История пропавшего без вести

Джон Хартли Робертсон разбился над Лаосом в конце шестидесятых. Его тело так и не нашли. А в 2008 году в Камбодже объявился человек, который назвал себя Джоном Робертсоном и заявил, что он — тот самый американец. Это стало началом удивительной цепочки событий. Всё-таки жизнь создает такие истории, на которые не у каждого сценариста таланта хватит.

 Пропавший без вести

Утром 20 мая 1968 года на Передовую Оперативную Базу-1, расположенную на Центральном плато во Вьетнаме, поступил экстренный вызов. Где-то в 400 км к северо-западу, на границе с Лаосом, группа американских и южновьетнамских солдат оказалась под вражеским огнем. Как докладывал командир группы, в бою были убиты несколько вьетнамцев и как минимум один американец. Он потребовал немедленно восполнить потери и эвакуировать раненых. Прижимая винтовку к плечу, сержант по оперативным вопросам Джон Хартли Робертсон покинул лагерь и через грязный внутренний двор направился к ожидавшему его вертолету Сикорский CH-34D. 

Мускулистый и стройный, тридцатишестилетний Робертсон был кадровым офицером среди новобранцев. Сразу после окончания школы он поступил на военную службу в родной Алабаме, был распределен в «зеленые береты» (силы специального назначения Армии США — прим. Newочем) и провел несколько лет, готовя десантников на базе Форт-Беннинг в Джорджии. В середине 1960-х, когда США все больше и больше бомбардировали Вьетнам, его направили в Азию, чтобы он присоединился к секретному подразделению спецназа США «Командование по оказанию военной помощи Вьетнаму — группа исследований и наблюдений», или MACV-SOG, имевшему близкие связи с ЦРУ. Робертсон стал частью группы, которая занималась тщательным «поиском и уничтожением» и разведкой обстановки в Лаосе и королевстве Камбоджа. В апреле 1968 года, проведя 2 года в Юго-Восточной Азии, Робертсон был награжден Бронзовой Звездой за проявленную храбрость, когда он без потерь вывел своих солдат из боя с силами Вьетконга. 

«Его действия вдохновляли тех, кого должны были эвакуировать», — позднее было написано в рекомендательном письме от Военного Министерства США, где его также отметили за «храбрость, достойную подражания». 

Устроившись на откидном сиденье CH-34D, Робертсон поднял большой палец вверх, чтобы дать знать пилоту ВВС Республики Вьетнам, что все в порядке, и расслабился, пока вертолет стартовал со взлетной площадки. Робертсон должен был полностью понимать порученную ему миссию: его одного отправили на вьетнамском вертолете в самое сердце Лаоса — страны, в которой официально не было военного присутствия США, в регион долины Ашау, охраняемый двумя отборными батальонами Вьетконга и окруженный несколькими рядами противовоздушного вооружения. А Робертсона отправляли в подмогу. При худшем сценарии шансы спастись у него были малы. 

Ближе к полудню вертолет, в котором летел Робертсон, наладил связь с американским и южновьетнамским коммандос, которые расчистили верхушку холма и обороняли ее по периметру. По словам находившихся там американских солдат, вертолет был уже близок к цели, но по нему открыли вражеский огонь. «Сикорский» прочен и даже ненагруженный весит 4 тонны, однако он вовсе не пуленепробиваемый. Пилот попробовал резко сменить курс и зайти с другой стороны, но не успел далеко улететь. Коммандос наблюдали, как из подлеска вылетела ракета и ударила в бок вертолета. Он вспыхнул ярким пламенем, и, когда заглохли двигатели, упал где-то в долине неподалеку и взорвался. 

Тело сержанта Джона Хартли Робертсона так никогда и не нашли. 

Вьетнам, сбитый вертолет Фото: Беттман/Getty Images 

Весной 2008 года христианский миссионер Том Фонс был в Камбодже и занимался строительством колодцев. От местного пастора до него дошел слух об американском солдате, которому удалось пережить крушение вертолета в Лаосе весной 1968 года. По словам пастора, солдат, бывший «зеленым беретом», позднее женился на медсестре, работавшей в тюрьме Демократической Республики Вьетнам. Он присвоил документы ее погибшего мужа и вместе с женой отправился жить в провинцию Донгнай в южной части Вьетнама. Местные жители знали его под именем Донг Тан Нгок. Но, по словам пастора, на самом деле его звали Джон Хартли Робертсон. 

Любой другой человек отнесся бы к этой истории как к фантазии, но Том Фонс понял, что это не его случай.

«Я знаю, каково быть покинутым и какие это может иметь последствия. Я подумал: если я, зная о том, что где-то там живет американец, не сделаю ровным счетом ничего для того, чтобы его отыскать — что же скажут обо мне как о человеке?» — недавно признался мне Фонс

Полный и седовласый Фаунс вырос в Мичигане. Он сутулится, и от этого складывается ощущение, что он всегда стоит в оборонительной позе. Он много времени провел в ночлежках и исправительных центрах для несовершеннолетних. В возрасте 12 лет он временно вернулся под опеку родителей и видел, как его отец погиб во время пожара. В 17 лет он разбил бутылку человеку о голову и был арестован за нападение с намерением совершить преступление. Фонс отвергал обвинение, но судья признал его виновным и дал ему выбор: тюрьма или военная служба. Фонс выбрал второе. Его распределили в пехотные войска и отправили во Вьетнам. Он прибыл туда в 1968 году, как раз к началу Тетского наступления. «Если хочешь выжить, забудь обо всем, чему тебя учили», — сказал ему солдат вместо приветствия. 

Фонс выжил в двух военных операциях, но многим из его друзей не так повезло. «Когда я видел таких же молодых, как я, людей мертвыми, и знал, что мог оказаться на их месте, что это мне могли выстрелить в сердце, я чувствовал, что часть меня погибла вместе с ними», — написал Фонс в 2007 году в мемуарах, посвященных войне, которые он издал самостоятельно и назвал «История Солдата» (A Soldier’s Story). В 1980-х он искупил свою вину, принимая участие во все более опасных заграничных миссиях. Он был на Балканах и в Южном Судане, где он раздавал еду и одежду, тайно поставлял библии для повстанцев на Москитовом берегу. Он перенес малярию, тиф и гепатит. Те месяцы, на которые он пропадал из дома, плохо сказывались на его жене Джулии и их четверых детях. Но Фонс верил в то, что он был избран Богом. Он любил говорить, что дал два обета, один сослуживцам — не оставлять никого, а другой Богу — дарить всем любовь. 

Благодаря истории человека по имени Данг Тан Нгок, таинственного незнакомца из провинции Донгнай, Фонс смог испытать свою веру.

