Как упечь родню в психушку и самому не стать жертвой незаконной госпитализации

Дочка отправила маму в сумасшедший дом. Отец упек дочь в Кащенко. Банда риэлторов и психиатров отнимала квартиры у одиноких стариков… Такие новости приходят не часто, но регулярно. Сколько их — тех, кого незаконно записали в сумасшедшие, — никто никогда не считал.

Корреспондент журнала «Русский Репортер» пытался разобраться, кто и как вовлекает в бытовые разборки врачей-психиатров и можно ли от этого застраховаться.

— Она призналась на камеру: «Думаете, просто здорового человека положить в больницу? Это непросто», — рассказывает Сергей Жорин, адвокат Анны Павленковой, которую мама насильно положила в психиатрическую больницу.

Анна Павленкова и ее молодой человек А­нтон Бутырин — герои любовно-психиатри­чес­кой драмы, за которой наблюдала вся страна. 12 февраля СМИ сообщили: на московскую психбольницу № 6 совершено н­ападение. Нападавшие выкрали пациентку Анну Павленкову, стреляли в охранников и распыляли слезоточивый газ.

Вскоре выяснилось: невесту выкрал Антон Бутырин с друзьями. Нападавших объявили в розыск, но через два дня они сами явились в полицию и рассказали, что девушку в больницу насильно отправила мать. Да и нападения вроде бы никакого не было.

— В часы приема все было попросту открыто. У КПП есть две двери и вертушка-турникет. Там все опущено, открыто, а охрана не интересуется, кто к кому пришел. Мы просто убежали беспрепятственно, — излагает Антон «РР» свою версию событий. В итоге дело з­акрыли, а адвокат парня и девушки готовит другой иск — о незаконном помещении в психиатрическую больницу.

Вот только доказать его незаконность будет очень трудно.

Сильные мира сего во все времена испытывали интерес к гороскопам. Хотим мы этого или нет, но жизнь напрямую связана с политикой и политиками. Возможно им небезынтересно узнать, что сулят небеса. Астролог в Киеве – профессия теперь популярная

Прогноз политической игры года

Сама Анна рассказывает:

— Я жила семь лет с человеком, которого очень любила моя семья. Но я не любила его, и мы разошлись. Моей семье это не понравилось. И мой новый избранник — любой — был им заведомо неприятен. Мать меня много раз убеждала, что это не любовь, что любить этого человека не за что. Она постоянно на него набрасывалась, доводила меня просто до истерики.

У матери и врачей свой аргумент: Анна подписала добровольное согласие на лечение, в больнице ее никто не держал, она могла в любой момент выйти.

— Они мне сказали: вас все равно положат. Все равно будет суд, и вас все равно положат. Надо мной стояли два санитара. Я испугалась и подписала согласие на добровольное лечение, — рассказывает девушка. Обратиться с просьбой о выписке ей тоже, по ее словам, не давали.

Добровольно-принудительно

Добровольное согласие, так или иначе подписанное человеком, далеко не единственный инструмент для удержания в психиатрической больнице.

Мы сидим в кабинете председателя Ассоциации адвокатов России за права человека Евгения Архипова. К нему часто обращаются с просьбой помочь в решении проблем с незаконным помещением людей в психиатрические больницы. Я вслух читаю закон «О психиатрической помощи и гарантиях прав граждан при ее оказании».

Порядок госпитализации де-юре такой. Ч­еловек может написать добровольное с­огласие на лечение. А если передумает — написать заявление о выписке, и его должны выпустить. С принудительной госпитализацией все сложнее. Тут необходимо одно из двух оснований: первое — человек представляет непосредственную опасность для с­ебя или окружающих; второе — он недееспособен и может серьезно пострадать без психиатрической помощи. В этом случае врач имеет право его госпитализировать без его согласия. Затем у него есть 48 часов на медицинское освидетельствование, которое должно показать, подтвердился диагноз или нет. Если подтвердился и человека нужно оставить в больнице, у врача есть еще 24 часа на то, чтобы отправить документы в суд. На их основании судья в пятидневный срок должен принять решение.

