Городской бунт в Москве. История,причины и традиции

С недавних пор в нашем лексиконе появился термин «рассерженные горожане». Так называют тех, кто выходит на шествия и митинги протеста, прежде всего в Москве. Между тем восстания горожан начали происходить почти с самого момента появления Московского царства. О причинах и следствиях тогдашнего «протестного движения».

Эпизод первый

Следствия волнений 1547 года: земские соборы, отмена кормлений должностных лиц, институты местного самоуправления

Первый крупный бунт в Москве случился в конце июня 1547 года. Волнения бывали, конечно, и раньше. Например, зимой 1542 года московские служилые люди силой отстранили от власти группировку Бельских, правившую от имени малолетнего великого князя Ивана Васильевича. Но это, выражаясь современным языком, скорее военный переворот. То, что произошло в Москве в июне 1547 года, было именно восстанием горожан, весьма пестрым по составу и не вполне определенным по набору требований.

Как заметил исследовавший это «смятение» Сигурд Оттович Шмидт, действительные его причины не были ясны ни современникам этого события, ни самим его участникам. Предпосылки и повод, впрочем, понятны. В предыдущий год случился сильный неурожай хлеба, что в условиях аграрно-сырьевой экономики Московии было не менее страшно, чем падение цен на нефть в наши дни. К страху голода добавилась еще одна извечная беда деревянной Руси — пожары.

В апреле огонь уничтожил большую часть торгового Китай-города, Замоскворечье, ремесленные слободы в Кожевниках и Заяузье. Еще более сильный пожар случился 21 июня: огонь добрался до Кремля, сам митрополит Макарий едва не погиб, спускаясь по веревкам с кремлевской стены. Не пострадали только хоромы бояр Глинских. Государь же предпочел переждать бедствие в новой загородной резиденции на Воробьевых горах. Не случайно московский юродивый Василий Блаженный публично упрекал его в том, что он думает только о строительстве своего дворца.

Долгое время власть действительно была занята сама собой. Годом ранее юный Иван, еще не нареченный Грозным, стал постепенно забирать власть в свои руки, начав с показательно жестокой казни одного из своих вельмож — осужденному на смерть не дали причаститься. 16 января 1547 года Иван Васильевич первым среди российских правителей объявил себя не просто великим князем, но царем всея Руси и вскоре женился.

Все начало года Москва шумно и весело гуляла, несмотря на скудеющие запасы и дурные предзнаменования. Для успокоения масс власти поддерживали распространившиеся в народе слухи, что в пожарах виноваты «зажигальники», и сквозь пальцы смотрели на расправы «мира» над невинно обвиненными в умышленных поджогах — гнев низов, казалось, был направлен в правильное русло.

Тем временем тучи сгущались над родственниками Елены Глинской, покойной матери царя. Его престарелую, но еще весьма бодрую бабку, княгиню Анну, обвиняли в колдовстве. К тому же, на беду, Глинские были немного инородцами и состояли в родстве с крымским ханом — тут же возникла версия, что это они накликали татар на Русь. Наконец, почувствовав неладное, сразу после большого июньского пожара царь, посоветовавшись с боярской Думой, решил отправить часть родственников подальше от города, а сам опять уехал в Воробьево. Через несколько дней власти потеряли контроль над столицей.

26 июня в Москве произошло давно не виданное событие: горожане собрались на вече и «всем миром» потребовали выдать Глинских на суд и расправу. Тон задавали «большие люди» из числа зажиточных торговцев и ремесленников, которые пытались вести переговоры с Кремлем. И надо отдать должное боярам, оставшимся «на делах» в Москве, — переговоры эти начались. Успехом, однако, они не увенчались: городская беднота, или, выражаясь языком средневековых источников, «чернь», довольно быстро перешла к массовым уличным беспорядкам. «Мир», как буквально говорили очевидцы, сошел с ума. Начались погромы боярских дворов, толпа зверски убила остававшегося в Москве царского дядю Юрия Глинского.