«Я все вспоминал притчу о потерянной овце. Жил-был пастух, который пас 100 овец. Ну, и когда одна из них пропала, это значило, что он может потерять и оставшихся 99. А если он найдет ее, он не просто найдет потерявшуюся овцу, но и все оставшееся стадо, которое он уже не упустит»

Фонс начал искать информацию об американце во Вьетнаме, заручившись помощью камбоджийского пастора с западным именем Эймс. Пастор сказал, что может раздобыть телефонный номер Нгока. К сожалению, Фонс не смог бы самостоятельно поговорить с американцем: ему рассказали, что Джон Хартли Робертсон после пережитых тяжелейших физических и психологических травм больше не помнит английский язык. В этом была виновата армия Демократической Республики Вьетнам. 

Вместо этого Фонс слушал короткий телефонный разговор Эймса и Робертсона: «Джон говорит, мы без проблем можем навестить его». 

На следующий день Эймс, Том Фонс и его кузина Джо Фонс, парамедик, часто ездившая вместе с Томом в его заграничные поездки, забрались в фургон и через всю страну поехали из Камбоджи в провинцию Донгнай. Поездка по крутым горным серпантинам с разбитым асфальтом заняла у них 8 часов. Во второй половине дня они вошли в маленькое бунгало в Донгнае. Над подъездной дорожкой были повешены навесы, защищающие от солнца. 

Робертсон встретил их на пороге. Он был очень худым, лицо его было покрыто морщинами. Ростом он был чуть больше 180 см, а тонкие пряди седых волос он откинул со лба назад. Он со слезами на глазах пригласил гостей внутрь и предложил присесть в гостиной. Но как только американцы устроились поудобнее, из кухни вышла его пожилая жена и на вьетнамском стала кричать на Тома и Джо. Пастор очень старался перевести. Она говорила: «Он не американец. Он вьетнамец!» Робертсон поспешно вывел ее из комнаты. 

Когда они вернулись, мнение женщины изменилось. «Она говорила: „Я соврала. Он американский солдат. Я просто боюсь за свою семью“» — вспоминает Фонс. 

В течение следующих нескольких часов Робертсон потчевал Эймса и Фонса историями о своей военной карьере, перечисляя американские базы, существовавшие в 1960-х годах. Он так же хорошо разбирался в воздушной технике, которая использовалась в то время. Он спрашивал, все ли в порядке с его семьей и живы ли еще его родители. 

Этого Фонс не знал и посоветовал Робертсону поехать с ним в посольство США, чтобы установить личность по отпечаткам пальцев и таким образом получить доступ к своей прошлой жизни. Боясь вмешательства вьетнамского правительства, Фонс предложил поехать в посольство, расположенное в городе Пномпень, а не в более ближнее консульство в Хошимин. К его удивлению, Робертсон согласился. Меньше чем за день они добрались до Пномпеня. Робертсон сидел у окна с умиротворенным выражением лица. 

«Зеленый берет» Джон Хартли Робертсон, примерно 1966 год. (Фото из семейного архива) 

Между 1965 и 1975 годами примерно 58 000 американских военнослужащих погибли на войне в Юго-Восточной Азии. По примерным подсчетам, 153 000 были ранены. Более 2 000 считаются пропавшими без вести во время конфликта, который разразился на территории нескольких государств, океанов, джунглей и гор, раскинувшихся на сотни километров. 

На протяжении многих лет, много времени спустя после падения Сайгона, во многих американских семьях продолжали верить, что те солдаты все еще заключены в далеких тюрьмах и ждут, когда их вернут домой. (Это отражено, например, в ленте 1984 года «Пропавший без вести» с Чаком Норрисом и «Рэмбо: Первая кровь». В обоих фильмах главный герой отправляется во Вьетнам с тем, чтобы вызволить группу военнопленных. Это только укрепило уверенность людей.) Черные флаги в память о военнопленных и пропавших без вести были вывешены на фасаде нью-йоркской биржи и развевались над Белым домом.

«Благоразумный человек не стал бы заговаривать о военнопленных и их жизни на общественной встрече или в незнакомом баре. Вера в их существование, страдания и в то, что они — предатели, зачастую настолько сильна, что имеет сходство с религией», — написал профессор Ратгертского университета Х. Брюс Франклин в 1992 году в своем научном труде M.I.A. or Mythmaking in America (Пропавшие без вести или американская мифология)

В 1993 году, комитет Сената под председательством Джона Керри, целью которого отчасти была борьба со спекуляциями на тему пропавших без вести, постановил, что «хотя у Комитета есть некоторые сведения, предполагающие возможность того, что некоторые военнопленные живы до сих пор, и хотя некоторая информация все еще нуждается в более подробном расследовании, Комитет не располагает в данный момент никакими фактами, подтверждающими то, что хотя бы один американский гражданин находится в заключении в Юго-Восточной Азии». 

И все же многие ветераны, и Фонс вместе с ними, отказались согласиться с результатами работы Комитета, увидев за ними политическую подоплеку. Это убеждение сохранилось и в новом тысячелетии. «Я был там, и это факт, что там во Вьетнаме, мы потеряли целые отряды солдат. Вы не можете убедить меня в том, что мы доставили домой всех, кто там был», — убеждал меня Фонс прошлой весной. 

Прежде чем встретиться с мужчиной в провинции Донгнай, Фонс постарался по крупицам собрать биографию Джона Хартли Робертсона. Углубившись в старые военные документы, он узнал, что официально «зеленый берет» числился в списках погибших. И тем не менее Фонс допускал возможность того, что Робертсон пережил крушение. В конце концов, днем 20 мая 1968 года, армия Южного Вьетнама произвела несколько пролетов над долиной Ашау, но сухопутные войска не были задействованы из-за плотного присутствия противника; к вечеру же поисковая операция была окончательно свернута (по иронии, все солдаты, на спасение которых был послан Робертсон вернулись живыми). Нельзя ли предположить, что Робертсон выпрыгнул из вертолета, когда тот начал падать, и, серьезно раненый, попал в плен к армии Северного Вьетнама? 

Итак, в приемной американского консульства в Пномпене Фонс представился ветераном и рассказал недоверчивым камбоджийским охранникам, что он установил местоположение человека, которого считает пропавшим американским солдатом. По словам Фонса, их с Робертсоном встретили два американских чиновника, после чего проводили в основное здание для снятия отпечатков пальцев. (Соблюдая политику конфиденциальности, Госдепартамент отказался официально комментировать визит Фонса, но рассекреченные государственные документы, которые я просмотрел, подтверждают, что отпечатки пальцев действительно были сняты). 

В ожидании результатов Робертсон и Фонс вернулись в гостиницу. Мобильный Фонса зазвонил во время ужина: отпечатки не совпали. Фонс вспоминает, что просил работников посольства провести дополнительные тесты. Робертсон знал слишком много, чтобы не быть настоящим, возражал он — в конце концов, перед ним мог сидеть другой пропавший американский военный. Но работники консульства были непреклонны.