— Вроде все законно и логично, — говорит Евгений Архипов. — Но на практике все это может обернуться кошмаром. Начнем с вызова врача. Родственники могут подать заявление о вашей госпитализации. И врач им, скорее всего, поверит.

— На каком основании?

— Приезжает бригада, видит, что человек н­еадекватен. Формально бригада врачей должна удостовериться, адекватен человек или нет. Но понятно, что в случае коррупции все может обойтись одним заявлением.

Психиатр ради детей

Психиатрическая клиническая больница им. П. Б. Ганнушкина Александра Краснова/ИТАР-ТАСС

«Утром в день госпитализации пришла в ресторан «Арагви» к знакомому — директору ресторана. С его слов, вела себя «крайне возбужденно и нелепо»: била посуду в зале, кричала, то смеялась, то плакала, набрасывалась на посетителей, забилась в угол зала, схватила нож, угрожала директору» — этот акт психиатрического освидетельствования Анны Астаниной был составлен 4 декабря 2008 года врачами психиатрической больницы № 6 Санкт-Петербурга.

Заявление, составленное со слов окружающих, вроде бы недвусмысленно показывает: человек явно опасен. Но через две недели А­нну отпустили, так и не указав в выписке ни диагноза, ни причины столь странного поведения. А на вопросы близких врачи ответили просто: «Астанина больше не нуждается в лечении».

— А вы не допускаете, что здесь была какая-то заинтересованность самого директора ресторана? — спрашиваю я Анну.

— Может быть. Только на следующее утро после госпитализации в суд пришел мой бывший муж с няней и дал показания, что я болею уже восемь лет. А моим друзьям и родственникам, которые меня в ужасе разыскивали, ничего не сказал, где я и что, — отвечает она.

По словам Анны, она тогда «делила» детей с бывшим супругом, крупным банкиром, на тот момент заместителем правления Внешторгбанка. У них в семье двое детей — сын Ф­едор (тогда ему было 11 лет) и дочь Мария (4 года).

Эта история тоже прогремела на всю страну, но поскольку противоположная сторона от комментариев уклоняется, трудно судить, кто в ней пострадавший. В 2006 году супруги разошлись. Сын остался с отцом, дочь — с м­атерью.

Бывшие друзья семьи рассказывали, что муж Анны, Вадим Левин, сразу после развода заявил: детей он заберет, а с женой общаться не в силах, так как перенес тяжелую операцию и это общение повредит его здоровью. Посредником между экс-супругами стал Шота Ботерашвили, учредитель компании «ВТБ-Девелопмент» и бывший директор ресторана «Арагви» — с тех пор он побывал в розыскных списках Интерпола и стать фигурантом одного из расследований Алексея Навального.

4 декабря 2008 года — в тот день, когда был составлен акт психиатрического освидетельствования, — Шота должен был передать Астаниной некую сумму денег на содержание Маши. Анна приехала за ними из Москвы в Питер.

— Ресторан был закрыт. Сотрудники на меня напали, насильно поили водкой, загрузили в «скорую» и отправили в больницу. Причем в сопроводительной документации указано, что у меня были синяки на шее, на руках. Но это никого не интересовало категорически, — рассказывает она.

В начале 2009 года, сразу же после истории с больницей, Вадим Левин подал в суд исковое заявление об определении места жительства для детей с ним. Основной аргумент: «Мы ей не даем сейчас видеться с детьми, п­отому что она неадекватна».

Суд тогда постановил: дети остаются с отцом, а мать может их видеть раз в две недели в выходные дни и месяц летом во время отпуска. Сейчас Вадим Левин живет в Лондоне, и это осложняет для матери встречи с детьми.

— Это решение никак не выполнить, мы даже в службу судебных приставов обращались. Я в итоге вижу детей примерно раз в полгода всего по несколько часов, когда удается договориться. Летом они всегда в разъездах, то во Франции, то в Швейцарии, — говорит Анна все жестче и обиженнее.

Практические ограничения

По идее заслоном для коррупции при госпитализации должна служить судебно-психиат­­рическая комиссия, которая собирается по каждому конкретному случаю.

— А из кого она состоит? — спрашиваю я Евгения Архипова.

