Архипелаг «Медлаг»: «дело украинских врачей»

В год «великого перелома», как называют 1929 год в советской истории, было сфабриковано дело о «вражеском заговоре» украинских академиков. В газете «Правда» (22 ноября 1929 г.) было опубликовано сообщение ГПУ УССР о раскрытии заговора украинских контрреволюционеров из так называемого СВУ – «Спілки визволення України». Среди них было 5 врачей – известных ученых-теоретиков. Им было предъявлено обвинение: они «…проводили медицинский террор против большевиков». Газета писала, что «…медицинская группа своей террористической свирепостью выделялась среди других». Процесс по «делу СВУ» был открыт 9 марта 1930 г. в переполненном зале Харьковского оперного театра. Подробно изучил материалы процесса и осветил их в печати М. Мирский (1999). На скамье подсудимых оказались 45 обвиняемых — видных представителей украинской интеллигенции во главе с вице-президентом ВУАН (Всеукраинской академии наук), известным ученым С.А. Ефремовым. Было объявлено, что все они входили в контрреволюционную организацию «СВУ», которая имела своей задачей свергнуть советскую власть в Украине. Обвинительное заключение поддерживал видный партийный деятель А.П. Любченко, который выступал в качестве «главного общественного обвинителя (от ВЦСПС)».

Среди 45 подсудимых было пять врачей – руководитель медицинской секции ВУАН А.Г.Черняховский и члены секции А.А.Барбар, В.В.Удовенко, В.Я.Подгаецкий и Н.А.Кудрицкий. Это были известные в Украине люди, специалисты по теоретической медицине. Обвиняемых могло быть и больше. Во время следствия подвергались аресту профессора Киевского медицинского института Н.П. Вашетко, М.П. Нещадименко, С.С. Дяченко, А.И. Крупский, Г.С. Руденко.

Александр Григорьевич Черняховский был представителем известной врачебной династии (его старший и младший братья были профессорами-хирургами). Он посвятил себя гистологии и стал видным ученым: известны, например, его тонкие исследования нервных клеток. Как специалист-гистолог он работал в лаборатории испанского ученого, нобелевского лауреата Рамон-и-Кахаля. С 1919 г. профессор А.Г.Черняховский заведовал кафедрой гистологии и эмбриологии Киевского медицинского института.

Владимир Яковлевич Подгаецкий в 1923 г. основал в Киевском медицинском институте кафедру гигиены труда и много внимания в своих научных исследованиях уделял различным проблемам гигиены сельскохозяйственного производства.

Гигиенистом был и Владимир Васильевич Удовенко. Он несколько лет работал в Бердичевском уезде, где занимался, главным образом, вопросами санитарии и гигиены. В 1923 г. стал профессором, заведующим кафедрой общей гигиены Киевского медицинского института.

Аркадий Алексеевич Барбар и Николай Антонович Кудрицкий были научными сотрудниками ВУАН и одновременно преподавали в Киевском медицинском институте: первый был старшим ассистентом, а другой — профессором. Как и вышеназванные ученые, они в своей практической деятельности не были связаны с лечением больных. Таким образом, на скамье подсудимых оказались врачи по образованию и ученые по роду выполняемой работы, представители теоретических медицинских специальностей. Все они были из старой интеллигенции, которую тогда по указанию партийной номенклатуры считали «буржуазной» и соответственно относились к ней, как к чужеродному элементу.

Сотрудники ГПУ, арестовав пятерых украинских ученых-медиков, нашли в их биографиях немало «темных пятен». Так, выяснилось, что Подгаецкий, Барбар, Кудрицкий и Черняховский – в прошлом социал-демократы. Кроме того, Подгаецкий оказался бывшим членом Центральной Рады, а Барбар – сотрудником Министерства здравоохранения Украины при гетмане Скоропадском. Удовенко в царской России был земским врачом, а Черняховский совсем недавно, в 1928 г., совершил поездки в Берлин и Мадрид.

