Смерть от аденоидов

Врач не застрахован от ошибок. Проблема в том, что законы Российской Федерации и ложно понятая «корпоративная солидарность» страхуют его от ответственности за эти ошибки. И поэтому российские врачи так часто просто безответственны. Двадцать восьмого декабря 2009 года городской суд Петербурга оставил в силе приговор, вынесенный судом Приморского района основателям Центра родительской культуры «Колыбелька» Елене Ермаковой и ее супругу Алексею: 5,5 года лишения свободы и 5 лет условно соответственно. 

Суд постановил, что «Колыбелька» занималась незаконной медицинской деятельностью: организовывала роды на дому. В результате шестеро младенцев умерли, и двое остались инвалидами. Экспертиза не дала однозначного заключения о степени вины Ермаковой: течение родов у потерпевших было сложным, в двух случаях дети появились на свет мертвыми. Однако гособвинитель просил для Елены Ермаковой наказание выше верхнего предела по данной статье. Мать пятерых детей поместили в следственный изолятор после того, как она, на седьмом месяце беременности, не смогла присутствовать на заседании суда.

Дело «Колыбельки»

Через «Колыбельку» прошло свыше тысячи рожениц, и все они искали альтернативу официальной медицине. Вряд ли «дело «Колыбельки» стоит называть судебной расправой. У Ермаковых было доходное предприятие с туманной бухгалтерией: клиентки говорят, что вносили плату за курсы по предродовой подготовке (от 17 до 30 тысяч рублей) наличными без оформления документов. На курсах женщин убеждали рожать на дому, без лекарств и злых врачей, в надувном бассейне, наполненном водой из-под крана. Им демонстрировались просветительские фильмы: кадры ужасных роддомов перемежались заботливой улыбкой Ермаковой и счастливыми лицами ее клиенток. Однако сами клиентки рассказывают, что если при родах возникали трудности, улыбки заканчивались, голос «мамы Лены» становился грубым.

– Лена, конечно, не святая, но лично для меня она сделала беременность и роды праздником, – рассказывает Юлия Тимофеева. – Конечно, случись какая-нибудь непредвиденная случайность, я бы заговорила совсем по-другому. При родах умирают в любой стране, в любом роддоме мира. Вопрос – по каким причинам? У моей подруги в передовом питерском роддоме задушили пуповиной совершенно здорового ребенка и никакой ответственности за это не понесли. Другую подругу во время схваток заставили ползти в родильную комнату на четвереньках, потому что санитары с носилками куда-то ушли. И все рассказывают про отвратительное отношение персонала, особенно если заранее не заплатить им денег. А иначе кто бы согласился рожать на дому? Все же грамотные, понимают, что сегодня редкие роды проходят без осложнений, и может потребоваться оборудование, которого на дому нет. И все же рискуют.

– Если посадили Ермакову, давайте пересажаем всех повитух – они тоже принимают роды без лицензии, – рассуждает юрист Борис Александров. – Из многих населенных пунктов до ближайшего роддома ехать несколько часов, поэтому женщины готовятся справляться сами. Многие рассказывают, что из оборудования в провинциальных учреждениях функционирует только кресло. Я знаю случай, когда женщина родила мертвого ребенка перед закрытой дверью роддома: персонал спал. И никто за это не ответил. Тот же суд, посадивший в изолятор беременную Ермакову, через неделю отпустил до суда милиционера Петра Лещевича, который заказал убийство пяти человек и расплатился с подставными киллерами, получив от них доказательства исполненного заказа. Ермакова для общества опаснее Лещевича?

По данным Минздравсоцразвития, за прошедшее десятилетие количество материнских смертей в России сократилось с 4 до 3 на тысячу рожениц. В «Колыбельке», насколько известно, с 1992 года не умерла ни одна мать. Официально на каждую тысячу родов в роддомах умирает десять детей, но известный детский врач Леонид Рошаль называет эту статистику «заниженной как минимум вдвое». Петербургские роддома считаются одними из лучших в стране: 33 смерти и 212 мертворожденных в 2008 году – всего 0,5 процента от числа появившихся на свет младенцев. В «Колыбельке» примерно такой же процент, если брать за основу шесть официально зафиксированных детских смертей. Хотя на сайте противниц «Колыбельки» пишут, что некоторые трагедии Ермаковым удалось скрыть.

В любом случае цифры сравнимы. Но «дело «Колыбельки» стало поводом к разговорам о необходимости запрета домашних родов.

