили иностранные инвестиции в банковской сфере, судоходстве, горной промышленности и заготовке леса. Особенно строгими были ограничения в банковской сфере. В течение всего XIX века акционеры-нерезиденты не могли даже голосовать на собрании акционеров. Лишь американские граждане могли быть директорами Национального банка.
Некоторые страны пошли еще дальше. Япония закрыла для иностранных инвестиций большинство отраслей промышленности и ввела 49% ограничение права собственности в других отраслях до 1970-х годов. Корея наследовала эту модель, пока не была вынуждена прибегнуть к либерализации после финансового кризиса 1997 года. Между 1930-мы и 1980- мы годами Финляндия квалифицировала все фирмы, имеющие более 20% иностранных владельцев как «опасные предприятия». Все это вовсе не означает, что упомянутые страны были против иностранных компаний. Они лишь ограничивали иностранных инвесторов.
Богатые страны сегодня могут поддерживать приватизацию государственных предприятий развивающихся стран, но сами они построили свою промышленность благодаря государственной форме собственности. В начале индустриализации Германия и Япония на предприятиях своих ключевых отраслей — текстильной, стальной и судостроительной — установили государственную форму собственности. Во Франции такие известные компании, как Рено (автомобили), Алькател (телекоммуникационное оборудование), Томсон (электроника) и Эльф Аквитен (нефть и газ) были государственными предприятиями. Финляндия, Австрия и Норвегия после Второй мировой войны также развивали свою промышленность благодаря государственной форме собственности. Тайвань достиг своего экономического «чуда» с государственным сектором в экономике, размер которого в полтора раза превышал международный. Государственный сектор Сингапура — один из наиболее крупных в мире и включает такую компанию мирового класса, как «Сингапурские авиалинии».
МВФ и Мировой банк лоббируют либеральные правила для иностранных инвестиций. ВТО оказывает давление законами об интеллектуальной собственности и заставляет всех, в том числе самые бедные развивающиеся страны, выполнять стандарты США, которые даже кое-кто из американцев считает чрезмерными. Для чего они это делают? В 1841 году немецкий экономист Фридрих Лист раскритиковал Британию за то, что она проповедует свободную торговлю другим странам, в то время как сама достигла экономического могущества путем тарифной политики и субсидий. Он обвинил британцев в «выбивании из-под ног стремянки», по которой они поднялись на высшую мировую экономическую позицию. Сегодня богатые страны проповедуют свободную торговлю бедным странам для того, чтобы захватить большие доли их рынков и не допустить появления конкурентов. Они говорят: «делайте, как мы говорим», — и поступают, как плохие самаритяне, обогащаясь на чужих проблемах. Для этого богатые страны даже переписали свои истории, чтобы показать себя более последовательными, чем являются на самом деле.
Но правда заключается в том, считает Га-Джун Чанг, что «свободные торговцы» делают жизнь тех, кому они якобы пытаются помочь, тяжелее. Введение ими «красивой» политики либеральной внешней торговли, иностранных инвестиций и сильной патентной защиты привели к тому, что большинство развивающихся стран за последние 25 лет переживают плохие времена в сравнении с «плохим прошлым» протекционизма и правительственных интервенций 60— 70-х лет. Наполовину снизились ежегодные темпы экономического роста. Но и такой скромный показатель был достигнут только благодаря тому, что в расчете участвовали Китай и Индия — молодые динамичные гиганты, отказавшиеся одеть «золотую смирительную рубашку» Фридмана, хотя и постепенно либерализовавшие свои экономики.
Падение экономического роста особенно заметно в Латинской Америке и Африке. В 60—70-х годах доход на душу населения в Латинской Америке возрастал в среднем на 3,1% в год. Особенно быстро развивалась Бразилия — почти как восточно-азиатские страны «экономического чуда». С 1980-х годов, когда континент охватил неолиберализм, экономический рост Латинской Америки уменьшился втрое. Даже если допустить, что это было десятилетие «притирки», то 1990-е годы показывают, что доход на душу населения в регионе возрос лишь на 1,7%. Между 2000 и 2005 — на 0,6% в год.
Подталкивая бедные страны к свободному рынку, плохие самаритяне часто развивают риторику о «поле игры». Они убеждают, что развивающимся странам нельзя использовать такие инструменты, как протекционизм, субсидии и регуляторные механизмы, поскольку они составляют нечестную конкуренцию. Но ведь большинство видов спорта имеют четкое разделение по возрасту и полу, а бокс, борьба и тяжелая атлетика — еще и по весовым категориям. Глобальная экономическая конкуренция — это игра неравных игроков, подытоживает Га-Джун Чанг. Он отмечает, что не выступает против рынков, международной торговли или глобализации. Он признает, что в соглашениях ВТО есть положение о «специальном и дифференциальном режиме», который будет предоставлять бедным странам-членам ВТО определенные права. Но эти положения ограничены и просто дают бедным странам больше времени на либерализацию своих экономических правил. Глобализация — слишком важная вещь, чтобы доверить ее трубадурам свободной торговли, чьи советы за последние 25 лет «вылезли боком» развивающимся странам.
Елена КАГАНЕЦ, День