Несколько дней спустя вооруженные горожане пришли к царю в село Воробьево требовать выдачи остальных Глинских. Увидев «чернь» у ворот своей загородной резиденции, Иван Васильевич, по словам летописца, «удивися и ужасеся». Но карательных мер предпринять не смог. Власть, чувствуя собственную слабость, была вынуждена пойти на уступки москвичам.

Волнения в городе продолжались около недели. Царь обратился к «миру» с особой речью. Глинских от власти отстранили — осенью оставшиеся в живых дядя Михаил и бабка Анна бежали в Литву. Опорой молодого государя стал кружок людей, которых Андрей Курбский впоследствии назовет «избранной радой». В ходе начатых реформ в России стали собираться земские соборы, было впервые отменено кормление должностных лиц, появились институты местного самоуправления. Впрочем, у самого Ивана Грозного события лета 1547 года оставили недобрую память. Он верил, что за восстанием «черни» стояли «изменники-бояре». Необходимостью борьбы со всем этим он и будет объяснять собственную политику «закручивания гаек» во времена опричнины.

Городские бунты в Москве. Salt Riot

Восстание «среднего класса» в России середины XVII века на два последующих столетия утвердило в стране крепостное право и деспотию самодержавия

Второе крупное московское восстание, известное широкой аудитории как «соляной бунт» 2 июня 1648 года, на первый взгляд очень похоже на первое, случившееся почти ровно столетием и годом ранее — 26 июня 1547-го (см. «Новую газету», № 66 от 18.06.2012). Какие-нибудь поклонники «новой хронологии» математика Фоменко наверняка сказали бы, что речь идет вообще об одном и том же событии. Тут и правда немало общего, так что невольно может возникнуть эффект дежавю.

Опять всё происходит летом, в начале правления молодого царя, только не Ивана Грозного, а Алексея Михайловича Романова. Восставшие так же громят дома бояр, нескольких вельмож жестоко убивают, но государя и его покои не трогают, снова в деревянной Москве бушует страшный пожар. Правда, если восстание 1547 года в известной степени открывает историю земских соборов в России, то «собор всея земли», собранный по итогам волнений 1648 года, эту историю скорее завершает. Почему?

В 1645 году в российскую власть, как написали бы сейчас газеты, пришли «новые лица». 16-летний Алексей Михайлович, внезапно оставшийся сиротой и унаследовавший престол от умершего отца, Михаила Федоровича, поручил управление страной своему воспитателю боярину Морозову, человеку, по представлениям Московии, образованному, но, как оказалось, не лишенному страсти к наживе. «Сильный человек» Морозов сосредоточил в своих руках управление важнейшими ведомствами, а управлять остальными позвал, как водится на Руси, родственников, друзей и клевретов. Вскоре были объявлены реформы, в разработке которых участвовали приглашенные из Голландии экономисты.

Для большинства населения, впрочем, перемены свелись к росту цен и небывалому взяточничеству новоназначенных приказных людей.

В числе недовольных оказались не только вечно бесправные городские ремесленники и предприниматели — большинство живших государевым жалованьем стрельцов и дворян тоже едва сводило концы с концами, терпя несправедливость начальников. Последним потребовалось примерно два с половиной года, чтобы накалить обстановку до предела.

В начале июня 1648 года москвичи и съехавшиеся в столицу на военный смотр провинциальные дворяне со второй попытки прорвались к царскому кортежу, ехавшему на очередное богомолье, и подали челобитную с нехитрыми просьбами: прекратить обиды и притеснения, удалить и наказать плохих начальников, понизить налоги, простить долги. Царь, как и полагается в общении с народом, обещал разобраться.