– От лица общественной организации мы запросили все роддома Петербурга о количестве регистрируемых у пациентов инфекций, смертельных случаев, о наличии разрешений на применение различных методик, квалификационные листы, прайсы, – говорит глава центра «Независимая медико-юридическая экспертиза» Александр Балло. – И хотя предоставить такую информацию они обязаны по закону, только один роддом отписался, что не может ничего сообщить без разрешения Комитета по здравоохранению правительства Санкт-Петербурга. Которого он, понятно, никогда не получит.

По данным «Независимой медико-юридической экспертизы», персонал роддомов занимает второе место после стоматологов по количеству поданных к ним исков. И почти за каждым из них – гибель или увечье человека.

Кому он нужен, этот полис?!

В российских медучреждениях даже безобидная детская болезнь может стать смертельной. В не самом бедном Петербурге дети умирают при лечении кори, коклюша, воспаления легких. Во 2-й детской больнице Святой Марии Магдалины после банальной операции по удалению небных миндалин и аденоидов от кровопотери скончался 5-летний Дима Гафаров. Хирург Виктор Бойченко не удосужился проконтролировать, остановилось ли кровотечение и ушел с работы (по одной из версий, торопился на день рождения к другу). А у ребенка развился геморрагический шок, результатом которого стала скоропостижная смерть.

12-летний Саша Чекерес вместе с мамой Натальей Владиславовной пришел на очередную процедуру в барокамере Петербургской педиатрической академии. Во время сеанса в аппарате раздался хлопок. Мать подняла глаза от книги, которую читала ребенку по телефону, и увидела через стекло, что на Саше горят волосы и рубашка. Она пыталась открыть барокамеру, для этого нужно было сбросить давление в крышке, но из растерявшихся врачей этого никто не сделал.

– Мой мальчик пылал, как факел, – рассказывает Наталья Чекерес. – Ему никто не помог. Не смогли даже перекрыть вентиль кислорода, чтобы сбить пламя. Из всего персонала на месте оказалась только молоденькая медсестра.

Следствие по делу также превратилось для родителей в пытку. Независимые эксперты к барокамере допущены не были, а «свои» из московского Института гипербарической медицины и техники сделали фантастический вывод: якобы Саша пронес в барокамеру зажигалку. За эту версию ухватилось следствие. Из Сашиных одноклассников буквально выжимали показания: будто кто-то видел его с сигаретой или зажигалкой.

– Врачи до конца настаивали на своей полной невиновности, – говорит отец Саши Юрий Чекерес. – В возбуждении уголовного дела было отказано. Никто из сотрудников Минздрава перед нами не извинился.

Даша Агапеева умерла 18 февраля 2009 года в реанимации 3-й детской инфекционной больницы Петербурга. 11-летняя пианистка, обладавшая к тому же уникальным голосом и выступавшая в Малом зале филармонии, актриса театра «Кривое зеркало» и просто жизнерадостная девочка, писавшая на своей странице в Интернете: «Улыбнись! Тебя все любят!», болела всего четыре дня. Этого времени ее маме Ирине не хватило, чтобы убедить врачей: жизнь ребенка в опасности, его надо лечить. Участковый педиатр уверенно диагностировала ангину. Вызывали «скорую», но усталый фельдшер сказал, что боль в груди – мышечная, надо сдать анализы и пить травки. Через час после его ухода девочка начала задыхаться. Мама вызвала неотложку, и медики купировали удушающий кашель. Наутро участковый констатировал: ребенок идет на поправку. К вечеру снова пришлось вызывать «скорую» и врач с ходу сказал: «Так у вас же пневмония!» До машины Даша дошла сама, дальше ее нужно было нести.

В начале десятого вечера врач приемного покоя 3-й больницы встретила Ирину Агапееву с умирающей Дашей так, будто ее разбудили. Увидев потерявшую сознание девочку, доктор нахмурилась и… начала заполнять историю болезни.

– Я умоляла ее сначала к ребенку подойти, а она отвечала: «Не мешайте работать!», и продолжала спокойно писать, – почти кричит Ирина Агапеева. – Она спрашивала, сколько моя дочь весила, когда родилась. Без этого что, невозможно было отвезти ее в реанимацию? Мы потеряли 15-20 минут. Потом оказалось, что нет ни носилок, ни санитаров, прямой проход в реанимацию закрыт, а девочку с пневмонией я сама должна нести через улицу. Мне помог охранник, но Дашу это не спасло. Когда она умерла, мне в реанимации сказали: «Что ж вы дочку так запустили?»