«Они говорили: „Мы не хотим растрачивать деньги налогоплательщиков“», — вспоминает Фонс. «Я отвечал: „Вы шутите? Вы сидите здесь, в этом многомиллионном комплексе, и не проведете еще несколько тестов ради парня, который утверждает, что он — гражданин Америки?“ Честно говоря, из-за этого я начал только сильнее стараться. Что-то безусловно было не так»

До этого момента Фонс вел расследование в основном самостоятельно. Но в 2009 году друзья по церкви познакомили его с режиссером Патриком Портелансом, который узнал о его открытии в провинции Донгнай и хотел снять документальный фильм о Джоне Робертсоне. Фонс был восхищен открывшимися возможностями: фильм мог бы помочь надавить на американское правительство. 

Джо и Том Фонсы купили билеты на самолет до Пномпеня, покрыв расходы Портеланса, а по прибытии поехали с ним в Донгнай. Портеланс рассказал мне, что перед поездкой он ознакомился с исследованием Фонсов и был «примерно на 50 процентов» уверен, что человек в Донгнае — тот самый Робертсон. «Поговорив с этим человеком, я стал уверен, скажем, процентов на 75», — отметил Портеланс. Он вспомнил, что, когда Робертсона через местного переводчика расспрашивали о детстве или семье, он извинялся и хмурил брови, стучал по лбу тонким пальцем: эти воспоминания пропали. И то, как он описывал крушение вертолета, не совпадало с военными отчетами — он говорил, что на борту вертолета было несколько американцев. 

Тем не менее, Портеланс, который сам недавно пострадал в вертолетной аварии во время съемок гонок на катерах на севере штата Нью-Йорк, не понаслышке знал, что травма головы может навести в мозге путаницу. «По сей день я смотрю на некоторые фотографии с самим собой и не могу вспомнить, как делали этот снимок», — поделился со мной режиссер. 

Робертсон, как обычно, покладистый, проводил Портеланса и Фонсов до отеля, где Джо Фонс, парамедик, попросила Робертсона раздеться для медицинского осмотра. Абсурдность просьбы, кажется, не беспокоила Робертсона: он быстро снял рубашку, штаны и нижнее белье. Джо обратила внимание на отсутствие у него крайней плоти — обрезание было редкостью во Вьетнаме — и обширные рубцы на животе и груди. Она попросила Робертсона открыть рот для буккального мазка, чтобы после провести ДНК-тест, и взяла кровь из вены. 

За окном начало смеркаться. Фонсы и Портеланс пообещали как можно тщательнее исследовать пробы. В ответ Робертсон обнял каждого из них, обхватив своими длинными руками. Его лицо вновь блестело от слез. 

Эд Маони из 82-й воздушно-десантной дивизии в начале 1960-х годов. Фото: архив семьи Маони 

Просматривая материалы, снятые во Вьетнаме, Портеланс понял, что нашел главную историю в своей жизни. Но у него было отснято только 20 часов. Чтобы достойно осветить эту тему, ему необходимо было вернуться в Донгнай, что представлялось невозможным из-за его слабого физического состояния. Из-за травмы головы он постоянно испытывал усталость и головокружения, и, кроме того, плохо спал. В 2010 году Портеланс обратился к уважаемому канадскому режиссеру Майклу Йоргенсену, среди работ которого был получивший премию «Эмми» эпизод телесериала Nova, чтобы убедить его присоединиться к съемкам. По словам Портеланса, они с Йоргенсеном заключили договор о совместной работе (после Портеланс обвинял канадца в вытеснении его с проекта; Йоргенсен все отрицает). 

Йоргенсен поговорил по телефону с Томом Фонсом и заказал экземпляр его книги. Он залпом ее прочел. «Это история о парне, которого глубоко ранили еще в детстве, который с трудом переживал увиденное на войне — но, наконец, встал на путь к исцелению. Это стало для меня решающим фактором, и не важно, был ли на самом деле этот человек Джоном Робертсоном», — рассказал мне Йоргенсен. 

В итоге он посетил Вьетнам дважды. Сначала с Фонсами и Хуг Чанем, вьетнамо-канадским переводчиком, затем — с отставным десантником Эдом Маони, которого Робертсон тренировал в Форт-Беннинге. Будучи молодым новобранцем, Маони, как и другие сержанты, был очарован выправкой и умом Робертсона. «Он стал воплощением наших представлений об идеальном солдате», — недавно признался мне Маони. 

В 1991 году, на встрече сослуживцев, Маони узнал о судьбе Робертсона и погрузился в состояние, которое позже назвал «полным отрицанием». Ему казалось невообразимым, что его бывший наставник мог просто исчезнуть в огне. На протяжении двух десятилетий он общался с ветеранами MACV-SOG, пытаясь собрать воедино детали крушения. Он также обращался к семье Робертсона, которая, судя по всему, была сломлена исчезновением Джона. Один из родственников рассказал мне, что отецу Джона, Джо Робертсону, особенно тяжело жилось без сына — он любил его больше всех; Джон был золотым ребенком: награжден медалями, герой войны. Джо умер в 1970 году. «Эта потеря убила Джо, я уверен. После этого все и пошло прахом». Жена Робертсона снова вышла замуж и сменила фамилию. Без Джона, как связующего звена, его единственный брат и сестры постепенно отдалились друг от друга. 

В 2002 году Маони раздобыл адрес электронной почты жены Робертсона, но она наотрез отказалась общаться. «Ей часто писали о Джоне», — позже написал Маони в своем блоге. «Все эти сообщения оказывались фальшивыми, предоставленная информация о Джоне была совершенно неверной. Вспоминая переписку с женой Джона, я понимаю, почему она не захотела меня выслушать. Поэтому я оставил ее в покое и больше не пытался с ней связаться». 

Но теперь, спустя почти полвека, Маони наконец представилась возможность снова встретиться с Робертсоном . «Я был в полном восторге», — описывал он свою поездку в Донгнай в 2012 году. «Я помню, как приехал туда, и, взглянув на него, сразу понял, что это он. Я не мог его ни с кем перепутать». (То, что настоящий Джон Робертсон был белым, а у человека в Донгнае были азиатские черты, не смутило Маони. Когда я позднее спросил его об этом, он ответил, что с возрастом внешность меняется). 

Их встреча, заснятая Йоргенсеном, в ресторане в Донгнае завораживает: Том Фонс подает пример, обнимая Робертсона и называя его «земляком». Маони, одетый в белую футболку, бежевые шорты с карманами и белые кроссовки, держится позади. Сначала они с Робертсоном пожимают друг другу руки, а затем неловко обнимаются. «Давно не виделись», — поприветствовал Маони Робертсона. Со своей стороны, Робертсон, кажется, вообще не узнал Маони. 

Позже Йоргенсен снимет, как Джо Фонс спрашивает у Маони, верит ли он, что это тот самый Робертсон. На что Маони дает однозначно утвердительный ответ: «Это Джон Хартли Робертсон — человек, служивший в отряде „Дельта“ 1503 82-ой Воздушно-десантной дивизии с 1959 по 1961 год». 

