Терроризм на службе охранки

Ученые мужи говорят, что история повторяется дважды – первый раз в виде трагедии, второй раз как фарс. Увы, в России чаще бывает наоборот.  В мае 1895 года жандармы рапортовали царю о большом успехе в борьбе с террористами, которые собирались убить Николая во время коронационных торжеств. Во главе организации стоял Иван Распутин…

Всего по делу Распутина было арестовано 35 человек. «Произведенными у злоумышленников обысками было обнаружено: лаборатория со всевозможными принадлежностями для изготовления снарядов, народовольческая литература и другие данные, вполне изобличавшие кружок в задуманном злодеянии».

Агенты-провокаторы

За подготовку террористического акта против императора Иван Распутин, Алексей Павелко-Поволоцкий, Иван Егоров, Василий Бахарев, Таисия и Александра Акимова и Анастасия Лукьянова были приговорены к смертной казни через повешение. Зинаида Гернгросс – приговорена заочно к 20 годам каторги. Тем не менее террористов не казнили, а отправили на каторгу, а Зинаиду Гернгросс – в ссылку в Кутаис.

Что же произошло? Царь на радостях помиловал злодеев? Может, министры объяснили Николаю, что после Ходынской катастрофы вешать семерых революционеров, из которых три женщины – плохое предзнаменование для нового царствования? Увы, все было иначе. Подлинным организатором покушения был не Распутин, а двадцатилетняя Зинаида Гернгросс.

Зинаида происходила из богатой семьи с немецкими корнями. В 1893 году, сразу после окончания Смольного института благородных девиц, 18-летняя высокая, стройная девушка с копной золотистых волос записалась на прием к вице-директору Департамента полиции полковнику Семенову и попросилась в секретные агенты.

Именно эта красотка, числившаяся в департаменте полиции как «агент Михеев», склонила студенческий кружок Распутина, занимавшийся пустой болтовней, к проведению теракта против государя. Отправленная в ссылку в Кутаис, Гернгросс в конспиративных целях сошлась со студентом-медиком Жученко, вышла за него замуж, родила сына и в историю вошла как Зинаида Жученко.

Следует заметить, что Николай II поименно знал и внимательно следил за деятельностью двойных агентов в революционных организациях. По его указанию Евно Азеф и Зинаида Жученко («Азеф в юбке») получали гонорары больше оклада министра внутренних дел. Так что в деле Распутина император, боясь разоблачения Гернгросс, решил не рисковать и заменил семерым заключенным эшафот на каторгу.

Использование секретных агентов в революционных организациях началось еще в 1880 году. С этого времени и до 1917 года их число составляло, по разным оценкам, от 10 до 30 тыс. человек. Естественно, что это были не только участники террористических организаций, но и члены студенческих и рабочих кружков. Работа секретных агентов была весьма эффективна. Благодаря их усилиям были казнены многие сотни революционеров, а десятки тысяч – арестованы (с учетом революции 1905–1907 годов).

Но использование агентов-провокаторов неизбежно имеет и негативные моменты. Постепенно полицейские начальники и крупные провокаторы начинают «играть в свои игры». Например, по приказу секретного агента Евно Азефа были убиты дядя царя великий князь Сергей Александрович, министры внутренних дел Столыпин и Плеве и ряд других сановников. Любопытно, что Азеф организовал покушение на московского градоначальника адмирала Дубасова, а донесла о готовившемся теракте Зинаида Жученко.

Провинциальное жандармское начальство на средства секретных фондов покупало типографские станки, а их сексоты устраивали подпольные типографии. Затем следовала блестящая операция по обнаружению оной типографии. По сему поводу из Петербурга сыпались чины и ордена.

Война спецслужб

Полицейские с помощью провокаторов начали сводить свои счеты. Так, в 1909 году полковник фон Котен задумал свалить главного тюремного инспектора Юферова, устроив групповой побег из женской тюрьмы, где содержались особо опасные террористки, «а самому – отличиться поимкой их, как только они выйдут на улицу. Для сего охранное отделение инструктировало свою сотрудницу Тарасову, которую всучило начальнику женской тюрьмы на должность надзирательницы.