Правда, уже на суде скороговоркой прозвучали и факты другого рода. Так, адвокат Ривлин сообщил, что благодаря А.А. Барбару и другим товарищам 3 тысячи раненых красноармейцев, оставленных в Киеве после отступления Красной Армии, были признаны гражданскими больными, и никто из них не пострадал. Говорилось о том, что В.В. Удовенко, простой врач до революции, был крупным специалистом и поэтому в 1923 г., при советской власти, получил кафедру экспериментальной гигиены. Приводились и некоторые другие факты, рисовавшие подсудимых отнюдь не как «врачей-бандитов». Однако все это суд не принял во внимание: доминировал суровый обвинительный тон.

Обвинение, которое было предъявлено на процессе в Харькове ученым-медикам, названным «членами медицинской группы СВУ», поражало абсурдностью, нелепостью и чудовищной несообразностью. Оказывается, члены медицинской группы СВУ, обсуждая вопрос о том, как относиться к больным коммунистам, решили относиться к ним враждебно и вместо того, чтобы их лечить, уничтожать их. На предварительном следствии Барбар якобы так и заявил – «Большевики не вызывают жалости и не заслуживают врачебной этики».

«Медицинскую группу» СВУ называли «черным кабинетом», – писала одна из центральных газет «Комсомольская правда». – В «черном кабинете» уважаемые профессора и академики тихонько обсуждали важный и сложный вопрос: как им, врачам, легче и тише уничтожить коммунистов… Вот вы, коммунист, заболели и пригласили врача. По мнению «черного кабинета», заседавшего в Киевском медицинском институте, врач должен явиться к вам, пощупать пульс, посмотреть язык, узнать, с какого года вы состоите в партии, …и отправить вас к праотцам. В «черном кабинете» заседали «мягкотелые интеллигенты» и думали – «Что будет мягче и интеллигентнее: травить больных коммунистов ядом или бактериями?»… Эти – «мягкотелые интеллигенты» сейчас гнутся перед советским судом. Мягкотелость не помешала им изобрести жесточайшую систему «медицинского террора».

Еще дальше пошла «Правда». Центральный партийный орган заклеймил «всех этих врачей-бандитов» как невиданных доселе преступников, заявив, что – »…этой своей террористической свирепостью медицинская группа выделяется среди других групп СВУ».

В ходе процесса обвинение не представило никаких доказательств «медицинского террора» или «террористической свирепости врачей-бандитов», хотя их и вынудили каяться во всех мыслимых и немыслимых грехах. Вот, например, что сказал в своем заявлении суду А.Г.Черняховский – «Я чувствую за собой вину, которая заключается во вредительской политической работе; особенно меня мучит сейчас то, что я был связан с заграничной эмиграцией. Я очутился в рядах врагов трудящихся Украины потому, что у меня националистические элементы играли преимущественную роль над политическими». Таким образом, ни о каком «медицинском терроре» «врач-бандит» Черняховский не сказал ни слова. Не сделали на процессе внятных заявлений о «медицинском терроре» и другие «врачи-бандиты». Однако и сказанного ими было достаточно для обвинения. Не доказательная база, а взятый большевиками на вооружение тезис «признание вины – царица доказательств» стал из-за своей простоты всеобщей нормой уголовного процесса.

Украинский юрист А. Болабольченко несколько лет назад познакомился со всеми 250 томами «дела СВУ» и не нашел там ни одного фактического доказательства преступлений или вины кого-нибудь из 45 подсудимых, в том числе, разумеется, и пятерых врачей. Ни тогда, в 1930 г., ни потом никто «не обратил внимания», что «врачи-бандиты» по роду своей деятельности не занимались медицинской практикой и, следовательно, даже при желании не могли проводить пресловутый «медицинский террор». Есть веские основания считать, что авторство этого высосанного из пальца обвинения принадлежит самому Сталину. В 1992 г. в архиве ЦК КПСС был обнаружен следующий документ – письмо Сталина руководителям Украины С.В. Косиору и В.Я. Чубарю (В. Акопов, 2001).