Однако ехавшие следом за ним начальники были настолько неосмотрительны, что поданную челобитную прямо на глазах просителей порвали и принялись всячески простой люд унижать. Роль триггера сыграло обыкновенное хамство. Стрельцы и дворяне толпу разгонять не стали, а, наоборот, вместе со всеми пошли штурмовать боярские хоромы и государев кабак.

Тогдашнему министру финансов Назарию Чистому насмерть проломили голову, московского градоначальника Леонтия Плещеева забили прямо на Красной площади. Еще одного чиновника власти были вынуждены казнить сами. Боярина Морозова отстранили от всех лакомых постов и сослали на Север в Кириллов монастырь. Прежнее правительство ушло в отставку, а на 1 сентября назначили большой земский собор, которому предстояло принять новый свод законов — знаменитое Соборное уложение.

Историки начала прошлого столетия сравнивали «соляной бунт» с революцией и называли его восстанием «двух средних классов», дворянства и горожан, против олигархии «сильных людей» — боярства и верхушки купечества.

Это обстоятельство наверняка порадует тех, кто до сих пор тщится найти в России средний класс — три столетия назад их у нас было сразу два. Однако результаты их активности совсем не радужны в контексте того, что в условиях уже вступившего в свои права европейского нового времени можно было бы ожидать от среднего класса. Власть вернула ситуацию под контроль, сочетая точечные репрессии с целевым подкупом. Служилые люди удовлетворились повышением жалованья, новыми земельными раздачами и отменой срока давности по сыску своих беглых крепостных.

Посадским хватило прощения долгов по налогам и монопольного сословного права на ведение предпринимательства в городах. Лучшим средством борьбы с произволом всеми слоями общества была признана царская власть. Неудивительно, что после принятия такого Уложения нужда в земских соборах вскоре как-то сама собой отпала. Боярина Морозова, к слову сказать, царским хотением вернули в Москву по осени в том же 1648 году.

Он умер собственной смертью13 лет спустя в богатстве и почете. Большая часть его несметных богатств, накопленных за годы службы своему государю, перешла в государеву казну. Частные состояния у нас и теперь недолговечны. То ли дело — сложившаяся в результате «консервативной революции» 1648 года самодержавно-крепостническая модель: без существенных изменений она просуществовала в России по меньшей мере до самой Крымской войны.

Городские бунты в Москве. Эпизод третий, XVII век: народ vs «силовики»

Неудачная попытка «слить» протестные настроения привела к бунту, а сам бунт — к укреплению позиций «силовиков»

Это восстание, стремительно вспыхнувшее и погасшее, как спичка на московском ветру, оставило после себя много неясностей. Вряд ли когда-нибудь удастся выяснить, кто в ночь с 24 на 25 июля 1662 года написал и расклеил по всему городу «воровские письма». Хотя правильнее их было бы назвать обвинительными: в рукописных листовках перечислялся ряд лиц, обвиняемых — говоря языком другой эпохи — в шпионаже и вредительстве в интересах польского короля.

Доказательств тому не было, но народная молва не сомневалась: глава правительства и царский тесть Милославский, придворный финансист Ртищев вместе с купцами Шориным и Задориным суть не только главные жулики и воры, но еще и изменники. Служащие Земского приказа, тогдашней московской мэрии, пытались сорвать одну из листовок, вывешенных на Лубянке, но толпа «письмо» отбила. Возникший невесть откуда стрелец Кузьма Нагаев громко его зачитал и призвал: «За то нам всем стоять!» Кричал ли он: «Да или нет?!» — история умалчивает.

Толпа двинулась к Земскому приказу, где фамилии «изменников» были оглашены еще раз, листовку аналогичного содержания в тот же час читали прямо на Красной площади. Царя в Москве не было, а приговор «мiра» оказался скорым: одна часть восставших пошла громить богатые дворы, а другая, вооружившись обретенным «лубянским списком», — в село Коломенское к государю. И были среди них, как пишет источник, торговые люди, хлебники, мясники, пирожники, наемные солдаты, боярские слуги и просто гулящие.

