Донбасский пленник: история священника побывавшего в застенках террористов

Эта история – о православном священнике, который ехал к родным под Донецк, а попал в подвал здания, в котором когда-то размещалась СБУ. Священник Русской православной церкви Московского патриархата рассказал о том, как его насильно держали в подвале донецкие «ополченцы». 

В этот день мы общались со священником Русской православной церкви Московского патриархата о. Михаилом три с половиной часа. Говорили о положении в РПЦ, о русской истории, но главное, конечно, касалось его пребывания в подвале, где о. Михаила в прошлом году насильно удерживали донецкие «ополченцы». Раньше я слышал о том, как в плену оказался священник греко-католический церкви, читал о том, какие бедствия там выпали на долю баптистских проповедников.

Когда мы общались, о. Михаил попросил его не фотографировать (вскоре он снова собирается отправиться из России в Донецкую область). Название своего прихода он тоже просил не публиковать, но во всём остальном был откровенен. У нас есть номера его телефонов и адрес его электронной почты. Мы постоянно на связи.

«Это такая гремучая смесь…»

– Отец Михаил, как вы оказались в так называемой Донецкой народной республике?

– Республика эта мне как таковая не интересна. Когда всё это там начиналось – Гиркин и всё такое – я не верил, что из этого что-то доброе получится. Всё говорило о начале большой крови. Просто у меня там живут родственники, и мой путь к ним лежал через Донецк. Добирался до Донецка через частые блокпосты.

«Повстанцы» пропускали меня как священника без вопросов. По российскому телевидению тогда показывали картину массовых волнений в Донецке. Это, конечно, настораживало. Когда же я прибыл в Донецк, то увидел, что город жил своей обычной жизнью, Гиркин-Стрелков ещё был в Славянске, а о «восстании» говорили только баррикады перед зданием Донецкой ОГА, блокпосты на городских окраинах и маленькие кучки людей, которые собирались на площадях и обсуждали тогдашние события. Боевые действия происходили только в донецком аэропорту.

Я, наверное, проявил неосторожность – попробовал выяснить у тех, кто, как я понял, постоянно собираются на площади перед зданием областной администрации: «А что, собственно, дальше, какие цели?» Я понимаю – власть утратила всякое доверие, люди восстали против беспредельной диктатуры олигархов. Хорошо. Но и там, в Киеве, тоже восстали по тому же поводу. Там и здесь власть смели в надежде на перемены.

Почему бы вам не объединиться и не действовать в одном направлении – против криминала? А то как-то странно получается, восставшие пошли на восставших и забыли об их общем враге. Но ничего вразумительного я не услышал. Их ответы сводились к тому, что они, в отличие от киевского Майдана, хотят бороться за какой-то особенный «русский мир», что они, наконец, найдут своё место в России и что им обязательно поможет только Путин. Я им заметил в том духе, что Путин – это не вся Россия, и большинство россиян России боятся опасности непонятной большой войны на своих границах.

Наверняка в толпе были некие контролирующие весь процесс, которые наш разговор фиксировали… В толпе вдруг понеслись крики: «Провокатор! Держи провокатора!» И тут эти ребята – до этого они стояли молчаливо – подбегают и хватают за руки, хотя я был одет так же, как сейчас (в чёрном подряснике, с крестом. – Авт.).

Какой-то парень всё это фотографировал, они у него моментально разбили фотокамеру. Подъехали вооружённые люди, дали мне понять, что у них всё очень серьёзно и что они будут выяснять, кто я такой. Я им показал документы, но это их не убедило. Они вели себя крайне агрессивно, периодически мне наносили сильные удары автоматом по телу. Оттуда меня повезли в местную СБУ (бывшее здание Службы безопасности Украины), обыскали, забрали деньги, документы и посадили в подвал. Это не специальные камеры, а просто подвальные сантехнические помещения. Туда сажали всех без разбора – в одно место могли посадить и женщин, и мужчин.

– С кем сидели вы?