Шифром

Харьков — Косиору, Чубарю.

Когда предполагается суд над Ефремовым и другими? Мы здесь думаем, что на суде надо развернуть не только повстанческие и террористические дела обвиняемых, но и медицинские фокусы, имевшие своей целью убийство ответственных работников. Нам нечего скрывать перед рабочими грехи своих врагов. Кроме того, пусть знает так называемая «Европа», что репрессии против контрреволюционной части спецов, пытающихся отравить и зарезать коммунистов-пациентов, имеют полное «оправдание» и по сути дела бледнеют перед преступной деятельностью этих контрреволюционных мерзавцев. Наша просьба согласовать с Москвой план ведения дела на суде.

И.Сталин

2.1.30 г. 16-45».

Вероятно, «вождь народов», узнав, что среди арестованных по «делу СВУ» есть медики, тут же и придумал пресловутые «медицинские фокусы, имевшие своей целью убийство ответственных работников». Совершенно ясно, что в медицинских науках «корифей науки» разбирался откровенно слабо, а о том, что в медицине существуют клинические и теоретические специальности, и вовсе, может быть, не подозревал. Никто так и не решился подсказать ему, что абсурдно приписывать попытки «отравить и зарезать коммунистов-пациентов» ученому-гистологу или гигиенисту.

Однако тон обвинениям врачей был задан. И хотя выдержать его на процессе, судя по показаниям подсудимых, не удалось, дело было сделано – всему миру было сообщено о преступной деятельности «врачей-бандитов», которые к тому же подумывали о возможности нарушить «так называемую врачебную этику» и считали возможным осуществить «медицинский террор», – как сказал прокурор Ахматов, – »…использовать медицинскую науку для уничтожения творцов пролетарской революции».

Естественно все врачи были осуждены, а это чудовищное обвинение еще долго тяготело над медициной. Государственной политикой было воспитание у общества ненависти к «буржуазным интеллигентам» и «спецам». Машина пропаганды постоянно клеймила их в прессе, что, естественно, сказывалось на отношении общества к врачам.

Для более полного представления об остроте ситуации уместно напомнить названия некоторых статей, опубликованных врачами и юристами в те годы: «К судебной ответственности!», «К итогам дискуссии о служебной ответственности врачей», «О профессиональной ответственности врача», «Врач, больной и закон», «Ближе к рабоче-крестьянским массам» и другие.

Реакция в стране последовала незамедлительно. Еще не кончился суд, не был вынесен приговор, а отклики уже последовали. Например, общее собрание медицинской секции ВАУН приняло резолюцию, в которой решительно отмежевалось от «контрреволюционной кучки» своих бывших коллег, решило исключить «фашистских наемников» из медсекции и настаивало на исключении их из профсоюза и лишении права заниматься врачебной деятельностью. Таким образом, даже коллеги, хорошо знавшие «фашистских наемников» как ученых-теоретиков, выдвинули абсурдное требование лишить их права на то, чем они не занимались, — права на врачебную деятельность, то есть на лечение больных.

Процесс по «делу СВУ» продолжался почти полтора месяца, и, 19 апреля 1930 г. был объявлен приговор. Врачи А.А. Барбар, В.В. Удовенко, В.Я. Подгаецкий получили по 8 лет тюремного заключения, А.Г. Черняховский — 5 лет, Н.А. Кудрицкий — 3 года (условно). По тем временам — шел еще только 1930 год — это было очень суровое наказание.

Почти 60 лет тяготел над именами видных украинских ученых-медиков этот суровый приговор. И только 11 сентября 1989 г. Пленум Верховного суда Украины отменил несправедливый приговор, реабилитировал не только врачей, но и всех, кто был осужден по «делу СВУ».

Дальнейшую судьбу тех, кого называли тогда «врачами-бандитами» была не менее трагична М. Мирский (1999).