Главврач 3-й детской больницы Галина Тюленева подтвердила, что когда Даша Агапеева поступила в реанимацию, спасти ее было уже нельзя. А ее коллега в приемном покое сделала все в соответствии с инструкцией, и претензий к ней быть не может. В пресс-службе Комитета по здравоохранению Петербурга тоже ограничились сухими официальными комментариями: ангина, которую диагностировали у Даши на протяжении четырех дней, не повод для госпитализации. А значит, педиатры и фельдшеры тоже все делали правильно. За последующие месяцы не появилось даже формальных директив комитета: мол, необходимо ускорить оформление больных, находящихся в критическом состоянии. Следственный комитет проводил проверку по случаю с Дашей в течение месяца и в возбуждении уголовного дела отказал.

Семья Джафаровых смотрела историю с Дашей Агапеевой по телевизору, только что похоронив собственную дочь Эльвиру. Она тоже умерла от пневмонии в Петербурге десятью днями раньше. В больнице развели руками: «Где же вы были раньше?» Где? Родители, Ильгар и Арифа Джафаровы, в течение суток безуспешно пытались вызвать к своей дочери «скорую помощь». Диспетчер просто бросал трубку!

Несколькими днями ранее у Эльвиры поднялась температура, начались адские боли в спине. Пришел доктор, диагностировал остеохондроз, посоветовал терпеть.

– Эльвире после его визита становилось все хуже, мы стали снова звонить в «скорую», – рассказывает Ильгар Джафаров. – Мне отвечают, что врач у нас уже был, нельзя же его каждый час к нам гонять из-за какого-то остеохондроза. Всю ночь мы не спали, наутро Эльвира начала синеть. Уже мать рыдала в трубку, умоляя спасти нашу дочь, а на другом конце бросали трубку, как только слышали «улица Маршала Жукова».

Только когда в диспетчерскую «скорой помощи» заступила новая смена, Джафаровым удалось вызвать доктора. Тот сразу заволновался, вызвал реанимобиль. Девочку доставили в 26-ю больницу, где спустя час она скончалась. Родителям пояснили, что Эльвиру нужно было спасать еще вчера – запущенная форма двусторонней пневмонии.

Потеряв дочь, Ильгар Джафаров на месяц лишился дара речи. Он едва не утратил ее снова, когда услышал на приеме у главного детского пульмонолога Санкт-Петербурга Натальи Сороки, что, оказывается, это он сам плохо спасал свою дочь: вовремя не обратился в поликлинику и так далее. Не факт, что эти обращения помогли бы девочке, но одна ошибка Джафарова видна

невооруженным глазом. Он не проявил известной гибкости и без конца показывал врачам медицинский полис дочери. Хотя задолго до трагедии с Эльвирой в питерской прессе публиковалась информация о том, сколько нужно заплатить врачу «скорой», чтобы тебя гарантированно отвезли в больницу.

Следователь – не медик

Две детских смерти, как под копирку, два «отказа» из следственного комитета, никаких извинений от руководства медучреждений.

В Сосновом Бору под Петербургом скончалась двухлетняя Арина Шиманаева. Знакомая история: у девочки была пневмония, лечили от ОРВИ. Тут уже все подсказки врачам были даны: за несколько дней до гибели Арины ее бабушку увезли в больницу именно с пневмонией. Приезжала «скорая», приходила участковый педиатр Валентина Кашфулисманова. У двухлетнего ребенка четвертый день температура под сорок? Ничего страшного, пройдет. Кашфулисманова пообещала позвонить или зайти к Шиманаевым назавтра и пропала на три дня. Педиатр появилась, когда мать Арины уже вызывала такси, чтобы везти дочь в больницу. Но было поздно, спасти Арину не смогли.

На этот раз следователи возбудили уголовное дело в отношении Кашфулисмановой и врача «скорой» Федора Головченко, который прописал умирающему ребенку сироп от кашля и уехал, пробыв рядом с кроваткой Арины всего несколько минут. Оправдания нашлись у обоих: «много работы», «невозможно всегда ставить точный диагноз».

