Женские тюремные записки: День Сурка в суде

Все относительно в российских тюрьмах. Кто-то отсидит десятку и станет жить своей жизнью, а кто-то просто сгорит за несколько месяцев 

Начало: 1, 2, 3

О людях в тюрьме можно рассказывать до бесконечности. Один человек – как одна книга. О малолетке можно написать библиотеку. Тани, Ксюши, Наташи и «Лехи» –, все эти девчонки приходили и уходили, а я сидела.

ОСОБЫЙ ПОРЯДОК

Я уже перестала считать дни, недели и месяцы. Вот уже полгода я ездила в Мосгорсуд на продление срока содержания под стражей. Когда нас вывезли в Мосгорсуд, чтобы продлить срок – а это было уже свыше полутора лет – со мной случилась истерика. Я думала, что не выдержу. Я же не придумала, ведь в УПК написано, что свыше полутора лет нельзя содержать человека под стражей, если его дело на тот момент не передано в суд. А в феврале, когда и было полтора года сидения в тюрьме, нам до суда было еще далеко. Я просила следователя ускорить ознакомление, но мне по-прежнему носили то количество бумаг, которое было нужно следователю, а не мне. Итого получилось, что свои 60 томов я «читала» почти год. Кому это было нужно, я не знаю. После Нового года следователь вообще исчез, видимо, отправился в очередной отпуск, или еще что-то. Конечно, все это гораздо важнее, чем то, что в тюрьме находились три женщины, которые ждали этого следователя, как бога.

По делу всего нас проходило пять человек. Трое, в том числе и я, находились под стражей, еще двое под подпиской о невыезде. Вместе со мной сидела и моя сестра, так получилось. И если я прекрасно понимала, в чем моя вина, то из 60-ти томов дела я так и не поняла, за что сидит она. За все время следствия, которое шло в общей сложности более 4-х лет, в уголовном деле так и остался ее единственный допрос в качестве обвиняемой, который состоял из двух предложений: «Вину не признаю. Более подробные показания дам на суде». Но сейчас это уже не важно. Важно то, что через полтора года нам было всем все равно, виноваты мы или нет. Все хотели уже окончания, пусть даже это было бы в виде этапа, зоны, срока, но это все равно было бы каким-то концом, ну или началом конца.

И вот опять продление на три месяца, я не верила своим ушам и глазам. Я слушала постановление, смотрела куда-то в сторону, и мне казалось, что это все происходит не в моей стране, и не со мной. В тот день я приехала, еще раз прочитала УПК, потом еще раз. Нет, все правильно, свыше 18 месяцев нельзя. Но…. Каждый раз я в «книге жизни» (так я называла Уголовно-процессуальный кодекс) находила какой-нибудь крючок, который делал все действия следователей и прокуроров вполне законными. Ну да ладно, закон суров!

После этого продления мы были готовы уже на все. Все единогласно приняли решение брать особый порядок, то есть признавать все, что было написано, и даже то, что со своей сестрой я вступила в преступный сговор при неизвестных обстоятельствах и в неустановленное время. Было решено: берем особый порядок, и всё. Об этой новости сообщили следователю, с которым у нас были ну очень «дипломатические» отношения. Все всё понимали, но каждый делал своё дело: следователь его шил, а мы по нему сидели.

НОВАЯ ВЕСНА

Весна подходила к концу. В камере вообще все изменилось. Уже не было ни криков, ни мата, ни ругани. Одна девочка сменяла другую, дни по-прежнему были похожи друг на друга, моя мама приходила на свидания два раза в месяц, я ходила ей звонить один раз в неделю. Но для меня самым главным было то, что в конце апреля следователь объявил об окончании следствия, и что дело будет передано в суд. Наконец-то, это свершилось. Я уже представляла выражение лица судьи, который узнает, что мы берем особый порядок, а это значит, что ему не надо забивать себе голову нашими 60-ю томами, а просто объявить приговор.

Как я ошибалась, когда мечтала, что скоро все изменится. Если бы мне кто-нибудь сказал, когда я уходила к несовершеннолетним, что в этой камере я проведу больше двух лет – и это при том, что на момент перевода за моими плечами был уже год, – я бы не выдержала.