Начальник тюрьмы, не желая отказывать Котену, принял ее на службу и назначил, как сотрудницу охранного отделения, в самый серьезный коридор, где помещались бессрочно-каторжные политические.

Тарасова пронесла в камеру принадлежности мужских костюмов, сделала восковой слепок от ключа двери, соединявшей этот коридор с конторой, попросив для сего ключ у надзирателя, дежурившего в конторе. Слепок этот Тарасовой был передан охранному отделению, которое, сделав по слепку ключ, передало его Тарасовой.

В ночь на 1 июля Тарасова угостила дежурного надзирателя, находившегося в конторе, подсыпав ему сонного порошка», – писал в своей книге «Воспоминания», изданной в 1912 году, бывший губернатор Москвы, назначенный в 1913 году командиром Отдельного корпуса жандармов и товарищем министра внутренних дел Владимир Джунковский.

Однако революционеры перевербовали мадам Тарасову, сделав ее тройным агентом. В результате она бежала вместе с 12 заключенными. Юферову пришлось уйти, хотя расследование было замято на начальном этапе по приказу министра внутренних дел.

Но это мелочи. А вот в 1907 году полицейский агент Александр Казанцев устроил два неудачных покушения на премьер-министра Сергея Витте. 29 января 1907 года в дымоход дома Витте были опущены две бомбы с часовым механизмом. Сергей Юльевич вызвал полицию, которая забрала бомбы. Одна из них была взорвана за городом, и ее мощности вполне хватило бы полностью разрушить дом Витте.

В мае 1907 года Казанцев с двумя рабочими – революционерами Федоровым и Петровым – готовил новое покушение. Планировалось метнуть бомбу в автомобиль Витте, когда он ехал в Государственный совет. Время покушения – конец мая – было выбрано не случайно. Правительство нуждалось в поводе для роспуска II Государственной думы.

Расчет был прост – от Думы предполагалось потребовать резкого осуждения теракта, и в частности действий революционеров вообще. Отказ был неизбежен, за чем последовала бы реакция – роспуск Думы. Но на сей раз у Федорова и его приятеля Петрова хватило ума посоветоваться с левыми депутатами Думы. Те пришли в ужас и сообщили рабочим, что Казанцев провокатор, а о готовящемся покушении было сообщено в полицию и самому Витте.

27 мая 1907 года Казанцев отправился за город начинять бомбы взрывчаткой. Пока Казанцев снаряжал первую бомбу, к нему сзади подошел Федоров и нанес несколько ударов кинжалом. После убийства провокатора Степанов скрылся в России, а Федоров отправился в Париж, где выступил с разоблачениями перед прессой.

Витте неоднократно обращался к Столыпину (как к премьеру и как к министру внутренних дел) с требованием выяснить, кто стоял за спиной Казанцева. Наконец при личной встрече Витте прижал Столыпина к стенке. Витте писал: «Он раздраженным тоном сказал мне: «Из вашего письма, граф, я должен сделать одно заключение: или вы меня считаете идиотом, или же вы находите, что я тоже участвовал в покушении на вашу жизнь? Скажите, какое из моих заключений более правильно, то есть идиот ли я или же я участвовал тоже в покушении на вашу жизнь?» На это я Столыпину ответил: «Вы меня избавьте от ответа на такой щекотливый с вашей стороны вопрос».

Замечу, что и Азефа, и Жученко почти одновременно сдали революционерам высшие полицейские чины – двух бывших начальников Департамента полиции Лопухина и Ковалевского и чиновника того же департамента Меншикова. Эта компания тоже играла в свои игры.

Из всеподданнейшего доклада Петра Столыпина Николаю II 12 октября 1909 года: «Жученко является личностью далеко не заурядною: она одарена прекрасными умственными способностями, хорошо образованна, глубоко честна и порядочна, отличается самостоятельным характером и сильной волей». За «характер нордический выдержанный» царь дал Жученко ежегодную пенсию в 3600 рублей в год – куда больше, чем у генералов и губернаторов.

Мало того, премьер Столыпин взял под защиту Азефа в ходе прений по поводу деятельности охранки в Государственной думе. Как говорится, «за что боролся….».

