Рабы немы. Как устроена современная каторга в России и почему заключенные не жалуются на пыточные условия труда

Пытки заключенных – это не только всевозможные избиения и изнасилования, к которым в последнее время было привлечено внимание СМИ, но и истязания, связанные с принудительным трудом в невыносимых условиях, пишет The Insider.

Издевательства над трудовыми рабами

Трудовая повинность осужденных к лишению свободы устроена удивительно парадоксально. С одной стороны, УИК устанавливает, что каждый осужденный обязан трудиться (статья 103). С другой стороны, оплачиваемая работа доступна отнюдь не каждому осужденному: в Концепции развития уголовно-исполнительной системы до 2030 года отмечается, что сейчас трудоустроены лишь 40% из них. Эти 40% работают в условиях, которые, нисколько не преувеличивая, можно назвать рабскими. Бó‎льшая часть заключенных занята в швейном производстве. В колониях шьют спецодежду для госорганов, включая ФСИН, и крупных госкомпаний – например, РЖД. Месячная зарплата в 200-300 рублей при работе по 12-16 часов – обыденное явление. Правозащитники получают массу свидетельств коллективных наказаний (например, лишение групп осужденных свободного времени), избиений, помещения в ШИЗО за отказ от работы в таких условиях или пошив брака.

Но, в отличие от ситуаций, когда должностные лица ФСИН используют заключенных для работы на себя лично (например, для строительства дач), возбудить уголовное дело о превышении должностных полномочий по факту рабского труда практически невозможно. Это связано с тремя факторами.

Первый – игра со ставками. Мизерная фактическая заработная плата чаще всего объясняется просто. Официально заключенного трудоустраивают на условиях неполного рабочего дня (например, на 1/10 ставки). Само по себе это не нарушение закона, но и работать человек должен соответственно. В нашем примере – одну десятую положенного по ставке времени. Но на деле человек работает как все, то есть полный рабочий день, а зачастую и более.

Проблему прикрывает второй фактор: доказать сверхурочную работу без изъятия записей с камер видеонаблюдения практически невозможно, но следственные и надзирающие органы, даже если инициируют проверки, отказывают в изъятии этих доказательств. При этом камеры в любом случае могут отключать после 17.00, когда официальный рабочий день заканчивается, а сами видеозаписи хранятся до 30 суток. Осужденные рассказывают о случаях, когда к концу дня их выводят из цехов, а когда камеры выключаются, заводят обратно, на дополнительную смену.

• Пыточная Россия: как насилие над подозреваемыми и заключёнными стало нормой

Третий фактор – низкая себестоимость труда заключенных и возможность его бесконтрольного использования. Пусть квалификация заключенных как работников низка, пусть они выдают много брака, но низкие затраты и возможность использовать неучтенную рабочую силу в отсутствие какого-либо контроля дают возможность обогащаться здесь и сейчас. Речь идет именно о неучтенных рабочих ресурсах: есть масса свидетельств того, что администрации колоний используют нехитрые уловки – привлекают к «серому» труду фактически нетрудоустроенных даже на частичные ставки осужденных. Для этого от них получают согласие на труд по благоустройству колоний свыше двух часов в неделю. Такая работа до двух часов в неделю – обязанность осужденного, предусмотренная статьей 106 УИК. Это согласие не дает права работать на производстве, но формально ретуширует использование фактического раба.

Проверять и расследовать подобное, казалось бы, несложно, но реальность говорит о другом. О любых проверяющих колониях знает загодя. Зэков готовят, инструктируют. «Задашь вопрос – уедешь в ШИЗО», – простое и эффективное увещевание. И оно работает.

Сами проверяющие чаще всего со спецификой труда осужденных знакомы мало, да и вдаваться нет ни времени, ни желания. Непосредственная проверка в колонии, собственно, проверкой не является, членов ОНК, прокуроров или других гостей водят по заранее оговоренным маршрутам и болевых точек не показывают. Но даже то, что на поверхности, остается без внимания. К примеру, мы не встречали случаев, когда проверяющие обратили бы внимание на то, что количество рабочих станций, обустроенных и функционирующих в швейном цехе, в два-три раза превышает количество трудоустроенных на этом производстве людей. Казалось бы, что проще, задать вопрос «Почему?». Но никто не задает.

Бывает, что СКР проверяет условия труда осужденных, например, при травмах на производстве. Но и в этих случаях система отработана. Следователи изучают лишь официальные документы и опрашивают «активистов», которые, разумеется, никаких жалоб не имеют, но подтверждают, что пострадавший был грубо неосторожен, хоть и прошел все инструктажи.

• Я твой император!»: как пытают в СИЗО ФСБ

Почему люди не жалуются?