Власти, конечно, во многом сами накликали бурю. Реальные причины бунта были связаны с денежной реформой, авторство которой приписывалось как раз Федору Ртищеву. Суть реформы хорошо известна: в целях экономии драгметаллов и иностранной валюты медь «государевым словом» была приравнена по стоимости к серебру.

Самое интересное, что «ноу-хау» какое-то время работало. С 1655 года медные деньги ходили наряду с серебряными по всей стране за исключением Сибири. Только с иностранцами расчет велся по-прежнему серебром. Кризис рванул после того, как в 1659 году начался принудительный обмен серебряных монет на медные. Медяки стали стремительно дешеветь, и к моменту их отмены в 1663 году «черный курс» серебра к меди составил 1:15. Цены росли не менее стремительно. В выигрыше оказались те, кто, сидя на экспорте, имел выручку серебром, а вот средние городские слои в очередной раз обнищали.

Понимая, что недовольство растет, государство решило его правильно «слить».

Осенью 1661-го началась кампания по борьбе с фальшивомонетчиками. Дескать, они начеканили много порченой монеты, вот деньги и обесценились. Борьба набирала обороты: сначала похватали ремесленников на посаде, а к лету показательные процессы докатились до приказных служащих, сначала нижних, а потом и средних чинов.

Народное требование выдачи главы правительства выглядело вполне логичным продолжением этого сценария. Царь Алексей Михайлович, однако, такого сюрприза не ждал. Шла обедня, когда в ворота Коломенского постучали. Надо отдать должное государю: тестя своего он хоть и презирал, но принципа «своих не сдавать» держался жестко. Первым делом Милославского укрыли в покоях царицы. Алексей Романов вышел к толпе и «тихим обычаем» пообещал, вернувшись в Москву, во всем разобраться и кого надо наказать. Никогда верховная власть и простой народ в России не сходились так близко. Кто-то из толпы, выражая недоверие, взял царя за пуговицу, другой — когда царь поклялся своим словом — бил с ним по рукам.

Гармония самодержавия и народности длилась, впрочем, недолго. Первая волна рассерженных горожан, удовлетворенная общением с нацлидером, схлынула. Но на обратном пути домой ей повстречалась следующая. Разгоряченные погромами в Москве посадские везли царю «доказательство»: 15-летнего сына купца Шорина, который должен был подтвердить, что отец его бежал в Польшу со всей шпионской перепиской (на самом деле Шорин скрывался в Кремле). Алексей Михайлович седлал лошадь, чтобы ехать в Москву, когда в Коломенское снова пришли.

На этот раз по-тихому не получилось. Народ уже грозился устроить расправу «по своему обычаю», без царя, — как с другого входа на царский двор вошли верные стрелецкие полки. Точное число убитых в результате той спецоперации неизвестно, но, по некоторым данным, только в Москве-реке утонуло не менее 100 человек. Царь передал устную просьбу остававшемуся начальником «на Москве» князю Трубецкому немедленно казнить для устрашения 10—20 «тех воров». На следующий же день было повешено 18 случайных человек. Следствию позднее не удалось установить их причастность к организации беспорядков. Потом казнили еще 13, а 1200 человек вместе с семьями сослали.

Авторов «воровских писем» так и не нашли.

Меж тем в большой государевой милости оказались стрельцы, тогдашний аналог внутренних войск. Царь щедро одарил и приблизил к себе «силовиков». Среди стрелецких полковников, вовремя подоспевших на помощь, был и Артамон Матвеев. Женатый на шотландке, большой поклонник поэзии и театра, слывший «западником», он вскоре стал одним из ближайших приближенных царя. Карьера и жизнь его, впрочем, закончились весьма трагично. Но это уже следующая история.

Автор: Василий Жарков, заведующий кафедрой политологии МВШСЭН (Шанинки), кандидат исторических наук, НОВАЯ ГАЗЕТА