Убийство Столыпина

В конце августа 1911 года Николай II с семьей и министрами прибыл в Киев на открытие памятника Александру II. Программа пребывания царя в Киеве предусматривала посещение оперы «Сказка о царе Салтане». Театр был заранее тщательно осмотрен, в ряде мест полиция даже вскрывала полы, а в самой царской ложе за неделю установили суточный пост городовых. Все артисты, хористы, музыканты и прочие служащие театра проверялись местным охранным отделением. Такой же проверке подлежали и приглашенные в театр лица, списки которых были составлены в киевском городском управлении.

В день спектакля, около четырех часов дня, агенты секретной охраны в количестве 55 человек произвели осмотр театра, а затем заняли назначенные им посты. У входа в театр были поставлены жандармские унтер-офицеры и агенты контроля. Затем в театр явился наряд дворцовой полиции, которому были сданы некоторые посты, и распределение постов определилось таким образом.

Дворцовая полиция, посты городовых – у подъезда императорской ложи, у бокового подъезда рядом с предыдущим и четырех боковых входов (по сторонам главного подъезда театра), у подъезда артистов. Внутри театра посты занимали полицейские надзиратели дворцовой полиции: в коридоре у императорской ложи, у входа в ту же ложу со стороны сцены, под ложею в подвале, у подъезда рядом с царским, открытого исключительно для министров и высокопоставленных лиц. Кроме того, один чиновник дворцовой полиции был поставлен у главного входа для помощи при контроле публики.

Охранная агентура занимала посты: в коридоре со сцены в царскую ложу, в коридоре у бывшего буфета, под ложей, в комнате над царским подъездом, на крыше там же, около закулисной ложи рядом с императорской, два поста в оркестре.

Однако, несмотря на все предосторожности, в театре был совершен теракт, и премьер Столыпин получил смертельное ранение.

Вот как царь описал происшедшее в письме к матери (императрице Марии Федоровне): «Вечером в театре произошло пакостное покушение на Столыпина. Ольга и Татьяна были со мною тогда, и мы только что вышли из ложи во время второго антракта, так как в театре было очень жарко. В это время мы услышали два звука, похожие на стук падающего предмета; я подумал, что сверху кому-нибудь свалился бинокль на голову, и вбежал в ложу.

Вправо от ложи я увидел кучу офицеров и людей, которые тащили кого-то, несколько дам кричало, а прямо против меня в партере стоял Столыпин. Он медленно повернулся лицом ко мне и благословил воздух левой рукой…. Пока Столыпину помогали выйти из театра, в коридоре рядом с нашей комнатой происходил шум, там хотели покончить с убийцей; по-моему – к сожалению, полиция отбила его от публики и увела в отдельное помещение для первого допроса».

Обратим внимание, что император сожалеет, что террориста не прикончили на месте. Не стоит даже говорить, что глава цивилизованного государства не должен приветствовать самосуд. Тут ведь из одного чувства самосохранения Николай II должен был бы желать подробнейшего допроса террориста. Вспомним, что даже закоренелые террористы, как Гольденберг и Рысаков «раскололись» и сдали десятки своих товарищей. Но не будем корить Николая за отсутствие логики. У него были достаточные основания желать, чтобы террорист не дожил до допроса.

Во-первых, Столыпин был накануне отставки. Царь даже не пригласил его сопровождать себя в Крым, как это делалось ранее. Во-вторых, ни одна революционная организация ни тогда, ни даже после 1917 года не взяла на себя ответственности за покушение на премьера.

Главное же было в-третьих: убийца Столыпина Мордка Богров с 1906 года служил в киевском охранном отделении. Причем Мордка (агентурный псевдоним Капустянский) не только занимался стукачеством в России, но и выполнял «щекотливые» операции за границей, не связанные с революционным движением.

Билеты в театр были именные и раздавались особо благонадежным персонам, но Богрову билет вручил лично жандармский подполковник Кулябко. Суд над Богровым был закрытым. Он продолжался шесть часов, а затем Богрова повесили. Всего на следствие, суд и казнь ушло 11 дней. Фактически это была расправа над слишком много знавшим агентом.

Против высших чинов охранки генерал-лейтенанта Курлова, полковника Спиридонова, подполковника Кулябко было начато служебное расследование, но по высочайшему повелению и оно было прекращено. Концы окончательно ушли в воду. Кстати, 9 сентября 1911 года, в день похорон Столыпина, царь традиционно (вспомним Ходынку) плясал на балу в Морском собрании в Севастополе.