Только Профессор А.Г. Черняховский уже в 1934 г. оказался на свободе, но на прежнее место работы – заведующим кафедрой Киевского медицинского института – его не взяли. Он устроился на рядовую должность в «опорном пункте» во Всеукраинском институте экспериментальной медицины в Сталино (Донецк), но позже возвратился в Киев, где работал в отделе экспериментальной онкологии Института экспериментальной биологии и патологии. В 1934 – 1938 гг. он выполнил ряд интересных исследований, таких, например, как об иннервации опухолей, о чем доложил на I съезде онкологов УССР (Киев, 1938). Умер А.Г. Черняховский в 1939 году.

Н.А. Кудрицкий, единственный из врачей, который был осужден условно, тоже не смог вернуться на работу как профессор Киевского медицинского института. Он зарабатывал на хлеб литературным трудом. В 1931 г. в Харькове вышла его брошюра на украинском языке «Детям – гигиенические условия жизни и труда». Дальнейших следов Н.А. Кудрицкого найти не удалось.

Что касается трех остальных врачей, то их судьбу установил А. Болабольченко. Судьба эта трагична. А.А. Барбар, почти отбывший весь срок наказания, 9 октября 1937 г. был приговорен к смертной казни и 3 ноября 1937 г. расстрелян. В эти же дни был осужден и расстрелян и В.Я. Подгаецкий, тоже чуть-чуть не успевший отбыть весь срок наказания. В.В. Удовенко 25 ноября 1937 г., через три дня после того, как окончился его 8-летний срок, был приговорен к расстрелу и погиб 8 декабря 1937 г.

Можно добавить, что трагичной оказалась судьба и главного общественного обвинителя А.П. Любченко, председателя Совнаркома УССР, который в предвидении неизбежной гибели в застенках НКВД 30 августа 1937 г. покончил жизнь самоубийством.

Общей тенденцией, практически всех дел, инспирируемых чекистами, была зловещая закономерность, когда под крышу одного «дела» собирали, как можно больше «соучастников», а затем, отпочковывали еще несколько дел. Именно таким образом создавался миф о всеобщем заговоре вредителей, что служило подтверждением тезиса И. Сталина об обострении классовой борьбы, и, развязывало руки для повального террора.

«Дело военных врачей»

Среди множества политических процессов, инспирированных чекистами в конце 30-х годов, было и «дело военных врачей», сотрудников Красноярского гарнизонного госпиталя. Обвинение было предъявлено – Николаю Агишеву – начальнику кожно-венерологического отделения, Петру Антропову – военврачу II ранга, Вениамину Протопопову – военврачу II ранга, Зиновию Гохлернеру – начальнику аптеки госпиталя, Илье Айзенбергу – невропатологу, военврачу I ранга, Василию Покатилову – комиссару госпиталя.

Врачей арестовали 23 ноября 1937 года. Главным фигурантом в деле был В. Протопопов. Его трагическая жизнь была своеобразным отражением превратностей той эпохи. После окончания в 1916 году медицинского факультета Томского университета он был мобилизован и отправлен на фронт, где работал в полковых лазаретах до самого окончания войны. Затем судьба забросила его в армию Колчака, а с 1920 года – в Красную армию, в Красноярский гарнизонный госпиталь. Он был действительно знающим врачом. За время службы в госпитале ему довелось лечить таких знаменитых людей, как полярники Отто Шмидт и Николай Папанин.

Всего за год до ареста местная газета «Защита Советов» опубликовала большую статью – «Юбилей врача», приуроченную к 20-летию его врачебной деятельности. Вот как писали о нем – «Вениамин Николаевич Протопопов один из представителей старой интеллигенции, немалая часть которой сразу после революции примкнула к рабочему классу, к советской власти. И наш юбиляр на протяжении ряда лет, засучив рукава, активно участвовал и участвует в нашей величественной и созидательной стройке нового общества».

