Как преступное арго начало трансформироваться в «блатную феню»

Офенский язык был самым известным и влиятельным арго (специализированным тайным наречием) в царской России. Как и любое настоящее арго, он использовался для того, чтобы свободно обсуждать дела, о которых присутствующим при разговоре непосвященным знать не нужно. Например, потому что обсуждаются преступные замыслы.

Изобрели этот язык, как следует из его названия, офени — торговцы-разносчики, переходившие из одного в другой город России с коробами своего товара. У них могли быть книги, иконы, одежда, украшения, лубочные картинки, что угодно. Именно говор офеней стал основой для современного воровского жаргона.

Черный рынок икон

Патриарх Никон, вызвавший раскол Православной церкви, а с ним и бум на черном рынке икон

Святой Христофор Песьеглавец

Офенский промысел зародился на территории между Владимиром и Нижним Новгородом, в местах, где находились целые села иконописцев. Именно иконы были главным товаром, который разносили первые офени. Неужели иконы нельзя было купить в иконной лавке? Можно, но только официально разрешенные. А с середины XVII века в России, напомню, произошел религиозный раскол и помимо «официальных» православных появились староверы или раскольники. У староверов были (и до сих пор есть) свои обряды и свои иконы; официальная церковь считала их еретиками и в разные времена с разной степенью жестокости преследовала. Так что за открытую продажу икон староверов можно было моментально угодить в тюрьму. Поэтому именно в этой сфере появился один из самых больших и доходных «черных рынков» в русской истории.

Обеспечивали этот рынок именно офени-иконщики. А деньги там крутились большие. Во-первых, староверы готовы были платить за образа серьезные деньги. К тому же физически общины раскольников обитали часто в труднодоступных местах, подальше от «никониан» и властей. Во-вторых, общаясь с раскольниками, офени-старинщики могли выменять или купить древние иконы, которые затем перепродавались коллекционерам во много раз дороже. Было о чем беспокоиться, было что скрывать и от обывателей, и от полиции.

В офенской речи первые слоги слов могут заменяться на абсурдные ку-, ши-, тур-, шля-, ща-, на-. Соответственно, получаются любопытные словесные образования: куба (баба), кузлото (золото), шилго (долго), турло (село), шлякомый (знакомый), жульницы (ножницы)… Были в офенском и «говорящие» слова — видка (правда), визжиха (пасть), светлеха (комната). Вплетались в язык и местные диалекты, частью офенского становились и широко распространенные воровские арготизмы, например слово «лох», о котором я писал, рассказывая о русских ругательствах.

Настоящий офенский язык был совершенно непонятен обывателю. В очень подробной и увлекательной статье Александра Малахова об офенском языке приводятся пара примеров такого языка:

Оцените деловитый диалог на офене:

— Масу зетил еный ховряк, в хлябом костре Ботусе мастырится клевая оклюга, на мастырку эбетой биряют скень юс — поерчим на масовском остряке и повершаем, да пулим шивару.

— Мас скудается, устрекою шуры не прикосали и не отюхтили шивару.

Перевод:

— Мне говорил один господин, что в столичном городе Москве строится чудесная церковь (клевая оклюга), на строительство делаются щедрые пожертвования — так поедем туда на моей лошади и посмотрим, а после купим товар.

— Я боюсь, как бы нас дорогой не прибили воры и не отняли товар.

Или еще один:

— Что стырил?

— Срубил шмель да выначил скуржаную лоханку.

— Стрема, каплюжник: перетырь жулику да прихерься.

Перевод:

— Что украл?

— Вытащил кошелек да серебряную табакерку

— Осторожно, полицейский: передай мальчишке и прикинься пьяным.

Даль на страже правопорядка

Офенский язык в XIX веке пытались исследовать на государственном уровне, в самом Министерстве внутренних дел. Он привлек внимание потому, что офени имели много общих дел со староверами, а в МВД посчитали, что изучение офенского поможет расшифровать старообрядческие документы, которые изымались при арестах староверов. Дело расшифровки в 1853 году было поручено Владимиру Ивановичу Далю. Однако составленный им словарь так и не был опубликован министерством.

Старообрядческие сообщения использовали ассоциативные ряды, незнакомые чуждым раскольничества людям; а корпус офенского языка, изученный Далем, никаких специальных терминов, связанных со старообрядчеством, не содержал. Как пишет Малахов, «почти все непонятные выражения относились к сфере быта и торговли. Не было даже таких слов, как «вера», «книга», «Евангелие», без которых разговоры или переписка на религиозные темы совершенно невозможны».