Йоргенсен рассказал мне, что опознание Робертсона Маони стало «довольно веским свидетельством». Но у него не было реальных доказательств того, что Робертсон в Донгнае был Джоном Хартли Робертсоном. К счастью, несколькими годами ранее Йоргенсену уже удалось решить подобную проблему. В 2005 году он снял фильм для канала Discovery под названием Arctic Manhunt: Hunt for the Mad Trapper об Альберте Джонсоне (известный преступник, прошедший 240 километров по арктической тундре, чтобы оторваться от преследователей — прим. Newочём). Чтобы пролить свет на детство Джонсона, Йоргенсен попросил судмедэксперта измерить уровень содержания изотопов кислорода в зубах этого таинственного человека. Поскольку уровень не меняется после взросления, тест может установить, где человек вырос. 

Режиссер предложил провести такой тест и для Робертсона, засняв после то, как местный стоматолог вырвал его коренной зуб. Анализ проводила Лесли Чессон, президент фирмы IsoForensics в штате Юта. 

Чессон, уважаемый судмедэксперт, в электронном письме рассказала мне, что до 2012 года, она не проводила тесты с зубами живого человека — изотопно-кислородный метод обычно применяется археологами и антропологами для установления происхождения давно погребенных человеческих останков. Но по настоянию Йоргенсена, она исследовала зуб как на изотопы кислорода, так и на изотопы стронция, второго возможного индикатора географического происхождения. Позднее Йоргенсен приехал в ее лабораторию в Солт-Лейк-Сити, чтобы взять интервью. «Основываясь на данных о кислороде и стронции, содержание которых мы измерили в зубной эмали, очень маловероятно, что лицо ДХР было родом из Франции или Вьетнама», — сказала она на камеру. «Очень вероятно, что в детстве, между 3 и 12 годами, он жил в США. Другими словами, очень вероятно, что он — гражданин Америки». 

Маони этого было достаточно. Осенью 2012 года он позвонил Джин Холли, старшей сестре Робертсона, живущей неподалеку от города Таскалуза. «Кажется, мы нашли твоего брата», — сказал он Джин. 

С того момента критики фильма Йоргенсена не раз указывали, что последующих событий можно было избежать, если бы режиссер просто заказал тест, сравнивающий ДНК Джин с образцами, собранными Фонсами. Но съемочная группа настаивает, — и это подтверждает один из родственников, — Джин была против тестов: она хотела поговорить с мужчиной лично. 

Зимой 2012 года Йоргенсен отправил Хуг Чаня во Вьетнам, чтобы забрать Робертсона и привезти его в Эдмонтон, где его ждала Джин. Знакомые, общавшиеся с Джин перед встречей, вспоминают, насколько сильно она изменилась, сколько в ней было оптимизма. В детстве Джонни был любимым братом Джин, и, по воспоминаниям одного из членов семьи, после его исчезновения «она потеряла частичку себя». Теперь, на закате ее жизни, ей выпал шанс снова обнять Джонни. Она не могла перестать улыбаться. 

Джин прилетела в Канаду из дома в Таскалузе с мужем, Генри Холли, с которым они были в браке 63 года, и одной из дочерей, Гейл Холли Меткальф, которая последний раз видела Джона Хартли Робертсона на своем десятом дне рождения. Воссоединение произошло 17 декабря. В финальной версии фильма Йоргенсена оно показано с нескольких разных ракурсов: Робертсон и Чань в такси, едущему по центральным улицам; Том и Джо Фонс и Эд Маони уверенно идущие к Джин Холли и Меткальф; Джин Холли в инвалидном кресле со слезами в широко раскрытых глазах. 

Когда Робертсон входит в комнату, наложенный поверх струнный саундтрек становится громче. Джин встает из кресла со счастливым вздохом, и они с Робертсоном обнимаются. Оба рыдают. «Мы никогда, никогда, о тебе не забывали», — говорит Джин, держа голову Робертсона. Позже она сказала семье, что «не сомневалась», что этот человек был ее братом. 

4 февраля Джин и Генри Холли попали в серьезную автомобильную аварию недалеко от своего дома в Таскалусе. Генри скончался из-за полученных ранений. Джин, получившая сильную черепно-мозговую травму, находится в центре реабилитации. 

Когда этой весной я связался с Гейл Меткальф, она ответила мне, что в 2012 году «моя мама была уверена, что нашла своего брата, и была счастлива». Меткальф было этого достаточно. Она добавила, что их семья «покончила с этой главой нашей жизни». 

Премьера фильма Йоргенсена Unclaimed («Невостребованный») состоялась 20 апреля 2013 года на фестивале Hot Docs в Торонто. В статье, опубликованной в Toronto Star, штатный репортер Линда Бамард назвала документальный фильм «драматичным» и «душераздирающим». Unclaimed, продолжала она, приводит «убедительные аргументы» того, что Том Фонс нашел Джона Хартли Робертсона. 

Несколько дней спустя The Huffington Post подхватила эту историю и опубликовала свою статью под заголовком «Ветеран Вьетнама, числящийся в списке погибших в боевых действиях, по сообщениям, найден 44 года спустя». Среди читателей статьи в The Huffington Post был мужчина из Вирджинии по имени Родни Миллнер, который много знал о Джоне Хартли Робертсоне. 

Миллнеру 67 лет. Большую часть своей карьеры в ВВС он был специалистом по анализу разведывательных данных. В начале 1990-х годов перед выходом на пенсию он перешел на должность в Управление по делам военнопленных/без вести пропавших в Министерстве обороны (DPMO), где ему было поручено разбирать, казалось, бесконечные доклады о найденных армейских жетонах или о том, что кого-то видели живым, приходящих из юго-восточной Азии. Если основания были оправданными, он передавал дела оперативникам для дальнейшего расследования. «На пике, в середине 1990-х годов, мы обрабатывали 500 дел в год», — рассказал мне Миллнер. Он недавно вышел на пенсию, и поэтому впервые может свободно говорить о деле Робертсона.

«Мы получали много жетонов и костей, потому что ходил слух, что если ты предоставишь данные, которые приведут нас к пропавшим без вести, ты сможешь приехать в Америку. Это было не так. Тем не менее, хороший слух сложно пресечь»

Читая статью The Huffington Post, «я был очень раздражен», — недавно признался мне Миллнер. «Потому что [фильм] был неверен на нескольких уровнях: мы не только давно знали о мужчине в Донгнае, но и достоверно доказали, что он был самозванцем». 

В 2009 году, после того как Том Фонс отвел Робертсона в посольство в Пномпене, Миллнера попросили составить отчет обо всех недавних заявлениях связанных с Джоном Хартли Робертсоном. Миллнер давно был знаком с именем пропавшего зеленого берета, как и большинство людей в отделе DPMO, работающих по Вьетнаму. «Донгнай, по какой-то причине, всегда был плодородным источником сообщений об обнаружениях в живых», — рассказал мне Гарнет Белл, юывший глава Отдела по делам военнопленных и пропавшим без вести Разведывательного управления министерства обороны, предшественника DPMO. «По моей оценке, 4 из 5 наполовину азиатов из этого края утверждали, что они пропавшие без вести американцы». 