— Все зависит от региона. Как правило, она формируется при психиатрических диспансерах. Бывает, что в ее состав включают врачей из нескольких диспансеров и больниц.

В случае с Анной Астаниной судебно-психиатрических экспертов заслушали в суде уже на следующий день. Вызвали и Вадима Левина. В своем единственном интервью он рассказывал: «Меня вызвали как бывшего мужа, чтобы задать некоторые вопросы. Но никаких выводов я не делал. Решение выносит медицинская комиссия. Я высказал конкретное мнение о ее поведении, как мне известно, человека, не находящегося в здравом рассудке».

Когда суд решает, госпитализировать человека или нет, сторона защиты вроде бы имеет право предоставить результаты независимой экспертизы, но для этого пациента надо везти к экспертам. Вот только в законе не указано, как человека, уже находящегося в психбольнице, можно оттуда забрать для комплексного обследования в другом учреждении. Поэтому доказать что-то на первом судебном заседании почти невозможно. Разбирательства т­янутся годами, и незаконность госпитали­зации бывает установлена только в исключительных случаях. Астаниной удалось пройти независимую экспертизу в Центре социальной и судебной психиатрии имени Сербского и в НИИ психиатрии Росздрава лишь после того, как ее уже отпустили. Но и это не помогло: результаты экспертизы суд к делу приобщил, но поверил все же врачам из психбольницы.

По словам Евгения Архипова, договориться с судебно-психиатрической комиссией о нужном заключении проще простого.

— Люди, которые заняты в сфере психиатрии, часто имеют частную практику. А частная практика сопряжена с определенными финансовыми вливаниями. Ты знаешь, кто в­ходит в комиссию, записываешься якобы на прием к одному из ее членов и вносишь деньги, — рассказывает он о самом популярном механизме.

Стоит это совсем недорого. Вбиваю в интер­­нет-поисковике запрос «как положить человека в психушку». Вылезает куча ссылок на форумы с обсуждением этой темы.

Очень часто люди действительно волнуются за здоровье своих близких. Чуть реже напрямую пишут: «Достала соседка-готичка, читает проклятия из Каббалы своей». Или: «Помогите бабушку положить в больницу. Сил уже нет». Ответы соответствующие: «Ты соображаешь, что творишь?» Тут же обсуждение, что з­аконно человека насильно не положишь. А незаконно — цены разные: кто называет 20 000 рублей, кто — 500 баксов, кто — 900 евро. Во столько же, судя по записям на форуме, обходится и «обслуживание пациента». За эти деньги его гарантированно не будут мучить, бить и даже обижать.

Цифры говорят

По данным Всемирной организации здравоохранения, в России психическими расстройствами страдают до 15 млн человек. Самая распространенная болезнь — депрессия. На учете стоят 1,5 млн человек, еще 2 млн формально здоровы, но вынуждены обращаться за консультациями. Сколько случаев незаконного помещения людей в психиатрические больницы, не знает никто. Ассоциация адвокатов за права человека считает, что на бытовые разборки приходится до 20–25% случаев незаконной госпитализации.

Вот еще несколько эпизодов из адвокатской практики. 50-летнюю Лидию Балакиреву трижды помещали в психиатрическую больницу, а ее дочь после этого поселилась в ее квартире в центре Москвы. Мужчина отправил в психбольницу собственную дочь, чтобы отомстить экс-жене. В Петербурге дочь вызвала психиатров к своей престарелой матери Зое Орловой, узнав о том, что та хочет продать свою половину квартиры.

Таких сообщений действительно не так много — по сравнению с новостями о случаях, когда психиатры были не инструментом разборок, а их участниками: в составе банд, промышляющих отъемом квартир. Но такие мошенники регулярно попадают на скамью подсудимых, а вот те, кто лишь «помогает» родственникам, — ни разу. По крайней мере за последние десять лет.

Закон ребром

— Сегодня, при действующем законе о психиатрической помощи, две судьи вместе с секретарями и районным психиатром организовали отъем квартир и теперь коротают время на зоне, — говорит Михаил Виноградов, психиатр-криминалист, доктор медицинских наук, экс-руководитель Центра специальных исследований МВД РФ. — Им наличие этого закона никак не помешало.

