Террорист Карлос Шакал о времени и о себе

Ильич Рамирес Санчес мало известен под своим именем. Но международного террориста Карлоса Шакала и его «подвиги» помнят ещё многие. Он стал прототипом злодея-террориста в романах «Шакал» Фредерика Форсайта и в трилогии о Борне у Роберта Ладлэма. Уже сидя в тюрьме, он написал автобиографическую книгу.  

«Революционный ислам» Санчеса — книга о времени, в котором он жил, и о себе, о выборе политического пути. И, конечно, о выборе религии. Откуда берётся международный терроризм? Каковы его истоки? Что приводило и приводит людей из вполне, казалось бы, в среду экстремистов? Разобраться в этом, очевидно, поможет книга, написанная самим международным террористом: в своё время Карлос Шакал осуществлял террористические операции в интересах «Народного фронта освобождения Палестины», Красных бригад, колумбийской организации M-19, японской «Красной армии», баскской ЭТА, Организации освобожления Палестины и других радикальных организаций. Издание «ЧасКор» опубликовало фрагменты книги, связанные с его жизнью в СССР.

Ильич Рамирес Санчес

Предисловие к первому русскому изданию «Революционного ислама»

Я прибыл в Москву в 1968 г., за несколько дней до своего дня рождения — 12 октября. Мне вот-вот должно было исполниться девятнадцать лет. Я поступил в Университет дружбы народов имени Патриса Лумумбы. То была пора революционного брожения: движения в поддержку Че Гевары, Мао, Вьетнама, антиколониальные, антисионистские и антиимпериалистические выступления, суровые кризисы биполярного равновесия, от которых выигрывали прежде всего простые люди, а также вспышки подрывной деятельности в странах «реального социализма». Я приехал в Москву молодым коммунистом и коммунистом же покинул её 20 июля 1970 г. За это время я стал яснее понимать те внутренние противоречия, которые двадцатью годами позже привели к краху СССР и развалу социалистического лагеря — посмертному торжеству Лаврентия Берии…

О Михаиле Горбачёве справедливо говорят, что он отец «гласности» и «перестройки». Обе эти меры были необходимы, чтобы довести до логического завершения культурное преобразование одряхлевшего «реального социализма». Однако при этом, к сожалению, забывают о том, что Горбачёв был первым секретарём Ставропольского крайкома КПСС, то есть возглавлял русскую колонизацию Северного Кавказа. На этот пост его выдвинул Юрий Андропов, вернейший последователь Берии, не извращенец-психопат, а убеждённый антикоммунист. Тот самый Андропов, который в 1956 г. яростно воспротивился захвату власти в Венгрии Яношем Кадаром и его товарищами, истинными коммунистами, героями сопротивления первому в истории фашистскому режиму.

Юрий Андропов регулярно ездил охотиться под Ессентуки. Останавливался он у отца Наташи Наймуншиной, актрисы, владеющей многими иностранными языками, моего хорошего друга. Наташа родилась в Берлине во время Великой Отечественной войны. Её родители были заброшены в Германию в качестве разведчиков. Отец, Герой Советского Союза, всю войну прослужил офицером генштаба III Рейха. Летом 1969 г. Наташа пригласила меня на каникулы в горы, на дачу, куда наезжали сливки советской партноменклатуры. Там я познакомился с Соней, своей первой большой любовью…

Из доверительных бесед я мало-помалу уяснил, что кризис системы неминуем. На то были экономические причины (провидческий доклад Аганбегяна), идеологические (я штудировал ленинские секретные архивы в библиотеке имени Ленина), политические (доклады ЦК относительно партий стран — участниц Варшавского Договора), военные (полная неразбериха в отделе ВВС, ведавшем разработкой реактивных двигателей) и стратегические (взрывоопасная ситуация на Уссурийском «фронте», отчуждение армий, размещённых на территории братских республик)…

Всё это должно было как-то укладываться в голове деятельного подростка, который вовсю наслаждался «dolce vita» под «Подмосковные вечера» [название песни в оригинале написано по-русски.— Прим. ред.], но параллельно должен был выполнять «спецзадание» венесуэльской герильи. КГБ и ГРУ вовсю шерстили элиту молодёжи, отбирая тех, кому предстояло стать либо лучшими, либо худшими гражданами своих стран, кто негласно способствовал победе Берии. Эта победа обернулась катастрофой не только для народов Советского Союза, ибо лишила их общего социалистического имущества, но и для остального человечества — оно было брошено на произвол хищной гегемонии янки. Мир впервые обрёл выраженную однополярность.