Работа в госпитале и даже статья так и не стали индульгенцией от репрессий. Чекисты имели на этот счет свое мнение – старая интеллигенция должна быть истреблена, в идеале – поголовно. В «деле» была исправлена неточность статьи – Протопопов, после революции, не только не «примкнул к рабочему классу», но даже служил в армии Верховного правителя Александра Колчака, и еще в 1933 году привлекался по делу контрреволюционной офицерской организации. К тому же и происходил он из семьи священника, расстрелянного красными на крыльце собственного дома вместе с 16-летним сыном, братом Вениамина Николаевича. Казалось бы, в хаосе гражданской войны, и откуда знать об этом чекистам конца 30-х? Однако знали. Этого было достаточно. Так что Протопопов, по сути, был заранее обречен, сито чекистского отбора оказалось для него слишком частым. Немаловажно и то, что немалое значение этому «делу» придавали в Москве. Санкционировал арест лично нарком Внутренних дел Николай Ежов.

Обыск в его квартире шел всю ночь. Весь улов чекистов состоял из стопки медицинских журналов, нескольких охотничьих ружей, малокалиберной винтовки и пистолета «Браунинг». Все оружие было наградным за отличный труд на поприще военной медицины.

Обвинение поражает абсурдностью. Оказывается, военные врачи – «По заданию военно-троцкистской организации проводили контрреволюционную вредительскую деятельность в практике лечения военнослужащих и на случай мобилизации готовили совместно с другими участниками этой организации массовое отравление военнослужащих Красноярского гарнизона». Дикая нелепость, конечно, однако НКВД и прокуратура этим не смущались. Машина репрессий, жертвы, попавших в ее жернова, уже не отпускала.

Изощренно-садистским было и наказание семей арестованных неизвестностью. Жена Протопопова, Алевтина Михайловна, упорно писала во все инстанции, пытаясь узнать хоть что-нибудь о судьбе своего мужа. Только в марте 1939 года она получила ответ из военной прокуратуры – «Сообщаю, что Ваш муж, Протопопов Вениамин Николаевич, осужден и выслан из пределов Красноярского края, без права переписки. Куда и когда он выслан, для нас неизвестно. Военный прокурор Антонов». Но это была очередная ложь.

В архивах сохранилась депеша из прокуратуры СибВО на имя этого Антонова, датированная апрелем этого же 1939 года – «Срочно сообщите, как разрешено дело по обвинению б.врача Красноярского госпиталя Протопопова Вениамина Николаевича, арестованного с санкции б.ВП 321 т. Варского 23.11.37 г. Ответ дайте в срочном порядке, решение по делу требует ГВП. Военный прокурор СибВО, бригвоенюрист Лиховидов».

Ответ последовал незамедлительно – «Доношу, что Протопопов Вениамин Николаевич Военной Коллегией Верхсуда СССР в июле месяце 1938 года осужден к высшей мере наказания».

Из другого письма под грифом «С. секретно» от 5 марта 1939 года – «Сообщаем, что Роскин Я.И., Агишев Н.И., Айзенберг И.А, Покатилов В.А., Протопопов В.П., Антропов П.А. и Гохлернер З.М. осуждены Военной Коллегией Верхсуда СССР в июле месяце 1938 гола по первой категории. Нач. 1 спецотдела УГБ УНКВД КК старший лейтенант госбезопасности Данков».

Кому и зачем понадобилось это дело? Очевидно, что затевалось оно на самом высшем уровне. Арест санкционировал сам нарком, а судила несчастных врачей не какая-нибудь местная тройка ОСО, а специальная выездная коллегия Верховного суда СССР. Осудили их 14 июля 1938 года, а приговор привели в исполнение в тот же день. В 1957 году все осужденные по «делу военных врачей» был полностью реабилитированы. Расстрел семерых знающих и умных врачей – это была «крупная победа» чекистов над своей страной.

«Садист» Плетнев и «Врачи-убийцы»

В 1938 году возникло громкое дело – против «правотроцкистского блока». Тогда в особую группу вновь были выделены «врачи-убийцы» – профессора Д.Д. Плетнев, Л.Г. Левин, И.Н Казаков и другие, которые, как утверждалось, неправильным лечением способствовали смерти видных деятелей компартии. Так, председатель московского общества терапевтов, редактор журнала «Клиническая медицина» Д.Д. Плетнев был обвинен в умышленном отравлении В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева и М. Горького.