– По началу «новые власти» вроде как начали бороться с мелкой преступностью, с дебоширами, с уличным хулиганьем. Там и находились эти персонажи. В подвале сидели и те люди, которые вступили в «ополчение» и в чём-то провинились. Напились, не выполнили приказ… Что-то такое. Они ночь сидят, утром их уводят «на окопы», днём их кормят немножко, а потом обратно приводят. Если что-то не так, то охранники периодически заходят в камеру и начинают бить. Периодически доносятся длительные душераздирающие крики из других помещений, где, видимо, проходят подобные экзекуции.

– При вас били?

– Да, били. И жестоко. Вся эта публика – с автоматами, пистолетами, в том числе и «Русская православная армия». Я не знаю, какое отношение они тогда имели к вере. Не знаю как сейчас, а тогда у них были нашивки – «РПА» («Русская православная армия»).

– У членов «РПА», даже на фоне других «ополченцев», не самая лучшая репутация.

– Да, я слышал.

– Хочу понять, чем они объясняли своё поведение по отношению к православному священнику. Они находили хоть какие-нибудь слова, чтобы доказать: они – «правильные православные», а вы, допустим, «неправильный»?

– Нет, и не пытались.

– У них аргументов вообще никаких не было?

– Вообще ничего. Если были бы аргументы, то можно было бы зацепиться и поспорить. Это же интересно. Это же такой странный тип людей, которые уверяют, что они в доску православные, а в то же время так отвратительно себя ведут. По-моему, это люди вовсе без религиозной идеи.

– Вы попали в «плен» «Русской православной армии» или они потом появились?

– Это такая гремучая смесь. Нашивки я разные там видел. Они менялись. Позднее, когда я снова побывал в Донбассе, то видел нашивки, связанные, например, со временами Иоанна Грозного.

– Как у опричников?

– Да. Что там было у опричников?

– Метла и голова собаки.

– Вот и у них на нашивках была голова собаки, метлы я не заметил…

«Самое сложное было – когда видишь сцены насилия»

– Отец Михаил, как долго вы пробыли в подвале?

– Меня отпустили на четвёртый день… Там было сплошное хамство…

– В чём оно выражалось? В нецензурных словах?

– Да… В «подвале» было пьянство, и мне показалось, что принимали и ещё какие-то препараты. Большинство сидевших в подвале были сами же провинившиеся «ополченцы», это всё люди бывалые, с лихим прошлым. Они ругали своих командиров за излишнюю строгость к ним, хотя сами командиры, как я от них слышал, позволяют себе всё, что угодно.

– А как относились к вам «сокамерники»?

– Довольно уважительно. У них, наверное, такая традиция. Я ведь не снимал крест. Хотя пытались сорвать, но я не позволил (сидящий напротив меня о. Михаил двумя руками схватил большой позолоченный крест, висящий на груди, и крепко-накрепко его сжал. – Авт.).

– Кто пытался?

– Один вооружённый охранник взялся за крест и хотел сорвать. Я вцепился в цепь и сказал: «А вот это не тронь, можете хоть убивать…»

– Всего вы просидели в застенке…

– Более трёх суток. Самое сложное было – когда видишь сцены насилия. Ладно когда пьянка – они горе своё заливают… Но когда начинают, как они говорят, кого-нибудь «прессовать» у тебя, священника, на глазах – это неописуемая тяжесть.

«Я раньше не знал, как можно довести человека до просьбы его убить»

– Отец Михаил, вас самого не трогали?

– Нет, меня не трогали. Самое невыносимое было, когда к нам в подвал кинули женщину. Она была пенсионного возраста. Её задержали на блокпосту – в вещах нашли «элементы» «Правого сектора» (запрещённой на территории России организации. – Авт.). На следующий день в подвал спустился какой-то «дознаватель» – совершенно неадекватный юный человек. То ли пьяный, то ли уколотый и очень агрессивный. И при всех, не выводя женщину из «камеры», начал чудовищный допрос. Он пришёл с палкой и с продолжительными матами, криками, страшными угрозами довёл её до ужасного состояния. Я на всю жизнь запомню: в итоге она просила быстрее её убить.