Детектив в письмах

Одной из мер охраны царя было агентурное наблюдение за всеми его приближенными, включая царскую семью, в том числе императрицу Марию Федоровну и брата Михаила. Особую роль играла перлюстрация писем. Согласно большевистской теории классовой борьбы, эксплуататоры во главе с царем боролись с трудовым народом. На самом же деле народ от перлюстрации фактически не страдал – из тысячи писем рядовых подданных выбирались единицы.

На порядок выше была вероятность вскрытия письма молодого офицера или чиновника к барышне. Зато читалась вся без исключения корреспонденция членов императорской фамилии, министров, директоров департаментов, генерал-губернаторов и других важных особ. Не подлежали просмотру только письма самого Николая II и министра внутренних дел.

Шеф жандармов Николай Селивестров, отправляя с нарочным в Лондон очень важное письмо, просил своего адресата прислать ему ответ с дипкурьером Министерства иностранных дел, так как его корреспонденция перлюстрируется. После убийства министра внутренних дел Дмитрия Сипягина, назначенный на его место Вячеслав Плеве обнаружил в своем новом письменном столе копии не только своих писем, но и писем жены.

В свою очередь, после убийства Плеве директор Департамента полиции Алексей Лопухин нашел в кабинете покойного пакет своих собственных писем. Большинство их было перлюстрировано, но имелось и два оригинала, которые так и не дошли до адресата. Лопухин предположил, что Плеве задержал эти письма, «по всей вероятности, потому, что в них я, как потом оказалось, безошибочно и в отношении сущности и характера, и в отношении срока доказывал близость революции и неизбежность свержения самодержавия».

Объем перлюстрации неуклонно возрастал. В 1882 году было вскрыто 38 тыс. писем и сделано 3600 выписок. В 1900 году выписок было 5431, в 1904-м – 8642, в 1905-м – 10 182, в 1907-м – 14 221. Все выписки направляли в Департамент полиции, где с ними знакомились чиновники Особого отдела.

Часть выписок в Особом отделе перепечатывалась на машинке и в большом конверте отправлялась Николаю II. Причем между Особым отделом и царем существовал специальный канал связи. Один из чиновников отдела посещал придворного, жившего во дворце и пользовавшегося правом входить к царю без доклада. В отдельных случаях царю предоставлялись фотокопии писем.

Так, например, снимались фотокопии с писем брата царя, великого князя Михаила Александровича, и дочери предводителя дворянства одной из южных губерний. Влюбленные пользовались по-детски наивным шифром, и жандармы к фотокопии прикладывали дешифровку. В результате перлюстрации удалось расстроить этот роман.

Перлюстрация была одним из любимых занятий Николая. Если дней 8–10 он не получал конверта с выписками, то следовал запрос – почему ничего не присылается. По свидетельству цензора Майского, когда Николай II получал хорошо знакомый по внешнему виду пакет, он сразу бросал все дела и принимался за чтение выписок.

В конце 70-х годов XIX века в царских апартаментах были установлены телеграфные аппараты. А после 1 марта 1881 года в спальне царя установили тревожные электрические кнопки для вызова охраны. К 1890 году все телеграфные аппараты были демонтированы и заменены на телефоны. Замечу, что Николай II никогда не позволял устанавливать у себя в кабинете телефон.

Он находился в ближайшей к кабинету комнате, закрытый в специальном шкафу.

Прослушка телефонных разговоров членов царской семьи и придворных началась почти сразу после установки телефонных аппаратов. Например, в Александровском дворце и прилегающих зданиях имелось около ста абонентов.

Комнаты прослушивания находились в подвале дворца. Там круглосуточно дежурили два жандармских офицера. Придворные много болтали по телефону, а поскольку до 1912 года средств для автоматической записи разговоров не было, в число «слухачей» ввели еще одного офицера.

Увы, и царь, и руководители спецслужб империи забыли слова Наполеона: «На штыках можно прийти к власти, но сидеть на них нельзя». Февраль 1917 года еще раз подтвердил формулу гениального корсиканца.

Автор: Александр Широкорад, nvo.ng.ru