Обвиняемому, Д.Д. Плетневу, профессору медицины, было 66 лет. Врачом Кремля он состоял почти со дня Октябрьского переворота. К политике не имел никакого отношения. Услугами Д.Д. Плетнева пользовались В. Ленин, Н. Крупская, И.П. Павлов и почти все сановники Кремля. Советская пресса не раз произносила ему дифирамбы.

Интерес представляет хроника событий тех лет. Обвинения против профессора Д.Д. Плетнева были выдвинуты не впервые. Еще в середине 1937 года Д.Д. Плетнев уже был публично объявлен «насильником и садистом».

В газете «Правда» от 8 июня 1937 года была опубликована большая статья, в которой с необычными подробностями описывалось «зверское насилие», будто бы совершенное Плетневым над «пациенткой Б.». В статье приводилось ее письмо Плетневу, с такими строками – «Будьте прокляты, подлый преступник, наградивший меня неизлечимой болезнью, обезобразивший мое тело…» и пр. «Правда» рассказывала, будто бы Плетнев, в виду жалоб Б., пытался посадить ее в сумасшедший дом, а на ее упреки отвечал – «достаньте яду и отравитесь».

В центральных газетах во всю ширину полосы появились гигантские заголовки, типа – «Проклятие тебе, насильник, садист!» Под этими кричащим заголовками была статья (государственной важности!!), посвященная аморальным действиям профессора П. К нему на прием в качестве больной пришла гражданка Б., и профессор П. в припадке «бешеной страсти» (ему уже было за 60 лет!), вместо оказания гр-ке Б. необходимой врачебной помощи – »…искусал ей грудь и нанес ей этим тяжелую физическую и моральную травму».

Вот как прокомментировал те события профессор Я.Л. Рапопорт (1988) лично знавший гр-ку Б. – »…она (Б.) была репортером одной из московских газет (кажется, «Труд») и иногда приходила ко мне (проф. Я.Л. Рапопорту), как проректору по научной и учебной работе 2-го Московского медицинского института, за какой-нибудь информацией. Внешность ее отнюдь не вызывала никаких сексуальных эмоций и даже не ассоциировалась с такой возможностью. Это была женщина лет сорока, с удивительно непривлекательной и неопрятной внешностью. Длинная, какая-то затрепанная юбка, башмаки на низком стоптанном каблуке; выше среднего роста, брюнетка сального вида, с неопрятными космами плохо причесанных волос; пухлое, смуглое лицо с толстыми губами. Один вид ее вызывал желание поскорее освободиться от ее присутствия. И вдруг оказалось, что она – это и есть г-ка Б., «девственная жертва» похоти профессора П., «насильника, садиста!». Узнав об этом, я говорил, что кусать ее можно было только в целях самозащиты, когда другие средства самообороны от нее были исчерпаны или недоступны».

Травля, развязанная в прессе в 1937 году, производила странное впечатление тем, что была напечатана до какого бы то ни было суда над Д.Д. Плетневым. Было совершенно ясно, что подобная статья против высокопоставленного кремлевского врача могла быть напечатана в «Правде» только с разрешения высшего партийного руководства страны. Уже тогда естественно возникало подозрение, что дело идет о какой-то большой интриге против Д.Д. Плетнева.

Немедленно, т.е. до всякого суда, из невидимого центра было мобилизовано, так называемое, «общественное мнение», т.е. врачам Москвы, Киева, Тулы, Свердловска и других городов. Резолюции, которые печатались в «Правде» проведенных конференций требовали «самого сурового приговора этому извергу».

Дело Плетнева разбиралось в закрытом заседании московского суда (17-18 июля 1937 года) года. В те годы в СССР нередко приговаривали к суровому наказанию, вплоть до расстрела, за кражу мешка муки, поэтому можно было ждать беспощадного приговора над «врачом-насильником». Между тем, Д.Д. Плетнев был приговорен к 2 годам лишения свободы условно, т.е. фактически освобожден от всякого наказания. Приговор казался таким же неожиданным, как и обвинение.