Жалуются. Хоть и без особых надежд быть услышанными, но в с твердой уверенностью в неизбежности кары за жалобы. Например, Анна Гайдукова жаловалась на условия труда в ИК-2 в мордовском поселке Явас. Она рассказала о невыносимых условиях труда на швейном производстве. По ее словам, администрация поставила задачу: за неделю сшить 600 костюмов для работников РЖД, то есть примерно 120 костюмов в день силами 160-170 заключенных. За невыполнение — снижение месячной зарплаты. Это подтвердила бывшая заключенная ИК-2 Алеся Бондаренко. Она рассказала, что женщин заставляют работать практически до ночи. В 18 часов выводят из производственных помещений, выключают камеры, а потом заводят обратно.

Когда правозащитники подали заявление в СК и история получила огласку в СМИ, в колонию из-за подозрений в помощи Анне перестали пускать священника, а каждая поездка адвоката к ней превращается в бесконечное издевательство. Саму Анну стали наказывать — помещать в штрафной изолятор, доведя до попытки суицида.

Схожие практики существуют в ИК-14 Мордовии. Их не прекратило даже осуждение бывшего начальника – в фонд «Русь сидящая» уже обращались освобождавшиеся женщины с жалобами ровно на те же условия, что были при прошлом начальнике.

Классический случай – история Арины Родиной, осужденной за мошенничество в период работы в страховой компании. Дело крайне неоднозначное, но Арина явилась с повинной, возместила потерпевшим все мыслимые расходы и ущерб, осталась без имущества, при том что у нее трое детей, два из них – малолетние на момент осуждения. Следователь Арину арестовал, хотя потерпевшие в суде просили не лишать ее свободы. Суд вынес приговор с реальным сроком лишения свободы – четыре года.

Арина отбывала наказание в Чувашии, в ИК-5 поселка Козловка. Арина – гипертоник, болезнь серьезная, вплоть до потери сознания. Приходилось принимать мочегонные препараты, но при этом работать в швейном цехе, потому что только работая можно всерьез рассчитывать на УДО, уже подав на которое Арина получила выговор. Это практически исключает положительное решение суда.

• Россия пыточная: как пытают и насилуют заключенных в саратовской тюремной больнице

Причина выговора в том, что однажды Арина отлучилась в туалет во время работы, не сумев выдержать до перерыва. Арина обжаловала выговор в суд, где ей предсказуемо было отказано. Примечательны выводы судьи:

«осужденной Родиной А.А. справка, разрешающая посещение туалета, филиалом медицинской части не выдавалась».

При этом суд анализирует приказ начальника ИК, согласно которому женщины могут оправиться два раза в течение рабочего дня: с 09 часов 00 минут до 09 часов 10 минут, и с 13 часов 30 минут до 13 часов 40 минут. В цехе работает около 70 женщин, в туалете – пять унитазов. По одному на 14 женщин. Итого на нужду – 42 секунды два раза в день. Суд решил, что этого достаточно, а Арина отсидела от звонка до звонка.

Таких примеров очень много. Не будет преувеличением сказать, что только такие примеры у нас и есть. Очень бы хотелось увидеть обратное, когда после жалоб осужденных в ситуацию вмешался прокурор или еще кто-то наделенный властью, и повлиял системно, создав осужденным пусть где-то в отдельно взятом регионе цивилизованные условия труда.

А как было при царской власти и СССР?

Советскому союзу труд заключенных был нужен для освоения территорий и индустриализации страны.

Принято считать, что в 1597 году около 50 жителей Углича, обвиненных по делу об убийстве царевича Дмитрия, были сосланы за Урал. Первым объектом использования их принудительного труда стал Пелымский острог. Так зародился Сибирский тракт, который впоследствии был описан во множестве гениальных произведений русских писателей. Гиперболизация действительности как литературный прием не требовалась, обыденность русского этапа, как и нацистские лагеря смерти, не нуждалась в художественных вымыслах.

К началу XVIII века в Сибири постоянно проживало около 25 тысяч заключенных и ссыльных – это очень заметная доля в относительно немногочисленном населении.

К середине XIX века протяженность Сибирского тракта увеличилась до более чем 7000 километров от столицы до Иркутска.

• Как в России «шьют» дела по шпионажу и кто находится в зоне риска

Статистика, которая к тому времени получила развитие в системе тюрем, позволяет утверждать, что с 1807 по 1898 годы в Сибирь было сослано 864 823 человека. По данным Тюремного управления Российской империи на 1 января 1898 года в Сибири насчитывалось 309265 ссыльных и 64683 членов их семей. По отношению к населению всей Сибири ссыльные составляли 5,4%.