Кроме старообрядцев, торговцы-офени были весьма близки к еще одному миру — преступному. Бродячие купцы должны были уметь защититься от разбойников, а при перепродаже ценностей имели с ними общие дела и интересы. Поэтому офенский становится основой зарождавшегося языка российского преступного мира.

По музыке ходить

В 1844 году состоялось одно из первых явлений офенского языка в литературе, в рассказе фантаста Одоевского «Живой мертвец». По сюжету, некто Василий Кузьмич, после смерти перемещаясь в пространстве по своей воле, подслушивает разговор своего камердинера Фильки с его товарищем. Мальчишки собираются обокрасть чью-то квартиру. Вот этот отрывок:

Товарищ Фильки:

— Ну, да где ж ты научился по музыке ходить, что, ты из жульков, что ли?

Филька:

— Нет! куда! Совсем бы мне не тем быть, чем я теперь. Отец у меня был человек строгий и честный, поблажки не давал и доброму учил; никогда бы мне музыка на ум не пришла… Да попался я в услужение к Василию Кузьмичу, вот для которого скоро большая уборка будет…

— Да что, неужли он мазурил?..

— Клевый маз был покойник… только, знаешь, большой руки. Знаешь, к нему хаживали просители с стуканцами…

— Постой-ка, никак, стрема.

— Нет! — Хер какой-то… Да куда наша фига запропастилась?..

— Да нельзя же вдруг…

— O! проклятое дело! продрог как собака…

— Ничего — как рассветет, в шатун зайдем… ну, так ходили просители…

— Ну да! ходили… а Василий-то Кузьмич думал, что я простофиля… Вот, говорит, приятель пришел; что он тебе отдаст, то ко мне принеси, а тебе за то синенькая; вот я делом-то смекнул; вижу, что Василию-то Кузьмичу не хочется, зазора ради, из рук прямо деньги брать, а чтоб того, знаешь, какова пора ни мера, на меня все свалить. Я себе на уме — за что ж мне даром служить? вот я и с Василия Кузьмича магарычи, да и с просителя подачку…

— Так тебе, брат, лафа была…

— Оно так! да вот что беда: как пошли у меня стуканцы через руки ходить, — так сердце и разгорелось, — больше захотелось… а между тем Василий Кузьмич меня то туда, то сюда; поди-ка, Филька, вот то проведай, а того-то проведи, а вот этому побожись, будто меня продаешь, и разным этаким залихватским штукам учил, так что сначала совестно становилось, особливо, бывало, как отцовские слова вспомнишь, а потом и то приходило в ум: что же тут дурного для своей прибыли работать? Василий Кузьмич — не мне чета, уж знает, что делать, а от всех почтен, уважен… что ж тут в зубы-то смотреть? уж коли музыка — так музыка. Да этак подумавши, я однажды и хватил за толстую кису, да так, что надобно было лыжи навострить, а с тех пор и пошло, чем дальше, тем пуще; да теперь вместо честного житья — того и смотри, что буду на Смольное глазеть…

— Смотри, смотри, фига знак подает…

— А! насилу-то! (Встает.)

— А фомка с тобою?

— И нож также…

Сам Одоевский по поводу «странных» слов в примечаниях к рассказу пишет: «Слово из афеньского языка, о котором лет пять тому были напечатаны в «Отечественных записках» любопытные исследования. Многие из поговорок этого языка вошли в обыкновенный язык, но не всем еще понятны, и потому мы считаем не излишним присоединить и перевод к афеньским словам».

Нам сразу знакомы слова клевый (хороший), лафа (привольная жизнь), стрема (опасность), жулик (мелкий воришка), фомка (лом). Они остались в нашем языке до сих пор. А вот остальные известны меньше: «по музыке ходить», или «мазурить» — жить как вор, воровать, «маз» — вор (ср. с современным «маза»), «уборка» — похороны, «стуканцы» — деньги, «фига» — лазутчик, «шатун» — кабак. «Толстой кисой» называли большой куш, «хером» — пьяного, а под «Смольным» здесь понимается тюрьма, ведь Смольная набережная находится напротив петербургской тюрьмы, известной как «Кресты».

Офенский язык уходил в прошлое с исчезновением профессии офеней. Появились железные дороги, облегчавшие доставку товара на дальние расстояния, и торговля вразнос на огромных расстояниях перестала быть рентабельной. К тому же государство взялось учитывать всех торговцев, так что по офеням ударили и рублем. Преступное арго, в свою очередь, начало трансформироваться в «блатную феню», в которой огромную роль играли слова из языка идиш, но напоминание об офенях сохранилось в самом названии.

Автор: Борис Замедин, DISGUSTING MEN