Она рыдала: «Расстреляйте меня!» Все вокруг ухмыляются, а «дознавателя» это только заводило. Люди с криминальным сознанием, наверное, в этих мерзких сценах просто нуждаются… Это подпитка для них, что ли. Для их образа жизни это нужно. И чтобы все на это нормально смотрели и не дёргались.

Я раньше не знал, как можно довести человека до просьбы его убить. Оказывается, как просто вынудить человека просить прекратить свои мучения скорой смертью. Причём мучения прежде всего не телесные, а душевные. Когда дознаватель принялся бить женщину, я встал и умолял его перенести допрос в другое место, он не обращал внимания и продолжал издевательства. Я прекрасно понимал, что все остальные на его стороне. Мне стало худо – я просто выбежал из подвальной «камеры».

– Была такая возможность?

– А дверь была открыта… От жуткого зрелища я, признаться, просто растерялся и не знал, что делать.

– И чем всё закончилось?

– Я всячески взывал прекратить безобразие… Может быть, что-то на кого-то и подействовало. Сейчас не помню, что я там такого наговорил, но этот с палкой перекинулся с бранью на меня, а потом, видимо, утомился и, слава Богу, ушёл. Больше я его не видел.

– Как его зовут? Он не представлялся?

– Нет. А зачем ему?

– И вообще, те люди, с которыми вы там общались, – как их звали?

– Они не представлялись. Представлялся только тот, кто после допрашивал меня наверху.

– И как звали его?

– У них масса позывных. Я не запоминал.

– И всё же. Попытайтесь.

– Не помню, что-то восточное… Там почему-то любят восточное.

– А как он выглядел?

– У него приятная наружность. Светлый, нормальная прическа, плотный… Такой «добрый дядька».

– Возраст?

– Лет шестьдесят… Он как будто из «бывших». А может, «из настоящих». На третий день я объявил голодовку. Сказал: «Всё, я есть отказываюсь»… Тогда ещё «премьер-министром» у них был некий Бородай – известный неугомонный московский авантюрист. На его имя я написал обращение о том, что я, насильно удерживаемый священник Русской православной церкви Московского патриархата, требую связаться с представителями российской власти.

И меня вывели наверх, на второй этаж. Там меня и допрашивал этот человек, который, наверное, был единственный, кто отличался вежливостью. У него были другие методы. У меня есть подозрение, что это был какой-то профессионал. Мы с ним спокойно пообщались, он всё записал. После этого я ещё сутки посидел. Он меня опять вызвал на следующий день и сказал: «Всё, можете идти. Только лучше не вступайте в контакт с людьми. Здесь все такие наэлектризованные, обстановка непростая».

– Значит ли, что ваша голодовка сыграла свою роль?

– Может быть. Я не знаю.

«Я не авантюрист, я священник»

– Когда вы оказались на свободе, то куда поехали? К родным?

– Я был в совершенно разбитом состоянии, чувствовал, что и дальше может случиться ещё что-нибудь опасное, и мне сейчас лучше быстрее оттуда уехать.

– Как вы пересекали границу? И туда, и обратно.

– Въехал я через Изварино. А обратно возвращался через Успенку. Тогда через границу пропускали ещё украинские пограничники. Второй раз я попытался увидеться с родственниками осенью прошлого года.

– Наверное, было непросто возвращаться в Донбасс? Что вас заставило?

– Я следил за событиями и поехал туда, когда объявили перемирие. Но опять не доехал. Перед Ждановкой «ополченцы» на блокпосту предупредили, что дальше на машине с российскими номерами соваться нельзя, там стоит какая-то зверская украинская часть. Хотя до этого я проезжал через украинские блокпосты, где были срочники, и отношение их ко мне было нормальное. Но на нацгвардию я не попадал.

– Никаких известий вы от родственников с тех пор не получали?

– Нет. Если бы получал – я бы туда не ездил. Зачем мне эти приключения? Я не авантюрист, я священник. Но я жалею – надо было в первый раз всё-таки собраться с духом и доехать.

– Вы видели там наши войска?