– За халатность врача, повлекшую тяжкие последствия, наказание должно быть неотвратимым, – считает сотрудник Следственного управления Следственного комитета при прокуратуре РФ по Петербургу. – Другое дело, как доказывать эту халатность. Следователь – не медик, он тонет в терминологии, ему не хватает образования, а специального «медицинского» отдела в нашей системе никогда не было. Случается, следователь забывает сделать одну из десятка экспертиз. Спохватывается через неделю, а тела уже нет. И приходится спускать дело на тормозах. Но даже если все экспертизы проведены, их выводы часто оправдывают врача. Не потому, что тот прав, а потому что у медиков сильна корпоративная солидарность. Уже давно высказывается идея перевести систему судебно-медицинской экспертизы в ведение Министерства юстиции, но оно до сих пор подчиняется Минздравсоцразвития. Кто же будет писать приговор коллеге?

В ноябре 2006 года в Петербурге были осуждены к реальным срокам лишения свободы медики, из-за преступной небрежности которых скончалась 9-летняя Лена Комиссарова. Это первый для города случай. В ночь на 17 апреля 2004 года в клинику НИИ детских инфекций Минздравсоцразвития РФ «неотложка» доставила юную пациентку с диагнозом «менингококковая инфекция, менингококкцемия». В эту ночь в клинике дежурил анестезиолог-реаниматолог отделения №6 реанимации интенсивной терапии для инфекционных больных Олег Ченцов.

Медицинский стаж Ченцова насчитывал 16 лет. Он изменил диагноз на неправильный («тромбоцитопеническая пурпура»), не в полном объеме произвел исследование крови пациентки, неадекватно провел инфузионную терапию. После этого Ченцов сдал дежурство коллеге Майе Первишко, которая работала в здравоохранении около десяти лет. Но и она не исследовала кровь девочки, вслепую подтвердила неправильный диагноз Ченцова и перевела Лену для дальнейшего лечения в Детскую городскую больницу №1. Два дня спустя Лена скончалась от менингококковой инфекции. На суде Ченцов объяснял, что ночной лаборатории в их учреждении нет, диагноз пришлось ставить «на глазок» и тут любой может ошибиться. Однако суд Петроградского района приговорил Ченцова к двум годам лишения свободы, Первишко – к одному году.

Возмущению медицинской общественности не было предела. Главный инфекционист Петербурга Аза Рахманова написала открытое письмо председателю городского суда, назвав приговор «тревожным знаком начала кампании по привлечению невиновных медицинских работников к уголовной ответственности без полного и всестороннего рассмотрения дела».

Как говорил несколько лет назад ныне покойный президент Союза педиатров Петербурга Игорь Воронцов, есть масса случаев, когда хороший врач ведет себя задумчиво, не принимает решения сразу, обращается к помощи другого медучреждения. Нельзя за это надевать на него наручники. Иначе все сведется к тому, что врач будет не больного спасать, а исполнять инструкции, чтобы его потом не наказали.

Однако медики и без угрозы наручников исполняют инструкции в ущерб больному – случай с Дашей Агапеевой тому пример. Россия остается одной из немногих стран, где не ведется статистики по врачебным ошибкам. Термина «врачебная ошибка» нет ни в одном российском законе. Есть понятие ненадлежащей медицинской помощи, есть статья 124 УК РФ «Неоказание помощи больному». В 2009 году усилиями депутатов Госдумы Виктора Илюхина и Алексея Волкова из этой статьи исключена ее первая часть – ответственность врачей за причинение пациенту вреда средней тяжести по неосторожности. Теперь лишение свободы до трех лет грозит только тем медикам, кто не оказал помощь больному, и это повлекло смерть либо тяжкий вред здоровью. А если вред не угрожает жизни, так и нет необходимости лишний раз откликаться на доносящиеся из палаты стоны. 

Сергей, врач-уролог высшей квалификации одной из поликлиник Петербурга, стаж работы 19 лет: Со всеми надбавками 12 тысяч в месяц могу заработать, так что необходимо искать дополнительные источники заработка. У меня за деньги обслуживается примерно каждый четвертый пациент. Цены вполне гуманные: половина от стоимости данной услуги в медицинском центре. Все готовы к таким тратам, никто не называет меня вымогателем. Один коллега рассказывал, что у каждого пациента, который в состоянии ему заплатить, он находит хламидиоз. Хламидиоз – инфекция распространенная, окруженная множеством мифов, и клиент ее боится. Но самое главное, что лечить ее долго и недешево. Перед началом лечения врач хмурит брови и говорит, что гарантий выздоровления даже после трехнедельного курса нет. Но курс закончен, первый тест дал отрицательный результат, второй через месяц – и снова «чисто». Пациент тащит доктору подарок и рекламирует его в кругу друзей.

