Оборотень по семейным обстоятельствам

Опер из Одессы. Мой собеседник — бывший оперуполномоченный уголовного розыска. Дмитрий начинал в ППС, а продолжил сыскарем. В смутные 90-е параллельно работе в милиции создал охранную фирму, за что и поплатился спустя какие-то шесть лет. 

В середине 80-х, сразу после армии, я начал трудовую деятельность в должности милиционера патрульно-постового полка. Тогда всем дембелям предлагали идти в милицию, как правило, в полк ППС или участковым. Оклад у патрульного тогда был 112 рублей. Людей не хватало. Помимо зарплаты, у патрульных был приработок — «съем» денег у пьяных и задержанных хулиганов. Процедура проста: задержанному буяну или просто подвыпившему прохожему предлагалось пройти в участок.

Многие предпочитали откупиться на месте — 10—15 рублей было достаточно. Но некоторые упорствовали. Таких везли в опорный пункт. Там из карманов изымалось все содержимое, составлялся протокол. Часть денег потом просто не возвращали. Также снимали мелкую дань с нищих и уличных торговок. За месяц набегало по 40—50 рублей. Поначалу я брезговал такими заработками. Но потом обзавелся семьей и стал таким же, как все…

В перспективе я видел себя сотрудником уголовного розыска. Поэтому уже через год перешел в один из райотделов городского розыска младшим оперуполномоченным. Там я занимался личным сыском, разыскивал подозреваемых в уголовных преступлениях. Но то, с чем я столкнулся, было совершенно не похоже на детективные романы. На «земле» (так на милицейском сленге называется райотдел милиции) к дактилоскопии и прочей классике сыскного ремесла относились с иронией.

Дедуктивный метод Шерлока Холмса к милицейским будням не имеет никакого отношения. Главное в работе хорошего сыщика — агентура. За годы работы передо мной прошли тысячи агентов. Делятся они на две категории: те, кто стучит поневоле, и любители жанра. Одни просто вынуждены поставлять оперативную информацию из страха, что их друзья из уголовных кругов могут узнать какой-то компромат. Такие, как правило, приносят самую лучшую информацию. Любители же на 90% поставляют никуда не годные сведения. За годы работы хороший опер прирастает душой к своим агентам. Я знаю одного такого опера — ныне пенсионера. К нему до сих пор приходят старые агенты — бывшие уголовники. Он с ними в шахматы играет да водку пьет.

Главным показателем работы сыскаря всегда были показания задержанного. На съем показаний у опера мало времени — всего-то трое суток заключения в РОВД. Если за это время информацию добыть не удавалось, подозреваемого приходилось отпускать. Поначалу подозреваемого «ломали» психологически.

Запугивали рассказами о будущей зоне и предстоящих мучениях. Этого многим хватало — после нескольких часов такой обработки многие «крутые орешки» кололись и начинали давать показания. Но некоторые молчали. Таких приходилось бить. Даже в советское время у хорошего милиционера на столе всегда была кипа старых журналов. Их сворачивали в трубочку и били подозреваемого по голове.

От такого «инструмента» синяков никогда не оставалось, поэтому жалоб, как правило, не было. Также делали бандитам «слоника». Это когда задержанному на голову надевают противогаз и перекрывают трубку. Была и крайняя мера — в трубку могли брызнуть слезоточивого газа. Я всегда считал, что добытые пытками показания — свидетельство непрофессионализма. И предпочитал «ломать» психологией. Но когда мне какой-нибудь опер рассказывает, что он никогда не «прессовал» задержанного физически, — не верю.

В РОВД всегда можно было решить вопрос о закрытии любого преступления. У оперов была негласная такса — хулиганство можно было закрыть за $100—400, обычную кражу — за $200—500, «гоп-стоп» (грабеж — авт.) — от $500 до 2 тысяч. Но мало кто брался «решать» вопрос о закрытии убийства. Хотя я слышал, что и такие дела закрывали большие начальники. Коллеги говорили, что стоимость тут колебалась от 5 до 20 тысяч долларов.

К слову, обычные бытовые убийства всегда мало кого интересовали. Из так называемых «бытовиков» всегда на 90% состояло «население» зоны. Настоящие бандиты и киллеры сидят мало. Даже посадив киллера в одиночную камеру, очень мало шансов, что он доживет до суда. С такими происходят либо несчастные случаи, либо они скоропостижно умирают от «хронических» болезней. Мало кого в милиции интересует и смерть бомжей. Их называют «подснежниками» — по весне их много находят. По ним никто не проводит экспертиз. Всех удовлетворяют стандартные отписки — докладные.

Проработав несколько лет сыскарем, я понял, что работаю «в песок». А легкость, с какой «братки» — бандиты — швырялись деньгами, стала вызывать зависть. Как-то встретил на улице бывшего товарища — Сергея, с которым начинал службу в МВД. Бывший младший сержант, приехавший из дальнего села, всегда был беден, как церковная мышь. Но сейчас щеголял роскошным костюмом от Диора, бриллиантовым перстнем и сидел за рулем шикарной иномарки.