Белл рассказал мне, что во время службы в восьмидесятых он отправил следователя в Донгнай взять отпечатки пальцев у «Джона Робертсона», и результаты оказались отрицательными. Но в 1992 году «Робертсон» снова попал в поле зрения государства, в этот раз благодаря одному лаосскому дисситенту, Хамбангу Шибуньюангу, заявлявшему, что он знает о местонахождении американского военнопленного, скрывающегося в Донгнае. Марк «Зиппо» Смит, военный рейнджер в отставке, работавший на тот момент в частном охранном отряде принцессы Камбоджи, был заинтригован и отправился на границу с Вьетнамом, чтобы встретиться с этим человеком. «Я выхожу из машины и вижу этого высокого полуазиата», — вспоминает Смит. Как ему сказали, имя этого человека — Ларри Стивенс. 

Смит знал, что Стивенс, пилот военно-морской авиации, пропавший в 1969 году, был одним из людей со знаменитой фотографии, на которой якобы изображены три американских военнопленных в заключении во Вьетнаме. (Двое других — полковник Джон Лейтон Робертсон и майор Альбро Ланди мл., оба из авиации, но сама фотография, появившаяся на обложке Newsweek весной 1991 года, позже оказалась подделкой.) 

«Я на него посмотрел и сказал: “вы не Ларри Стивенс”. И уехал», — вспоминает Смит. Через несколько лет Смит получил новые данные об одном американском военнопленном. Он поехал в Пномпень и увидел, что его там ждет тот же самый человек и двое вьетнамцев. «Только теперь он говорил, что его зовут Джон Лейтон Робертсон», — рассказывает Смит. Показав пистолет, Смит предположил, что мир стал бы лучше, если бы он пристрелил тогда этого самозванца на месте. Я прислал ему несколько фотографий «Джона Робертсона», сделанных Фонсом, и он подтвердил, что это тот самый человек, которого он видел на вьетнамской границе. 

Смит говорит, что он доложил об инциденте в Министерство обороны. Но у Разведывательного управления Минобороны, как позже и у DPMO, были связаны руки: они не могли никак наказать гражданина чужой страны, только уведомить вьетнамское правительство. 

Как отметил в 2009 году в своем отчете Родни Миллер, в следующий раз имя Робертсона появилось в начале нулевых, когда в Вирджинском отделении DPMO появился набор отпечатков пальцев, предположительно принадлежавших Джону Хартли Робертсону. Отправителем была вьетнамоамериканка из Мэриленда, и, как и Хамбанг Шибуньюанг из Лаоса, она была хорошо известна следователям DPMO: в агентстве подозревали, что она была американской ширмой для мошенников из Вьетнама. 

Следом пришли несколько фотографий. На всех был худой и седой мужчина, о котором было известно, что он живет в провинции Донгнай. Изображения, по-видимому, были обработаны в Photoshop и подписаны с ошибками: на одном фото на груди мужчины было написано имя «Робби». На другом последний известный адрес Робертсона указывался как «Бостон, ул. Саут-Луис, д. 518». Ни на какой карте такого адреса нет и никогда не было. 

Тем не менее, в 2006 году в Донгнай снова направили следователя, чтобы поговорить с предполагаемым пропавшим без вести. По словам следователя, этот человек, по-видимому, смешанного евроазиатского происхождения, сразу же признал, что он с рождения является гражданином Вьетнама по имени Данг Тан Нгок. «Несмотря на запросы DPMO, ни один источник не предоставил информации, подтверждающей достоверность их заявления», — написал Миллнер в конце своего доклада. Он присвоил документу номер 1184 и отправил его начальникам. 

Первого мая 2013 года, когда Йоргенсен готовился выпустить Unclaimed в широкий прокат, британская газета The Independent получила копию доклада Родни Миллнера 2009 года и опубликовала его краткое содержание. Столкнувшись с обвинениями в том, что Робертсон был ненастоящим, Йоргенсен утверждал, что его критики неправильно его поняли: его фильм был не о личности этого человека, а об «эмоциональном пути, который прошел другой человек» — Том Фонс. Критики, сказал он, «не заставили меня переосмыслить свой фильм». 

Том и Джо Фонс ушли с глаз публики, чтобы побыть с семьями. «Нас очень огорчила реакция общественности, — сказала мне недавно Джо Фонс. — Нам казалось, будто люди задают не те вопросы». Она указал мне на расследование Роберта Бернса из Associated Press 2013 года, в котором правительственная операция по спасению военнопленных и пропавших без вести описывалась как «ужасно бездарная и даже коррумпированная». Эта статья, основанная на конфиденциальных оценках внутри самой операции, демонстрировала, что база данных пропавших без вести, которой пользовались правительственные сыщики, была неполной, а процесс проверки останков был «крайне неэффективен». 

Верить словам DPMO было бы ошибкой — заключили Джо и Том Фонс. DPMO не мог объяснить ни то, что Робертсона опознали Холли и Маони, ни то, что он без всяких подсказок и вопросов верно вспомнил в одной из сцен, не вошедших в Unclaimed, что у Генри Холли когда-то была аптека. («Никто из нашей съемочной группы об этом не знал», — говорит Йоргенсен.) 

Я поднял этот вопрос в беседах с несколькими нынешними и бывшими следователями по делам военнопленных и пропавших без вести. Все они отвечали одинаково: нарыть биографическую информацию о пропавшем солдате — как раз самая простая часть любой такой аферы. Один из бывших следователей сказал мне:

«Я на самом деле много об этом думал, и выяснил в итоге, что у многих этих мошенников были связи в северовьетнамском правительстве или имелся доступ к украденным с баз делам личного состава американских войск». Он вспомнил, как однажды изымал дела у одного северовьетнамского солдата, у которого «была целая тонна информации об американских солдатах, вплоть до размеров их ботинок»

Среди других потенциальных источников были журналы вроде Task Force Omega, собиравшие данные об американских служащих, пропавших во Вьетнаме и широко распространенные в Юго-Восточной Азии в 80-х и 90-х. (Джон Хартли Робертсон, Джон Лейтон Робертсон и Ларри Стивенс упоминались в архивах Task Force Omega.) Как сказал мой собеседник, «в конечном счете, если ты готов на низости, вся информация в твоем распоряжении». 

Мне труднее было понять результаты кислородно-изотопного теста зуба, которые преподносятся в Unclaimed как неопровержимое доказательство родины Робертсона, а значит, и его гражданства: «Что бы ни случилось, по результатам теста вы американец», — говорит Робертсону Том Фонс в одной из заснятых Йоргенсеном бесед. 

