Киборг «Тополь» объяснил огромные потери спецназа РФ и боевиков в АДу

«Фейсбук» Александра ВасиленкоАлександр Василенко

– Александр, обстановка вокруг аэропорта к концу осени сложилась настолько тяжелая, что бойцы не могли находиться там без ротации дольше недели… Верно?

– Насколько я знаю, такую практику использовала 79-я бригада, которая зашла на объект в конце сентября, когда там стало очень «жарко». А наша 93-я бригада находилась там с лета. Хотя конкретно я приехал в октябре и до своего прибытия мог знать о том, что там происходит только по рассказам. Но как замполит знаю, что в тот период, когда там не было так тяжело, ротации вообще проводились редко.

Потом, когда начались жаркие периоды, туда были подтянуты и артиллерия, и другие огневые средства противника. Изначально же врагу все время то ли не хватало сил для усиления атак, то ли они не придавали раньше такого значения этому объекту. А потом, когда противнику стало ясно, насколько важна эта точка по местности, то были предприняты более частые попытки ее захвата. С того времени и мы стали проводить более частые замены личного состава, ротации. Но не всегда получалось, потому что даже доставка и вывоз людей, снабжение стали затруднены

– Там осталась одна-единственная дорога, по которой можно заехать и выехать непосредственно на  территорию?

– Верно. Это сама взлетно-посадочная полоса, которая заканчивается возле объектов. Мы ее называем «Дорога жизни», но она очень сильно простреливается. Враги стали часто менять обстрел, стало трудно предвидеть, из какого оружия начнется атака. На руку им играют укрывающие особенности местности, к тому же, они стали часто менять позиции, с военной точки зрения это правильно.

Александр говорит с паузами через каждых два-три слова, шумно вдыхая воздух: работа речевого аппарата пока не восстановилась в полной мере. Высокий, исхудавший, со слегка посеребренными висками, он соответствует своему позывному «Тополь».

– Я его не скрываю, думаю, врагу давно известен, — улыбается на вопрос о позывном. — Дело в том, что в терминалах в холодильниках очень много трупов сепаратистов, и мы предпринимали попытки их отдать. Мы выходили даже на Пушилина, когда он был премьером «ДНР», предлагали им забрать. Хоть это и война, но, я считаю, все же существуют какие-то человеческие нормы, принципы, нужно относиться к противнику с уважением. Мы и раненых сепаратистов отдавали на лечение, кого могли, вместе со своими ранеными. И эти перемирия, чтоб тела забрать, мы тоже соблюдали, чего совсем не скажешь о нашем противнике…

– Почему вы все-таки подорвали старый терминал? Ведь долгие месяцы здания являлись укрытиями для наших бойцов?

– К тому моменту, когда это произошло, мы контролировали лишь половину старого терминала. Вот смотрите, — кладет он на больничной кровати пульт от телевизора и «делит» его пальцами на три условных части. — Вот тут, с западной части, находились мы, а почти всю восточную половину здания уже занимал враг. Но здание разделялось коммуникациями, они не могли ходить к нам свободно, только через третий этаж и крышу.

Крыша была почти полностью разрушена и уже давно полностью простреливалась с улицы, как и третий этаж. Остальные этажи тоже простреливались сильно, но на первом еще кое-как можно было укрыться, и в подвале – тоже. Враг применял и танки, и минометы, и стрелковое оружие с улицы. Кроме того, нас и противника разделяли завалы, – указывает он на среднюю часть пульта, – там мы ставили растяжки и старались туда не ходить.

Дальше с западной стороны по отношению к зданию находится новый терминал, еще дальше – диспетчерская вышка. То есть, все подконтрольное нам пространство находится на западе, прилегающий поселок Пески, где стояла наша артиллерия – там же. Но в целом наша позиция была посередине аэропорта, окруженная открытым пространством, а противник за курганами окружил нас сзади и частично спереди и все простреливал.

– Если середину здания составляли завалы, то оставаться в нем было небезопасно?

– Конечно. Старый терминал к тому времени был сильнее изношен, чем новый. В нем несущие стены – каркасно-монолитные, а вот все перегородки были всего в один кирпич. И мест, чтобы укрыться, там уже практически не осталось.

Ожесточенные атаки со стороны врага начались еще 29-го, когда они старались прорваться сквозь здание – обстреливали и забрасывали нас гранатами изнутри, под прикрытием своей артиллерии снаружи. Мы отбивали их атаки, но становилось все тяжелее. Я был там старшим по званию и командованию. Считал, что недооценил обстановку, потому что все время накануне координационным центром АТО по прекращению огня усыплялась наша бдительность.

– Каким образом?

– Постоянными командами о прекращении огня и заверениями, что о том же договорились с противником. Мы спрашивали: «Ну, как же? Вон, ходят группы, обстреливают нас…». Но нам говорили, что те группки, которые передвигались по зданию и вели атаки, отбились от командования и не поддаются контролю. Кроме того, буквально перед этим нам удалось договориться с врагом о создании «зеленого коридора», по которому к терминалам было доставлено топливо и продовольствие. Такой жест доброй воли свидетельствовал о добрых намерениях.

И вообще, от  этих постоянных объявлений перемирий теряется бдительность. Если бы мы на всех уровнях не верили всем этим объявлениям о перемириях, прекращениях огня, а вели бои, то сейчас наши позиции в аэропорту были бы намного крепче. Но, по-моему, в нашем координационном центре не совсем понимают, насколько в итоге  подставляют бойцов.