Каждый врач в нашей поликлинике обязан выписывать больным те лекарства, которые есть в нашей аптеке. Каждый должен проинструктировать пациента, что у этого препарата нет аналога, а в других аптеках он стоит дороже. Хотя и то, и другое ложь. Так нам приказывает работать наше руководство, которое еще несколько лет назад боролось с агентами производителей фармацевтики. Сейчас то же самое поощряют чиновники Минздравсоцразвития. Разница в том, что от агентов я получал 10-15 процентов отката, а от наших скупердяев – 2-3 процента.

Наталья, участковый терапевт, стаж работы 11 лет: Мне теперь завидуют многие коллеги. Участковым 10 тысяч рублей к зарплате добавили согласно нацпроекту. Теперь у меня зарплата 18 тысяч стала. Еще примерно 5-8 тысяч рублей в месяц мне приносит перепродажа подарков. Пациенты благодарят по традиции: конфеты, шоколад, коньяк. По пятницам в больницу приезжает коробейник Геша, который скупает эти сласти и бутылки по всей поликлинике.

На чем еще может заработать терапевт? На больничных. Мальчик-студент, например, придет, начинает изображать кашель. Я беру с него тысячу, его же исключат без больничного, зачем парню жизнь ломать? Другое дело, когда чиновник приходит и честно говорит, что ему надо отсидеться на больничном. А я у него в квартире пять лет бываю, жену с дочкой наблюдаю, для него пять тысяч – не деньги.

Некоторые терапевты выдачу больничных поставили на поток. Связались с посредниками, которые в Интернете объявления дают. В регистратуре рассказывали, что кое-кто по 15 левых «больняков» в день оформляет.

Но такая деятельность опасна. Я знаю несколько случаев, когда возбуждали уголовные дела на тех, кто с посредниками связан. Правда, не слышала, чтобы кого-то посадили.

Ирина, врач наркологического диспансера, стаж работы 8 лет: Наркология в Петербурге – одна из немногих меди-цинских сфер, где большинство руководителей подразделений не хотят появления федеральной программы по борьбе с наркоманией и алкоголизмом. Кардиологи, онкологи – все хотят, потому что за этим обычно следует финансирование. Наркологи же говорят, что город создал эффективную программу, которую нет смысла ломать. На самом же деле в этом случае они просто не смогут столько зарабатывать.

Например, с наркологией тесно связано лечение и профилактика ВИЧ. Несколько лет назад комплектов антиретровирусной терапии в городе не хватало, некоторые центры получали из Смольного финансирование из расчета 12 тысяч долларов за годовой курс. Это бешеная цена, даже при заказе лекарств за границей это было не дороже 8 тысяч, а оптовикам в лице государственных медучреждений намного дешевле. Некоторые наркологи жировали. А когда в Петербург пришла программа «Глобус: Глобальное объединение усилий против СПИДа» и привезла 300 бесплатных комплектов в год, появилось коллективное письмо, призывающее не пускать «Глобус», чтобы… не позориться с нашими наркоманами перед международным сообществом.

Борис, фельдшер «скорой помощи», стаж работы 4 года: Про нас много вранья всякого. Якобы если не заплатить нам денег, мы не поедем вас спасать. Якобы в чемоданчике врача предусмотрены все необходимые лекарства бесплатно, а мы их пытаемся продать за деньги. Якобы мы обираем находящихся в бессознательном состоянии пациентов. Может, кто-то с такими вещами и сталкивался, но это не имеет характера системы.

Конечно, в нашей службе тоже есть отморозки. Один доктор приходил на дежурство с огромной сумкой. Первое же сообщение о серьезной аварии, и он летел на место, чтобы прибыть раньше милиции и успеть поживиться вещами. Практикант, который ездил в этой бригаде, был потрясен: женщина при столкновении выбила головой лобовое стекло, ей зажало ноги. Когда приехала «скорая», она смогла предъявить полис от солидной корпорации, по которому ее обязаны везти в определенную клинику. Наш доктор сказал, что бесплатно ее не повезет, и взял три тысячи. Порой человека с переломом везли в клинику, а по дороге останавливались у банкомата, чтобы он снял деньги.

Денис Терентьев, Санкт-Петербург, СОВЕРШЕННО СЕКРЕТНО