Этой весной я написал письмо Лесли Чессон из IsoForensics и попросил у нее копию результатов анализа зуба Робертсона. Чессон сказала, что она не может мне ее дать без разрешения Myth Merchant Films, компании Йоргенсена, но продюсер из Myth Merchant согласился отправить мне краткое содержание результатов. Там действительно говорилось, что в нескольких регионах США кислородно-изотопные значения соответствуют с теми, что зафиксированы в зубе. Однако анализ осадочных кислородно-изотопных уровней (немного другой метод, основанный на моделях погоды) показывает значения, соответствующие целому ряду регионов — Китай, Мьянма и несколько европейских стран. 

Я отправил письмо Чессон двум ведущим экспертам в области кислородно-изотопного анализа. Кэролин Ченери, научная сотрудница British Geological Survey, ответила мне, что «вероятность североамериканского происхождения этого человека имеется». Но она добавила: «Значительную часть остального мира как вариант исключать нельзя». Вольфрам Мейер-Аугенстайн, профессор Университета Роберта Гордона в Абердине, согласился: «Данные по зубу не дают доказательств того, что этот человек с Запада. Может, это так, но с такой же вероятностью он может быть азиатом». 

В 2014 году Гейл Холли Меткалф и Джон Майкл Робертсон, единственный ребенок единственного брата Джона Хартли Робертсона, предоставили образцы ДНК лаборатории в Алабаме для сравнения с образцами слюны, собранными в Донгнае Джо Фонсом. Образцы не совпали. «В настоящий момент мы не располагаем доказательствами биологической связи между моей матерью и „Джоном“», — написала тогда в заявлении Холли Меткалф. 

Но Джон Майкл Робертсон, или просто Майк, продолжал надеяться, что человек из документального фильма — его дядя. «Власти что-то скрывают», — сказал мне он по телефону этой весной. Он вслух рассуждал о возможности получить от Робертсона новые образцы слюны или привезти Джона в Штаты или в Мексику для более тщательных тестов в более строгих условиях. 

Я спросил Майка, что бы он сказал, если бы у него была возможность поговорить с человеком из Донгнай. Он ответил, что отправил Робертсону открытку ко Дню ветеранов со старой черно-белой фотографией середине 60-х, где Джон Хартли Робертсон и его семья стоят возле своего дома в Алабаме.

«Наверное, я бы хотел узнать, что он почувствовал, когда увидел эту фотографию, понимаете? Хотелось бы знать, счастлив ли он со своей новой семьей во Вьетнаме. И хочется знать, думает ли он все еще о своей старой семье на родине»

А если он обманщик? «Тогда я и это хочу знать». 

Том Фонс всегда был самым очевидным кандидатом на роль проводника к Робертсону, и когда не так давно он сообщил мне, что планирует еще одну поездку в Камбоджу, и что Робертсон, возможно, сможет к нам присоединиться, я тут же воспользовался этим шансом. Мы встретились в Пномпене, в гостинице в туристическом районе столицы. Фонс открыл дверь в свой номер в бриджах и футболке с надписью «Пропавшие без вести». На поясе у него висел длинный нож. 

За обедом в близлежащем кафе Фонс пояснил мне: «Моя позиция такова — если этот мужик врет, арестуйте его. Мне как ветерану тоже хочется, чтобы его наказали — никому нельзя притворяться солдатом. Но я не понимаю, как можно пытаться вот так просто отмахнуться от человека». 

Он волновался за своего друга. Он слышал, будто у Робертсона появились какие-то проблемы с ногами или спиной, и ему трудно было выходить из дома. Фонс хотел купить ему здесь в Пномпене инвалидное кресло и кое-какие лекарства, если бы он знал, какие именно таблетки ему нужны. 

Я спросил: «Как вы думаете, Джон все-таки мог бы с нами увидеться в Камбодже?» 

Фаунс ответил, что эта поездка будет для Робертсона нелегкой, но пообещал, что мы позвоним ему позже тем же днем. Мы позвонили — никто не брал трубку. 

Следующие три дня я сопровождал Фонса в его поездках перед экспедицией. Вскоре должен был наступить засушливый сезон, и в Пномпене уже нигде не было тени — только пыль и дизельный дым. Мы поехали в местную типографию и нагрузили грузовик Библиями и христианскими аудиокнигами. Мы остановились у склада, где Фонс торговался с владельцем за 25-килограммовый мешок китайской одежды. 

Но из Донгная никаких новостей не поступало, и я начал нервничать. Накануне отъезда в горы я упросил местного помощника Фонса, Рату Сой, последний раз попробовать дозвониться до Робертсона. Наверняка он сможет с нами увидеться у камбоджийской границы. Сой неохотно набрал номер на мобильном. Звонок был коротким. «Простите, он не сможет этого делать. Там полиция, и он боится». 

Я спросил: «Там полиция, или он болеет?» 

«И то, и то», — ответил Сой. 

Я сказал Фонсу, что у меня не было выбора: я куплю билет на автобус во Вьетнам. Прощание наше было неприятным. «Ты не сможешь его найти», — сказал мне Фаунс. Даже если смогу, настаивал он, Робертсон со мной не заговорит: «Из американцев он доверяет только мне и Джо». 

Дома, в США, я вглядывался в каждую минуту фильма Unclaimed, выискивая какие-то приметы, по которым можно найти Робертсона. Безуспешно: вьетнамские отели и рестораны в фильме были безымянными, а дома — типичными. Но когда я показал фильм другу из Хошимина, он заметил кое-что, что я проглядел: на рекламном щите был номер телефона торговца фруктами, работавшего рядом со стоматологом Робертсона. 

С помощью переводчика я связался с женой стоматолога, которая помогала записывать клиентов своего мужа. Разумеется, она помнила кон лай, то есть мужчину смешанной расы — он жил в соседней деревне. И у нее был его номер телефона. 

Чтобы добраться до Донгная из Хошимина, бывшей столицы Республики Южный Вьетнам, нужно ехать на восток по новенькой трассе CT101, а потом повернуть на север через ряд крутых холмов, похожих на изгиб драконьего хребта. За холмами идут тенистые каучуковые рощи, а после каучуков — опять город. 

Еще в семидесятых провинция Донгнай в основном была дикой местностью, но после войны победившее коммунистическое правительство сделало ее частью программы Новых экономических зон, и сюда хлынули сотни тысяч северян. Сегодня Донгнай — стремительно развивающийся пригород Хошимина с множеством каучукообрабатывающих и станкостроительных заводов, неотличимый в своем неприглядном взрывном росте от любого другого вьетнамского промышленного центра. Горизонт заволакивает смог, а дороги заставлены бензоколонками. 

Кабинет стоматолога, заодно служивший ему домом, находился возле оживленного проспекта в районе Дин Куан. В то утро я прошел мимо полудюжины пациентов, ожидавших на скамейке снаружи у парадной двери. Один из них держал у подбородка пакет со льдом. «Корневой канал», — пояснила жена стоматолога с широкой улыбкой. Если ее как-то и смущало наше присутствие, она этого не показывала. Она провела нас в гостиную и повернула в нашу сторону старый вентилятор. 