Он и предложил мне по старой дружбе войти в его дело. Он «крышевал» тогда страховую компанию, которые как грибы начали появляться в Одессе. Я стал его партнером. Не уходя с работы, я организовал службу безопасности на этой фирме и стал получать огромные деньги по тем временам — по три-четыре тысячи долларов в месяц. Начальству ежемесячно «отстегивал» по 500 долларов и оно попросту «не видело» моего отсутствия на работе.

Моей службе безопасности работы хватало. Была середина 90-х и в городе процветали бандитские группировки. «Наезды» случались каждый день. Работа ежедневно начиналась с того, что к главному входу фирмы подъезжало две—три иномарки, начиненные под завязку «братками». Все наезды заканчивались благополучно — помогала моя корочка сотрудника уголовного розыска. Но ничего вечного не бывает. Однажды моих учредителей фирмы благополучно подстрелили прямо на пороге их офиса, а во главе ее стал их бывший подчиненный. У меня было подозрение, что это он их и «заказал». Но доказать ничего нельзя было. Вкладчиков он попросту «прокатил», переведя все деньги за границу.

Пирамида страховой компании рухнула за три дня. Вкладчики бросились забирать свои деньги, но их уже не было. Остатки вкладов со своим другом Серегой я свез в картонных коробках из-под сигарет на свою квартиру и сложил на балконе. Тогда были еще купоны и у меня лежало несколько миллирдов купонов в мелких купюрах. Учредитель-наследник компании попросту сбежал. Через несколько лет его нашли в Германии, экстрадировали в Одессу.

Здесь он отсидел полтора года, а потом опять уехал в Германию. Но никаких денег обратно уже никто не получил. Купоны мы разделили с Серегой поровну, только он ушел в «бригаду», а мне пришлось возвращаться в уголовный розыск. Серега предлагал идти вместе с ним, но я побоялся. Его группировка полностью состояла из бывших сотрудников МВД. Через пару лет его объявили в розыск, и мне пришлось принимать участие в его поиске.

Моя карьера закончилась за два года до пенсии. «Гестапо» — управление внутренней безопасности и мое начальство припомнило мое «крышевание» страховой компании и подставило меня. Мне попросту подкинули дело некоего мажора, который подрезал в пьяной драке другого сынка крупного предпринимателя. Заведя уголовное дело на одного, я «обидел» другого. Его папа «уволил» меня за три дня. Я вылетел из милиции без выходного пособия по «несоответствию».

СБЕЖАЛ В ТЮРЬМУ

Начало карьеры «сыскаря» Дмитрий вспоминает с иронией. В начале 90-х в подотделе ему поручили найти некоего Артура, который подозревался в убийстве своей любовницы. Дмитрий несколько суток просидел в засаде у квартиры убийцы, но подозреваемый домой не приходил. Друзья также разводили руками, мол, пропал человек еще месяц назад. Фотография Артура была разослана во все концы Советского Союза, но положительного результата рассылка не принесла.

Прошло еще несколько месяцев, и разыскные мероприятия постепенно сошли на нет. Неожиданный поворот обозначился только тогда, когда Дмитрий посетил городское СИЗО и случайно увидел в коридоре пропавшего Артура. Оказалось, что убийца, зная о том, что его ищут, назвался бродягой из Молдавии и взял на себя несколько краж, «зависших» совершенно в другом отделе. Если бы не случайная встреча, Артур вышел бы из тюрьмы через полтора-два года и начал бы новую жизнь под другим именем.

БУДУЩЕЕ ЗА ДЕТЬМИ ПОЛИТИКОВ И БИЗНЕСМЕНОВ

Наша милиция — это большая пирамида. «Чем выше ранг, тем больше доходы, — говорит мой собеседник, — ведь, начиная с самого низшего звена (с патрульного сержанта) все должны передавать часть своих доходов наверх. Из-за этого многие должности в милиции стоят денег. Должность участкового — от 500 долларов, в зависимости от района, причем больше всего ценятся, как ни странно, «трущебные» районы. Там участковые делают бизнес на стариках и пьянчугах. Они вычисляют немощных, убогих жителей района и сдают их адреса своим криминальным знакомым. Дальше — дело техники. Квартиры продают, а таких бедолаг вывозят в деревни. Задача участкового — делать вид, что ничего не происходит и получать свою долю от преступного ремесла».

Самые неприбыльные отрасли, по мнению бывшего оперуполномоченного, — постовая ведомственная служба, кинологический центр, спецподразделение «Беркут» и спецотряд УБОП «Сокол». «В этих подразделениях милиционеры живут на одну зарплату. Но есть и настоящие золотые жилы — отдел борьбы с экономическими преступлениями, паспортные и миграционные службы. Здесь всегда можно заработать на хлеб с маслом.

Руководящие должности в таких подразделениях «стоят» от 5 до 30 тысяч долларов. Однако есть в нашей милиции и настоящие самоотверженные профессионалы, которые брезгуют взятками. Такие были всегда и в любой службе. И сейчас появилось новое явление. В милицию начали приходить сыновья средних предпринимателей и политиков среднего звена. В их среде сейчас считается модным отправить своего отпрыска «в люди» — на службу в МВД. Такие, как правило, взяток не берут — у них и так все есть. Они делают карьеру. И через несколько лет именно они будут у руля нашей милиции. Может, тогда в ней что-то изменится», — подводит черту отставник Дмитрий.

Александр Сибирцев, «Сегодня»