Что же делать?

Снова национализировать горнодобывающую промышленность и энергетику, обеспечив выгодные вложения со стороны иностранного капитала. Снова социализировать коммунальные услуги и весь транспорт, но предоставить в этом плане больше самостоятельности регионам. Бесплатное начальное образование — для всех, бесплатное высшее — в зависимости от успехов. Бесплатное медицинское обслуживание. Всеобщее социальное обеспечение.

Землю — тем, кто её обрабатывает, но не использует в качестве скудного подспорья для выживания, а относится к ней по-хозяйски, как крестьяне на американском Среднем Западе. При этом следует опираться на историческую традицию мужицкого коллективного землепользования…

17 ноября 2004 г. Владимир Путин объявил о создании новейшего стратегического оружия. Те, кто уже отчаялся дождаться возрождения вечной Руси, воспряли духом. Московская Русь, Третий Рим, восстанет из праха на трёх исторических основах: панславизм, православное христианство и коммунизм. Остальные народы, населяющие огромные пространства Российской Федерации, разделят с русскими их историческое предназначение: создать противовес гегемонистскому империализму янки — при том непременном условии, что будут соблюдены их национальные, религиозные и социальные права…

ФРАГМЕНТЫ ИЗ КНИГИ

Я родом из зажиточной семьи. Из круга мелких буржуа, которые постепенно богатеют и, достигнув определённого уровня обеспеченности, обосновываются в столице. Моя мать целиком посвятила себя семье и всегда была образцовой хозяйкой. Что же до моего отца, то он был одновременно доктор юридических наук, поэт, интеллектуал, политик, трибун и убеждённый революционер. Так что моё детство прошло в среде, безусловно, мелкобуржуазной, но буквально пропитанной революционным мистицизмом.

Отсюда и моё имя — Ильич. Я старший сын. Мы с моим братом Лениным дали нашему младшему брату имя Владимир. Учитывая исторический момент, выбор таких имён выглядел как довольно дерзкий вызов, но отец не слишком рисковал, поскольку был близок к военным и гражданским, стоявшим тогда у власти, — практически все они были его родственниками, боевыми сподвижниками, старыми друзьями…

* * *

Учился я, в общем, хорошо и преуспевал в том, что тогда называли «гуманитарными дисциплинами»: в истории, географии, литературе и особенно в психологии. В июле 1966 г. я закончил среднюю школу в Каракасе. В августе того же года я приехал в Лондон и год спустя ещё раз сдал школьные выпускные экзамены, на этот раз по профилю естественных наук, так называемые ordinary levels лондонского University Board, а в 1968 г. — следующий по сложности экзамен, advanced levels.

* * *

События, оставившие в моей жизни чёрный след, отчётливо и глубоко запечатлевшиеся в моей цепкой памяти — это, прежде всего, преждевременное рождение и, три месяца спустя, смерть моей сестры, а также наша поездка в Боготу и возвращение в Венесуэлу в самый разгар гражданской войны в Колумбии. Мне было три-четыре года, мы прибыли в Колумбию самолётом, мой отец хотел воспользоваться тем, что в связи с гражданской войной цены на землю сильно упали, и купить кофейную плантацию и ферму для разведения быков. Возвращение же домой было смелым, очень рискованным предприятием. Отец и шофёр были вооружены только револьверами, мать находилась на пятом месяце беременности, сопровождали нас лишь две преданные нам гувернантки…

Неизгладимый отпечаток оставили в моей жизни и другие события: всеобщая забастовка 1952 г., последовавшая за военным путчем, организаторы которого добивались отмены выборов в Учредительное собрание, развод родителей, народное восстание 23 января 1958 г., когда хунта лишилась власти, кубинская Революция, война за освобождение Алжира. Глубокий след оставили и некоторые эпизоды более личного порядка: моё исключение из КМВ, организации Коммунистическая молодёжь Венесуэлы, в ноябре 1966 г., исключение из московского университета им. Патриса Лумумбы, когда я отказался снова вступить в КМВ, страстная и взаимная любовь к матери моего сына…

К политической деятельности я, очевидно, приобщился преждевременно. Я слишком рано пошёл по стопам отца. Но окончательный выбор — быть или не быть революционером — тебе не принадлежит, тебя избирает сама Революция! В январе 1964 г. я вступил в подпольную организацию Коммунистической молодёжи Венесуэлы. С тех пор я никогда не предавал коммунизм, напротив, с годами мои убеждения только крепли. И разочарование в одряхлевшей советской системе меня не обескуражило, а лишь разожгло мой революционный пыл.