Дело мы закрыли, подписав, что согласны на особый порядок и при этом находимся в здравом уме и доброй памяти. Только скорее нас судите, а то мы очень устали сидеть в тюрьме, и очень хотим получить свой срок!

Если я скажу, что в те дни, когда я ожидала первого заседания, я предавалась мечтаниям о том, как я получу срок, как скоро все изменится (и меня не пугали ни зоны, ни пересылки), что я была счастлива, то любой здравомыслящий человек повертит пальцем у виска и скажет, что я тронулась.

Первое заседание было назначено на 10 мая, к тому времени мы отсидели уже по году и 9 месяцев. Все рассчитывали, что при особом порядке к двум годам нас и осудят. И вот суд. Точнее, первым всегда идет предварительное слушание – это якобы прелюдия перед судом. На предварительном слушании можно подавать всякие ходатайства, заявлять о чем-то, то есть все друг с другом знакомятся. Мы заявили об особом порядке. На самом деле предварительное слушание заняло где-то около 15 – 20 минут, и все назад, в конвойку. И вот ради этих 20 минут ты проводишь весь день в конвойках, на сборках, в автозаках. Но это такая ерунда по сравнению с тем ощущением радости, что это началось.

И НОВОЕ ЛЕТО

В камеру я вошла в отличном настроении, так как был одобрен особый порядок, да еще и рано привезли. Следующее заседание назначили через две недели. И вот опять мы едем в суд, приехали, нас подняли, только уже к новому судье, поскольку первый, оказывается, замещал нашу судью по причине ее отсутствия, и вот опять те же вопросы, опять нас спросили, берем мы особый порядок по доброй воле или нет. Мы в один голос: «По доброй», – и все, опять назад в конвойку, потом опять в тюрьму. Новое заседание назначили опять через две недели. А как я удивилась, когда на третий раз всё было, как и в первый, и во второй разы! День Сурка. Можно было подумать, что на нас сама Фемида наслала проклятие и сослала в бесконечное блуждание по лабиринту предварительных слушаний.

Только на четвертый раз прокурор заявила протест по поводу особого порядка, мотивируя это тем, что не получено согласие у всех участников судебного разбирательства. Кульминацией стало то, что следующее заседание назначили через сорок дней. То есть с 10 мая по 21 сентября мы съездили в суд четыре раза, но так ничего и не решили. На этот момент мы сидели уже третий год, но ничего так и не изменилось, только из обвиняемых мы превратились в подсудимых.

И вот очередное ожидание неизвестно чего, суда или судилища. Эти сорок дней тянулись невыносимо долго. Пропала эта безумная эйфория от ожидания конца. Я понимала, что впереди еще предстоит долгий судебный процесс, а также было ясно, что нас ждет срок и не маленький. Хотя все относительно в наших российских тюрьмах. Я хорошо помню один из тех летних выездов, когда мы ехали на Матроску в полном автозаке. Ехали вместе с мужиками, наша «голубятня», в отличие от мужской, была забита до отказа, сидели друг у друга на коленках. В тот день многих женщин осудили, срока были за гранью фантастики – от 9 до 15 лет общего режима. Но как-то так получилось, что в тот день никто не рыдал, даже наоборот, сидели в тесноте, шутили, переговаривались с сидельцами из соседней «голубятни». И тут один парень с 5-го изолятора, вдруг сказал:

– Представляете, мне сегодня влупили пятеру!

Сначала все замолчали, а потом женщина, которой дали 12 лет за два эпизода по экономическому преступлению с учетом смягчающих обстоятельств (двое малолетних детей), засмеялась и сказала:

– Да, много! А мне вот дали 12 лет.

Парень ничего не сказал, и только при подъезде к Матроске, перед выходом, он почему-то извинился – за что, так никто и не понял. Все относительно в наших российских тюрьмах. Кто-то отсидит десятку и выйдет, и станет жить своей жизнью, все забудет, и никто не скажет, что этот человек отмотал 10 лет. А кто-то просто сгорит за несколько месяцев, потому что не выдержит, потому что каждый день в тюрьме для него, как пребывание в аду. Потому что он не сможет, и не из-за того, что он слабый, а потому что то, через что он пройдет, способно сломать любого, даже очень сильного человека, и поэтому дай бог каждому терпения и воли, чтобы выстоять, но не сломаться.

СЛОН