За чашкой охлажденного кофе я расспросил ее о Робертсоне. Она отвечает так же, как почти все, кого я опрашивал в Донгнае: он французо-вьетнамского происхождения, один из многих метисов, оставшихся после долгой западной оккупации ее страны. Она пожала плечами, чтобы показать, что не очень задумывалась об этом. Но как же насчет съемочной группы документалистов, которая привела кон лай в ее кабинет? Ведь это должно было дать понять, что в Данг Тан Нгоке есть что-то особенное? Снова пожимает плечами. «Может, это было кино про войну?» 

Она набрала номер Нгока. Положив трубку, она сказала: «Он придет через десять минут. Живет прямо тут за поворотом». 

Когда я вновь поднял голову, человек из Unclaimed сидел на скамье у парадной двери вместе с ожидавшими пациентами, нога на ногу, руки аккуратно сложены на коленях. Он был опрятно одет — отутюженные брюки и бежевая рубашка. На запястье у него был фальшивый золотой Rolex. Меня поразило, как потом еще поражало неоднократно, его спокойствие: он невозмутимо улыбался, а его длинная сигарета медленно тлела. Мы его позвали, и он пришел — вот так все было просто. 

Жена стоматолога жестом позвала его внутрь. Он отказался от кофе, взял стакан воды и уселся в кресло справа от меня. «Я рад вас видеть», — сказал он, как позже определил мой переводчик, с отчетливо южновьетнамским акцентом. 

Пока мы обменивались любезностями, я изучал его лицо. Возможно, Том Фонс был прав, когда сказал, что рост у Робертсона был такой же, как у Джона Хартли Робертсона, или что волосы у него были такие же, как у пропавшего солдата, как говорил Эд Маони. Но я смог увидеть только самое отдаленное сходство между Робертсоном и человеком, пропавшим в 1968 году: подбородок был квадратный, а не округлый, как у Робертсона, и глаза совсем не такой формы. 

Я сказал ему: «Слышал, вы заболели». 

Он ответил, что болят ноги. Боль очень сильная. Я его спросил об открытке, которую ему отправил Майк Робертсон. Он ответил, что не получил ее, улыбнулся и коснулся моего запястья. 

Я спросил: «Вы можете мне сказать свое настоящее имя?» 

«Он помнит только, что его зовут Джонсон», — перевел переводчик. 

«Джонсон?» 

Переводчик поднял руку. «Нет, он не помнит фамилии. Да, из-за пыток у него иногда до их пор болит голова». 

«Люди в его деревне знают, что он американец?» 

«Нет, потому что его жена — она знает, что он американец, но она боится мести со стороны местных, поэтому она всем сказала, что он французский метис». 

Был почти час дня. Робертсон не хотел, чтобы мы приходили к нему домой, но он с радостью принял предложение вместе пообедать. По его совету мы поехали в кафе под открытым небом на окраине города. Сидя за столом в тени кривой пальмы, Робертсон закурил и вспомнил, что в этой местности было полно тигров, когда он только приехал сюда. Люди вырубали джунгли ножами, чтобы построить здесь свои дома. Теперь дел идут лучше, но провинция Донгнай все равно бедная. И он все еще бедный. 

Я спросил, работает ли он. Он ответил: «Я некоторое время был мотоциклистом-таксистом» — ездил он на мотоцикле, который ему купил Том Фонс. Но он становился для этого слишком стар. «Еще выращиваю помело» — южноазиатский плод, похожий на грейпфрут. 

Официантка поставила на стол горячую чашку чао — рисовой каши со специями. Не мог ли Робертсон рассказать нам о падении вертолета? Все, что ему хочется. Он пересказал в общих чертах то, что говорилось в документальном фильме: он был американцем, разбился на вертолете, жена его спасла. Но воспоминания путались, память его подводила — теперь вертолет упал ночью, а не утром, и он был у камбоджийской границы. 

«Я был на вертолете, готовился стрелять по артиллерии, и со мной было еще три-пять американцев. А потом прилетела ракета». 

Может ли он показать нам какие-то свои документы — удостоверение личности, например? Он ответил, что его дом ограбили. Воры украли деньги и все документы. 

— О каком будущем вы мечтаете? — спросил я. 

— Хотелось бы, чтобы было больше денег, чтобы купить ферму и участок побольше. 

— Но не вернуться в США? 

— Да, и вернуться в США. В Бостон. 

— Почему Бостон? 

— Там живет моя старушка-сестра. 

«Знаете, там, на родине, многие думают, что вы не Джон Хартли Робертсон. Проводились тесты», — добавил я, ожидая, пока до Нгока дойдет перевод. 

Он указал на свою голову. «Несчастный случай. Я пострадал. Память плохая». 

— Возможно ли, что вы не Робертсон? 

— Не знаю. 

— Может, вы другой американский солдат? 

— Хорошо. 

— Не может ли такого быть, что вы вьетнамец? 

— Хорошо, — сказал он. — Да. 

Нгок устал. Лоб его блестел от пота. 

«Я бы хотел пойти домой», — наконец сказал он. 

Я обещал Нгоку держаться подальше от его дома, и не собирался нарушать данное слово. Но ничего не мешало нам расспрашивать соседей. Разместив Нгока на его мопеде, мы забрались в кузов грузовика и, следуя указаниям жены дантиста, по узкой однополосной дороге выехали из города на юг. С местными было тяжело найти контакт: в одном доме молодой человек-инвалид взглянул на нас, после чего вскочил и высоким голосом позвал на помощь мать; у другого дома нас встретила свирепая собака; подъехав к очередному дому, мы спросили у лысеющего хозяина, что он мог рассказать нам о местном метисе. «А чего бы вам самим у него не спросить», — ответил он, демонстративно выплевывая табак в нашу сторону. 

Мы остановились у обочины, чтобы отдохнуть. Неподалеку, лежа в гамаке, потягивал пиво темноволосый мужчина с татуировкой пантеры на всю грудь. Свет разливался мягким золотом, вытягивая фигуры теней. Владелица участка, где мы остановились передохнуть, со вкусом одетая пожилая женщина, рассказала нам, что знала одного мужчину, которого звали Нгок, но не так хорошо, как ее отец, с которым он тесно дружил. Отца тут же представили. Его глаза были абсолютно разного цвета — один коричневый, другой голубой; его седые волосы гордо торчали в разные стороны. «Нгока я знаю с 1976 года, — сказал он. — Славный малый». 

Я спросил, чем занимался Нгок. 

Он перечислил: таксист, инспектор по контролю за качеством на местной фабрике, полицейский. 

«Полицейский? — смутился переводчик, —Вы уверены?» 

«Абсолютно, — последовал ответ, — вам стоит поговорить с Таном Шомом. Он был зятем Нгока 20 лет — был женат на его дочери, с которой теперь разведен. Шом, правда, раньше работал с Нгоком в полиции, он наверняка видел его личное дело». 