Михаил выступает за возврат к советскому способу регулирования отношений между здоровыми и душевнобольными. Ключевое предложение — вообще изъять из судебного рассмотрения подобные дела:

— Суды уже захлебываются. У нас в Москве 17 психиатрических больниц. Среднее наполнение — от четырех до шести тысяч человек. Не надо себя обманывать: провести серьезное разбирательство по каждому случаю — это все равно нереально.

По мнению Виноградова, для решения нужно человека госпитализировать или собрать консилиум врачей. Я с ним спорю: сейчас врачи тоже могут прийти в суд и сказать, что человек опасен.

— А вы докажите судье, что этот человек может кого-то убить. Он ведь может и не убить, — н­астаивает Михаил.

Понятно, что оставлять настоящих больных на воле для общества опасно. С этим с­огласен и Евгений Архипов. Адвокат рассказывает, что к нему периодически обращаются явно душевнобольные люди:

— Приходила к нам женщина, работает в п­олиции. Сказала: «Я подвергаюсь преследованиям своего руководства». Проходит 15 минут, она возвращается и требует, чтобы мы вырвали лист с регистрацией ее данных. Потом инсценирует, что звонит своим друзьям из полиции, которые якобы сейчас придут к нам и всю мебель переломают. В чем дело? Стали узнавать: оказалось, у нее ребенок заболел, и ей показалось, что в этом виновато начальство. И таких людей много.

А по мнению Архипова, нужно пересмотреть список заболеваний и переосмыслить, по какому диагнозу человека нужно госпитализировать, а по какому — нет. Ввести уполномоченного по правам психбольных, который имел бы допуск к медицинской тайне и мог бы проходить во все больницы. Поменять кадры. Целиком и полностью. Как реформировали полицию в Грузии — с нуля и заново.

Я уже не хочу спорить. Кажется, именно это состояние и называется душевным здоровьем.

Прихожане защитили

В семейные разборки с привлечением психиатра может быть втянут самый обычный ч­еловек, у которого полным-полно друзей и знакомых. Именно они чаще всего и становятся своеобразными омбудсменами незаконно госпитализированного человека. З­ащитником Анны Павленковой стал ее жених, Анны Астаниной — родная сестра, Инна из Подмосковья в борьбе за дочь подняла на ноги прокуратуру и органы опеки. Одиноким людям, которые столкнулись с родствен­­никами-недоброжелателями, конечно, сложнее. Лидию Балакиреву из психушки вызволили волонтеры, чудом ее заметившие. А Зою Орлову — настоятель петербургского храма святителя Николая Чудотворца, в который она ходит молиться.

За плечами отца Александра служба в храме при СИЗО «Кресты». Впрочем, по нему не скажешь, что он много лет провел «в заточении». Он много улыбается, часто шутит. Историю Зои Орловой рассказывает, скорее, как поучительную притчу. 50-летняя дочь и 80-летняя мать. Живут в вечных конфликтах. Мать решила разъехаться, продав свою половину квартиры. Дочь исколола дверь н­ожом, вызвала психиатров, сказала, что это мать хочет ее убить, и мать забрали.

Прихожане храма узнали об этом, сказали отцу Александру. И тот возглавил борьбу за прихожанку: ходили все вместе в суды, п­исали заявления, навещали в больнице. Ч­ерез три месяца Зою Орлову отпустили, но ни один из судов не доказал виновности врачей в незаконной госпитализации.

— Главное, ее в овощ не превратили, — резюмирует священник. Сейчас Зоя Орлова п­о-прежнему живет с дочкой. У них одна квартира, но раздельное хозяйство, они не общаются. Сама Зоя Ивановна съезжать уже не хочет: куда ей в ее возрасте.

А дочери ничто не мешает снова исколоть дверь ножом и вызвать санитаров. И придется отцу Александру снова брать на себя роль омбудсмена. Пока даже у него единственный метод защиты — публичность.

Автор: Григорий Набережнов, «Русский Репортер»  №21 (299)