– Когда произошел этот момент – превращения обороны терминала в ваше полуокружение практически?

– С каждым объявлением о прекращении огня они вели себя нагловато. Знали, что мы не станем стрелять и перемещали свои позиции. Делали вид, что собирают убитых, раненых, а на самом деле… Мы видели это, но ничего сделать не могли.

– Как развивались события перед подрывом?

– Шли бои на втором и первом этажах и в подвале, враги нас забрасывали гранатами. Там были препятствия, которые они не могли преодолеть, но была опасность, что они разрушат коммуникации и туда проникнут. На протяжении 29 ноября мы несли ощутимые потери в виде «трехсотых» и одного тяжело  раненного, который скончался потом в больнице. А штурмы не прекращались…

Конкретно момент подрыва я уже не помню, потому что меня уже оглушило. Подозреваю, что команды мои уже были не вполне внятными, и командование на себя взяли офицеры младшие по званию. Но принцип действий им был понятен. Кроме того, на терминал с нашей стороны был вызван артиллерийский огонь из крупнокалиберных орудий. Мы просили наших артиллеристов прикрывать нас, с учетом расположения сил наших и противника, хоть и сами были в этом же здании.

– В итоге статистика из отчета Минбороны РФ, которую предала огласке российская правозащитница Елена Васильева, впечатлила всех. Потери врага только за 30 ноября и только в Донецком аэропорту составили 299 убитых и 190 раненых. Что именно привело к таким большим цифрам? 

– Это и самая активная за все дни артиллерийская поддержка – и с ближних, и с дальних расстояний тяжелой артиллерией. Не только по терминалу, но по всем позициям противника. И, конечно, подрыв. Понимаете, противник не ожидал, что мы начиним взрывчаткой здание, в котором находились сами, ведь одно неверное попадание снаряда – и мы сами взлетели бы в воздух. Но в итоге в ловушку попали они. 

Кстати, по тактике ведения штурма, количество нападающих в таком случае для успешности должно примерно в три раза превышать количество обороняющих его. Потому общее количество нападающих – и ДНРовцев, и российских военных должно было превышать 500 человек.

В тот момент я был в полуобморочном состоянии, но, придя в себя, воспринял все случившееся как фиаско, ведь командование перед нами ставило задачу удержать здание, а мы приняли решение подорвать. Получается, мы не выполнили задачу боевую… Но анализируя позже данные о потерях, я понял, что наше решение было правильным, — размышляет подполковник, который из своих 38 лет уже 22 года отдал армии.

– К слову, правда ли, что потери – это не просто военные РФ, а спецназ «Вымпел»?

– Не могу четко сказать – спецназ это был или нет, но подходы, которые были в нашу сторону со стороны противника, в последние дни изменились. Я высоко ценю профессионализм со стороны нападающих и, анализируя их действия как военный, допускаю мысль о том, что это был спецназ. Скоординированные действия, работали по два-три человека, и даже залповый огонь из гранатометов – этому надо было научиться.  Люди не один день провели на тренировочных полигонах. Штурмовали здание они красиво. И эти разговоры о спецназе совпали с моими наблюдениями.

– Сколько же человек погибло с нашей стороны?

– В нашей бригаде за два дня погибло три человека. Сколько в остальных – не знаю. Трехсотых было больше.

– Александр, что вас удивляло за время пребывания в аэропорту?

– То, что такие люди в такой концентрации находились рядом со мной. Я всегда им говорил, что рад находиться среди них. Например, вывести раненых можно было только по дороге из старого в новый терминал. И эти 80 метров были очень опасны – на них погибло только от снайперов три наших человека! Пулемет тоже простреливал, укрыться негде, обломки там, через которые надо перелазить, перепрыгивать. А ведь раненый не мог сам пройти, его всегда надо было нести. И вот когда становился вопрос об этом, ни разу не висело в воздухе – кто пойдет? Всегда желающие находились сами.

Был случай, когда был дефицит воды, она делилась буквально на 100 граммов на каждого. Находясь среди ребят, не чувствовал разницы между собой и ими ни в чем – такое доверие, как самому себе.

Знаете, ведь за те 22 года, что я служу в армии, я был ограничен кругом общения, статус у нас был другой, у военных. И я не знал, что в моей стране живет столько хороших людей. А теперь круг общения расширился, мы соприкоснулись с другими людьми, это все консолидировалось, и оказалось, что очень многие переживают за страну. Чего стоит только то, что у нас замкомандира роты был в миру доктор исторических наук! По воинскому положению он ниже, но дарит тебе книгу – свой труд, который он исследовал и написал сам, и ты понимаешь, насколько это кропотливая работа!

Или вот ты говоришь с человеком в терминале, – просто с одним из ребят, с которым я не был тесно знаком. А потом слышишь – он по телефону обсуждает с профессиональным подходом аграрную технику. Я поинтересовался, а у него, оказывается, фермерское хозяйство, где только техники около 20 единиц! А поля, а люди… и всем этим надо управлять. А тут он пулеметчик и сам выбрал для себя этот путь. Говорит, что пошел добровольцем, потому что хочет, чтоб в стране никто не правил, кроме нас самих. И вот с такими людьми мне выпала честь познакомиться… Как только поправлюсь – снова вернусь туда.

Автор: Елена Ростикова, HP2