Шому потребовалось некоторое время, чтобы добраться до палатки с едой; он был у приятеля дома, где они пили рисовое вино. По прибытии он пожал мне руку, закурил сигарету и начал свой рассказ, длившийся без перерывов 15 минут. По словам Шона, Нгок родился в 1947 году и рос в детском доме в Сайгоне. В 18 лет Нгок покинул детский дом и ушел служить в ВМФ. Он служил в Вооруженных силах Республики Вьетнам во время войны — эта служба частично объясняет, откуда у Нгока информация о военных базах США и их персонале. Позднее он перебрался на север в провинцию Донгнай, где устроился работать полицейским. На протяжении нескольких лет Нгок занимал должность шефа полиции. 

— И у него двое детей, — сказал я. 

— Я думаю, десять. Четверо в США. 

— Он когда нибудь думал перебраться к ним? 

— В 1990-х он подумывал об этом, но в конце концов он решил, что не хочет бросать семью во Вьетнаме. Он слишком растрогался, когда прощался с ними, — рассказал Шом. 

Неужели жители деревни не заметили присутствия западных кинематографистов в деревне? Шон сказал, что заметили, но Нгок проигнорировал все вопросы, и его соседи решили не углубляться в эту тему. Фильм они, конечно же, не видели. 

«Вы знали, что в фильме Нгок говорит, что он — американский солдат?» — спросил я. 

Шон покачал головой. В полной тишине я слышал его дыхание. Не было даже намека на неискренность. Только шок. «Это невозможно», — сказал он. 

На протяжении всего нашего разговора мужчина с татуировками на груди оставался в гамаке, пил пиво и тихо слушал. Сейчас же он заговорил. Он спросил, не путаем ли мы правду с вымыслом: он вспомнил, что в конце семидесятых подрабатывал охранником на съемках какого-то вьетнамского фильма в Донгнае. Сюжет фильма был примерно таков: американского пилота вертолета подстрелили над вражеской территорией, но его выходила добродушная медсестра из Вьетконга. Пилот и медсестра влюбляются и живут счастливо до самой смерти. 

«Нгок играл пилота», — продолжил мужчина. 

По словам вьетнамской хранительницы кинематографического архива До Тхюи Линь, сбитые американские летчики и их благородные вьетнамские спасители были в центре сюжетов большинства вьетнамских фильмов в 1970-х и 1980-х годах. Например, в приключенческом фильме 1984 года Con Lai Mot Minh («Оставленный умирать») умирающий американский авиатор получает помощь — а в какой-то момент и грудное молоко — от вьетнамской крестьянки. Тем не менее, Линь не смогла найти фильм, в котором роль главного героя исполняет кто-то похожий на Нгока. «Если этот фильм и существует, есть вероятность, что его сняли, но так и не выпустили», — говорит Линь, и в таком случае, он не появился бы в списках выпущенных фильмов того времени. 

Слушая мужчину в гамаке, я чувствовал себя абсолютно растерянным; как когда вы идете по незнакомой лестнице и наступаете на ступеньку, а ее и нет. Реальность на момент спотыкается. 

В поселке наступила ночь. В окружающих ее лесах пели птицы. Мы попрощались с Шомом, владелицей палатки и ее отцом, и на такси поехали обратно в Хошимин. Я ехал на заднем сидении. Закрыв глаза, я представил последние мгновения жизни Джона Хартли Робертсона — взмывшая вверх ракета врезается в вертолет, и тот по спирали падает на землю. Как невероятно, что эта история, неопровержимо истинная, положила начало таким странным фантастическим фильмам. И не просто фильмам, а таким, которые работают как зеркало для зрителей, позволяя им отыскать в них частичку себя. Эти легенды исполняли мечты и молитвы. Но что послужило причиной этому? Только лишь желание бедного кон лай из провинции Донгнай сказать «да». Да, я скажу вам, что я — давно пропавший американский солдат. Да, я сниму для вас штаны. Да, я расстанусь с зубом мудрости. Да, я приму этот блестящий новенький мотоцикл. 

Да, я разрешу вам верить. 

Спустя две недели после возвращения из Вьетнама, я получил странное электронное письмо от Тома Фонса. Он «поддерживал связь с Джоном, потому что пытался отправить ему несколько долларов», — пишет он. Я сказал ему, что нашел Нгока, но сейчас Нгок отрицает это. «Не знаю, зачем ему лгать нам. Он сказал, что никогда с вами не встречался», — утверждает Фаунс. Я отправил ему сделанные мною фото Нгока в Донгнае. Тот ответил: «Не понимаю, что происходит». 

В последующие недели я говорил по телефону с Джо Фонсом и Хуг Чанем, переводчиком Йоргенсена. Фонса невозможно было переубедить: он считал что Нгок — это Робертсон. Он написал мне, что ему и Майку Йоргенсену «придется защищать свои карьеры после того, что вы напишете. Общество будет негодовать. Помоги простым людям!» Он пообещал прислать мне «список того, что я и многие другие считаем истинными фактами» касательно личности Робертсона, но список так и не был получен. (Я точно так же не смог проверить информацию о родственниках Нгока в США.) 

Хуг Чань был более сдержанным. Он до сих пор регулярно разговаривает с Нгоком и помог собрать деньги для отправки в Донгнай. Он сказал, что сомневается в достоверности ДНК тестов, и упомянул тот факт, что Джин Холли обняла Нгока, как доказательство его личности. (Эд Маони занял ту же позицию: «Если я не прав, ну, как я могу быть настолько не прав?» — спросил он меня.) Хугу я мог ответить лишь, что иногда мы видим то, что хотим видеть. 

«У вас есть свои факты, но у меня есть мои», — сказал он мне и повесил трубку. 

Мой последний разговор с Томом Фонсом состоялся в апреле. Мы говорили около часа, и все это время Фонса, казалось, бросало из одной стадии горя в другую: от злости к отрицанию, от отрицания к принятию, от принятия к грусти. Он сказал мне, что никогда не был уверен, что его Робертсон это тот самый Джон Хартли Робертсон. Потом он забрал слова обратно, заявив, что нашел пропавшего служащего Сил специального назначения Армии США, ну или как минимум американского гражданина. 

Тем не менее, Фаунс признал, что ложь Нгока, будто он не виделся со мной в Донгнае, его встревожила. «Я думаю, это просто заставляет меня задуматься, понимаете? Человек, солгавший об одном, может солгать о чем угодно», — сказал он. 

Но есть еще время добраться до истины: вскоре Фонс планирует поехать в Камбоджу распространять Библию. Возможно, он пересечет границу, съездит в поселок в Донгнае и, в конце концов, узнает правду. 

Автор: Мэтью Шаэр,   The Atavist Magazine. Перевели: Наташа Очкова, Оля Кузнецова, Кирилл Козловский, Кирилл Казаков и Полина Пилюгина; Newочём

Tweet