В России тоже были свои террористы

Александр Ульянов, Пётр Шевырёв, Василий Осипанов, Василий Генералов и Пахомий Андреюшкин в марте 1887 года были арестованы, в апреле приговорены к смертной казни и в мае повешены за подготовку покушения на императора Александра III. Их организация называлась «Террористическая фракция «Народной воли». Чего они хотели? С одной стороны, социальной справедливости и демократии. С другой — дезорганизовать правительство и переполошить общество.

В июне 1970 г. я и ещё шестнадцать студентов-венесуэльцев были исключены из советского университета им. Патриса Лумумбы по запросу компартии Венесуэлы. В июле я прибыл в Бейрут, оттуда отправился в Иорданию. Там и началась моя деятельность борца за Палестину в рядах НФОП — Народного фронта освобождения Палестины.

Впрочем, мой отъезд из Москвы заслуживает того, чтобы остановиться на нём подробнее, потому что в моей боевой деятельности он сыграл решающую роль. В противном случае вступил бы я в ряды палестинского Сопротивления? Если бы, скажем, КГБ удалось-таки соблазнить меня? Пути судьбы неисповедимы… В июле 1970 г. обходительный представитель НФОП предложил мне зайти к одному из проректоров университета им. Патриса Лумумбы. Этот весьма элегантный господин любезно осведомился, по какой причине я, мой брат Ленин и ещё пятнадцать венесуэльских студентов желаем покинуть СССР, и заверил меня, что все препятствия к тому, чтобы продлить наше пребывание в стране, устранены. Тень КГБ витала повсюду!

Я ответил, что поскольку я коммунист, мне пришло время обратиться от теории к практике. Для меня в самом деле настало время действовать. Справившись, сколько мне лет («двадцать»), он сказал: «Адрес университета у вас есть. Мы принимаем студентов до тридцати пяти лет, можете просто написать ректору и, где бы вы ни находились, вы немедленно получите визу вместе с билетом». Меньше пяти минут — и под видом старомодной изысканности и отеческого дружелюбия всё было сказано на чистом русском языке, очень доходчиво и без всякой агрессивности. Моё почтение КГБ!

Впрочем, КГБ был не единственным искушением, с которым я столкнулся в Москве. Перед самым отъездом мой один уже довольно взрослый знакомый, заканчивавший аспирантуру, хотел свести меня с главой московской мафии, которая занималась нелегальной торговлей золотом. Похоже, знакомый никому особо не доверял, но хотел, чтобы у меня были координаты одного пожилого еврея, крупной шишки в московском воровском мире. В Москве на чёрном рынке золото в слитках стоило в рублях в двенадцать раз больше, чем в Женеве — по долларовому курсу, а в Ташкенте — ещё вдвое больше! Дальше этого мои отношения с мафиозными кругами не зашли и, естественно, не имели политического продолжения, хотя впоследствии я случайно узнал, что большинство участников этой сети были убеждёнными сионистами.

Я упомянул об этих двух эпизодах своей московской жизни, чтобы показать, с каких ранних пор мы дорожили своей независимостью, как решительно отстаивали её. В дальнейшем я не изменял своей позиции ни при каких обстоятельствах, и ни ГРУ, ни КГБ никогда не чинили мне особых препятствий. Я всегда стремился избежать столкновения с теми и с другими. Хотя кагэбешники иногда держались по отношению ко мне более сдержанно, даже более подозрительно, я тем не менее встречал среди них и таких, кто был решительно на моей стороне и в частных беседах не скрывал этого. Таково было в целом и отношение подчинявшихся КГБ «погранвойск», которые явно благоволили дружбе народов.

Из долгих лет странствий и боёв я вынес особую привязанность к городам, отмеченным для меня знаком великой страсти: Лондон, Москва, Будапешт, Амман, Дамаск, Бейрут и Париж, куда я впервые попал в 1967 г. Париж в августе, без парижан, прекрасный, несмотря на сырую погоду и грозовые ливни, и все эти туристы, и закрытые магазины… Эти города всегда будут жить в моих мыслях, ибо они неразрывно связаны с четырьмя великими романами моей жизни, а на свете нет двух похожих, даже просто сопоставимых любовных историй. Пламя любви всякий раз рождается заново, ещё более сильное, ещё более жгучее, бескорыстное, великодушное, преданное, почти всеведущее, неугасимое!

P.S. Перевод книги «Революционный ислам» готовится в издательстве «Ультракультура 2.0». 

Частный корреспондент