В последующем, независимо от форм государственного правления и степени приписываемой правителям «либеральности» Сибирский тракт оставался и остается основой тюремной системы России и неограниченным источником дешевых трудовых ресурсов. С известной долей условности, с учетом вклада осужденных в развитие важнейших инфраструктурных государственных проектов, Сибирский тракт можно назвать осью индустриального потенциала России.

И здесь кроется когнитивный тупик. Царская, имперская и советская система исполнения наказаний основывалась на необсуждаемой полезности каторжного труда для государства. Железные дороги, заводы, мосты, каналы – каторжане строили всё. Потребность в этом строительстве воспринималась как нечто неотделимое от государственности как таковой. Воспринимается это так и сейчас, оттого эти судорожные попытки «пристроить» зэков хоть куда-то – на крупные заводы, стройки, освоение территорий. Но тренд сменился. Нет более тех строек и заводов. Страна в стадии стремительной и тотальной деиндустриализации попросту не нуждается более в экспансии силами осужденных. Их дармовой труд не нужен бизнесу. В каторжном труде более нет государственной необходимости.

Показательный пример – КАМАЗ, который взял на работу восемь осужденных и планирует увеличить это число до 150. Совершенно не вызывает сомнений, что это потемкинский проект, исключительно ради возможности хоть как-то отчитаться о востребованности проектов ФСИН о трудоустройстве осужденных за периметрами колоний и исправительных центров. Просто сравните масштаб – огромнейшее предприятие и 150 осужденных. Для справки, по состоянию на май 2021 в России, по данным ФСИН, 666 исправительных колоний и 106 колоний поселений, так вот лишь одному отряду лишь одной из колоний, если представить обобщенно, и даст работу упомянутый индустриальный колосс. Один средний рабочий барак. Да и то пока лишь в планах. В планах у ФСИН также освоение Арктики силами заключенных. Но это, видимо, после КАМАЗа. То есть никогда

Что такое принудительные работы?

Согласно статье 53.1 Уголовного кодекса, принудительные работы применяются как альтернатива лишению свободы за преступления небольшой или средней тяжести либо за совершение тяжкого преступления впервые. Они назначаются на срок от двух месяцев до пяти лет. По общему правилу осужденные к принудительным работам обязаны проживать на территории исправительного центра или изолированного участка, функционирующего как исправительный центр, при колонии (УФИЦ). Если они не допускают нарушений, после отбытия не менее одной трети срока наказания им согласно статье 60.4 Уголовно-исполнительного кодекса может быть разрешено проживание с семьей за пределами учреждения в том же муниципальном образовании.

Из зарплаты осужденных к принудительным работам 5-20% удерживается в доход государства, конкретный размер определяет суд. Еще из зарплаты вычитают выплаты по исполнительным листам, а также расходы на содержание в исправительном центре. Статья 60.10 УИК устанавливает, что на руки осужденным выдается не менее 25% заработной платы.

По сравнению с 2017 годом, когда этот вид наказания только был введен в уголовное законодательство, его применение возросло в разы. Так, в 2017 году оно было назначено 587 раз, а в 2018 году на принудительные работы был отправлен уже 2501 осужденный. Еще более резкий скачок в статистике назначения принудительных работ – до более чем 7 тысяч осужденных – был в 2019 году, когда новые поправки в Уголовный кодекс позволили назначать принудительные работы в качестве замены наказания тем, кто уже сидит в тюрьме. Тюремное ведомство в 2019 году сообщало, что «около 190 тысяч заключенных колоний имеют формальные основания подать ходатайства о переводе на принудительные работы, и более 6,7 тысяч человек такие ходатайства уже подали». В 2020 году по статистике Судебного департамента при ВС к принудительным работам были приговорены 947 человек. За первое полугодие 2021 года – 527 человек.

Согласно официальной статистике ФСИН России, по состоянию на 1 октября 2021 года создано 32 исправительных центра и 107 УФИЦ. Всего на учете состоят 7 907 осужденных к принудительным работам. Судя по приведенной выше статистике, большинство осужденных, отбывающих наказание в исправительных центрах, – те, кому было заменено наказание в виде лишения свободы.

Но есть проблемы. Самая острая – вопрос о так называемом «обнулении» срока наказания для возможности условно-досрочного освобождения при замене наказания в виде лишения свободы на принудительные работы.

Изначально администрации колоний сами подталкивали осужденных к тому, чтобы они подавали соответствующие ходатайства, мотивируя это тем, что в исправительных центрах более легкий режим, и по УДО будет выходить гораздо проще. В результате осужденные с идеальными характеристиками, которые могли бы им позволить освободиться по УДО, переводились на принудительные работы.