– Да, видел. Во время моей второй поездки в Донбасс я остановился в Луганской области отдохнуть, съехав с дороги в посадку. Когда собрался трогаться, мимо меня пошла какая-то бесконечная колонна военной техники. Под завязку гружёные военные «Камазы» и прочая военная техника. Кто меня может убедить, что это только «ополченцы»? Но я не видел, как они заходили на украинскую территорию.

– Вы с ними не общались?

– Нет. Они на ходу, тут не остаётся никаких вариантов.

– Если бы на моём месте сидел борец за «русский мир», то он бы ответил вам: «Вы в этом не разбираетесь». Он бы спросил вас: «Служили вы в армии?» Вы бы ответили…

– Не служил.

– Не служили, вот видите. Может быть, вам показалось? А на самом деле это были те самые добровольцы, о которых сейчас принято говорить.

– Да, конечно. Но этой колонне конца и края не было видно, и техника свежая и очень внушительная, и я остаюсь при своём мнении.

– Это только ваши личные ощущения?

– Не только личные. Были ещё эпизоды. Когда я возвращался, то подвозил «ополченцев», которые с Донбасса тоже возвращались в Россию. Они рассказывали разные истории: как они с командирами поссорились, какие реальные потери у них и у тех, или как на особые боевые задачи «ополченцы» не ходят, а выполняют их /… /

Далее следует короткий рассказ, услышанный о. Михаилом от двух «ополченцев». Мы его здесь не публикуем. – Авт.)…

Один «ополченец» сказал мне в сердцах: «Всё, идея кончилась, я не хочу больше участвовать во всём этом криминальном бардаке». Неужели можно поверить тому, что это лишь «легендарные» шахтёры летом 2014 г. опрокинули регулярную украинскую армию? Рабочий Донбасс за Новороссию массово так ведь и не поднялся. Многое скрывается от россиян. Один «ополченец» оставил мне номер телефона, и позже от него я узнал об очень больших потерях «ополчения» под Углегорском при ликвидации «Дебальцевского котла».

«Мы действуем как ночные разбойники»

– Как ваше церковное начальство относится к поездкам на Украину?

– Я находился в отпуске и никого не ставил в известность.

– Какие там были настроения? Большой любви к Киеву после всех этих бомбёжек у жителей Донбасса нет.

– Да, по дороге встречаются серьёзно разрушенные села. Особенно поразило почти уничтоженное ВСУ Хрящеватое под Луганском. Но и Россию, поверьте, тоже не особо жалуют. Голодные, обезумевшие люди вылезают из подвалов и просто стонут: «Нам всё это надоело. Зачем это нам всё?» Люди ужасно потрясены, ждали другого. Все, естественно, разочарованы. Россия какие-то подачки гуманитарные даёт, но большинству населения Донбасса хочется стабильности в составе Украины. Впрочем, те люди, которые насмерть стояли на Майдане, тоже далеко не в восторге от той власти, которая сейчас в Киеве. Там всё непросто, но в украинцах мне нравится демократичность, за которую они готовы умирать. А в России всё царь, царь, царь…

– А степень неприязни или отчуждения – она разная?

– Моё мнение: если Украина хочет и выбирает Европу, то все без исключения должны уважать этот свободный выбор суверенной страны. Ведь по сути именно бесцеремонное сдерживание Россией свободного движения Украины в Европейский союз и явилось главной причиной всех нынешних страшных событий, стольких беззаконий и преступлений с обеих сторон конфликта.

Один пассажирский малайзийский «Боинг», сбитый в июле 2014 над Донбассом с восьмьюдесятью погибшими детьми, чего стоит. За него нам нужно глубоко каяться перед всем миром и обязательно платить родственникам погибших, потому что, моё твердое мнение, всё очевидно свидетельствует о нашей виновности.

Если же и можно говорить о какой-то особой глобальной миссии отдельной страны, то тогда Россия – это пример страны-миротворца, которая от Бога имеет огромные возможности везде нести мир, правду и любовь – и в этом её настоящее величие. Печально, что у России сейчас неприятное, отталкивающее лицо. Мы действуем как ночные разбойники и перед всем миром, к великому сожалению, показываем Россию с самой худшей стороны.

Беседовал Алексей СЕМЁНОВ, «Псковская губерния»

 

Tweet