Однако случился обман. Суды произвольно и совершенно неожиданно изменили трактовку закона. Оказавшись в исправительных центрах, люди при наступлении срока для УДО стали подавать ходатайства об этом, и зачастую получали отказ, потому что «срок для возможности условно-досрочного освобождения еще не наступил». Мотив – после изменения вида наказания с лишения свободы на принудительные работы срок отбытия наказания для подачи ходатайства об УДО исчисляется заново.

Один из осужденных – Илья Ерехинский – дошел с этой проблемой до Верховного Суда. В декабре 2019 года ВС передал его кассационную жалобу в 3 Кассационный суд общей юрисдикции, указав, что возникновение права на УДО возникает после отбытия определенной части всего срока наказания, назначенного приговором, а не обнуляется при переводе на принудительные работы.

Однако весной 2020 года бывший заместитель генпрокурора Виктор Гринь подал по этому делу кассационное представление в ВС. Он указывал, что «государство уже минимизировало уголовную репрессию», и выход по УДО в такой ситуации «ведет к несоразмерному сокращению неотбытой части наказания в виде лишения свободы». Во второй раз Судебная коллегия по уголовным делам ВС встала уже на сторону Генпрокуратуры. Один из судей коллегии – Виктор Смирнов – не согласился с коллегами и выступил с особым мнением. Президиум позже также поддержал Генпрокуратуру.

В этой ситуации оставалась надежда исключительно на Конституционный суд. Тем не менее, он не стал вступать в противостояние с Верховным судом и Генпрокуратурой. Исходя из его позиции, теперь у ФСИН окончательно оформилась возможность легально удлинять сроки отбывания наказания осужденным, которые были переведены на исправительные работы из колоний, где они отбывали наказание в виде лишения свободы. Возможно предположить, что это окончательно демотивирует тех, кто мог бы претендовать на замену наказания, подавать соответствующее ходатайство. И в конечном счете в исправительные центры будут отправлять в большинстве случаев будут отправлять именно по приговору суда.

Что творится в исправительных центрах?

Принудительные работы по закону представляют собой более легкий и гибкий режим, чем лишение свободы. Например, осужденные выходят на работу без охраны, могут ходить в магазин, пользоваться медицинской помощью в поликлиниках, встречаться с семьей в свободное время. Им разрешено иметь при себе мобильные телефоны и пользоваться интернетом. Кстати, во многом благодаря этому мы знаем о проблемах, которые существуют в исправительных центрах.

К примеру, по свидетельству осужденных к принудительным работам, в Угличе и Казани исправительные центры не предлагают рабочие места: им прямым текстом предлагают самостоятельно найти себе работу.

Кроме того, например, оказалось, что сотрудники администрации исправительных центров и УФИЦ – выходцы из администраций исправительных колоний, которые слабо себе представляют, как можно предоставить осужденным возможность покупать продукты и ходить к врачу. По опыту осужденных, отбывающих наказание в УФИЦ при ИК-5 Ленинградской области, заявления на поход к врачу просто «теряются», или их никто не рассматривает, потому что «некогда» или «неприемный день», соответственно, они теряют возможность пойти в больницу.

Проблемы есть и непосредственно с условиями содержания. Например, по свидетельству осужденных из исправительного центра в Зеленограде, кухню могут открывать по расписанию, в результате чего люди не успевают приготовить себе еду, души и туалеты могут также быть закрыты. Что касается условий работы, трудовые договоры с осужденными не заключают, и, соответственно, лишают их минимальных социальных гарантий. Есть жалобы из Кабардино-Балкарии на то, что осужденным, работающим в ночную смену, не давали спать днем, поскольку распорядком дня исправительного центра это не предусмотрено.

Как результат – принудительные работы вовсе не так привлекательны, как задумывалось, для осужденных. Бизнес в «светлом» труде осужденных не заинтересован, а там, где эту заинтересованность все же проявляет, возникает иная проблема: труд организовывают те же, кто занимался этим в классических колониях, создавая классические ГУЛАГовские модели. Рабские и неэффективные.

Как же быть?

Сама по себе необходимость принудительного труда вызывает сомнения. Дешевый труд заключенных не является для российской экономики хоть сколь-нибудь значимым. Для настоящих работодателей труд мигрантов – куда более мотивированных и мобильных – привлекательнее труда зеков, даже если он бесплатен.

Более того, организация труда заключенных – большая расходная статья для ФСИН, эти средства можно было бы потратить на реальное получение осужденными профессиональных компетенций в целях ресоциализации.

Первые каторги сибирского тракта постепенно уходят в историю. Нет больше колоний в Пелыме, Пуксинке, Гарях, Лозьвинском. И это символично, хотят это видеть во ФСИН или нет.

Авторы: Ольга Подоплелова, руководитель юридического департамента фонда «Русь сидящая»; Алексей Федяров, юрист, писатель