Уже через 7 месяцев против «врачей-убийц» – профессоров Д.Д. Плетнева, Л.Г. Левина, И.Н Казакова и др. было выдвинуто новое обвинение в сознательном ускорении смерти В.Р. Менжинского, В.В. Куйбышева, Максима Горького и его сына. Это было воспринято советской, особенно медицинской, общественностью, казалось бы, уже привыкшей к острым блюдам 1937 года, как мрачная сенсация. Сам Д.Д. Плетнев пользовался, казалось бы, огромной популярностью, как образованный клиницист с большим врачебным опытом и как ученый, принятый на высших этажах советского руководства. Удивляло и то, что упоминаний о «садисте-Плетневе» и пациентке Б. в связи с предыдущим «делом» 1937 года в нынешнем обвинении не было. Но это удивляло только на первый взгляд. Пациентка Б. уже выполнила отведенную ей роль. «Садизм» больше никого не интересует. Механизм дискредитации ученого сработал безотказно. У обывателя и без напоминания образ Д.Д. Плетнева стойко ассоциировался с образом человека, способного на аморальные поступки на уровне культуры и извращенно-грязной фантазии, как запуганного репрессиями социума, так и авторов обвинения.

Как ни странно, Д.Д. Плетнев признает свою вину. В своих показаниях он сообщил, что эти преступления он совершал, по приказу Г. Ягоды (бывшего начальника ГПУ). Выходило, что Д.Д. Плетнев стал террористическим агентом «троцкистско-бухаринского блока», под непосредственным руководством Г. Ягоды, бывшего главы ГПУ, кстати «палача троцкистов». Так процесс против врача постепенно трансформировался в процесс против его пациентов. Этот прием в дальнейшем будет неоднократно использован в практике МГБ – КГБ.

Можно ли сомневаться в том, что между двумя процессами Плетнева существует тесная внутренняя связь? Почему злая судьба постигла именно этих врачей – Д.Д. Плетнева, Л.Г. Левина, И.Н Казакова, из большой массы их в СССР?

По одной из версий ответ следует искать в тайне гибели в 1932 году Н.С. Аллилуевой, жены Сталина. Известно, что она покончила жизнь самоубийством выстрелом себе в висок. Была попытка скрыть эту явную причину смерти даже заменой при похоронах обычной прически Н.С. Аллилуевой зачесом на висок для маскировки огнестрельной раны. Официальной версией, неуклюжей и неправдоподобной даже для дилетантов, была смерть от аппендицита (Я.Л. Рапопорт, 1988).

Посвященными в истинную причину смерти были А.Ю. Канель – главный врач кремлевской больницы, Л.Г. Левин и Д.Д. Плетнев. Всем им было предложено подписать бюллетень о смерти от аппендицита, от чего они все трое категорически отказались. Бюллетень был подписан другими врачами. Но Сталин не забыл этого отказа… Обвинение на процессе не было предъявлено только А.Ю. Канель, которая «успела» в 1936 году умереть от менингита, иначе она, конечно, разделила бы судьбу «врачей-убийц».

По другой версии, чтоб приписать троцкистам террористические акты, надо было изобрести их. С этой целью Г. Ягода был превращен в агента троцкистов, а врачи были превращены в отравителей. Обвинение в садизме, выдвинутое семь месяцев тому назад, было использовано только для того, чтоб сломить волю пожилого человека и сделать из него послушное орудие в руках ГПУ для готовившегося политического процесса. Понято, что по обвинению в насилии над «пациенткой Б.» Д.Д. Плетневу тогда грозил расстрел. Очевидно, что в июле 1937 года было достигнуто соглашение, в результате которого Д.Д. Плетнев отделался условным наказанием. Это и есть причина его фантастических признаний на процессе против «троцкистско-бухаринского блока» (Л.Д. Троцкий, 1938). По приговору суда 1938 года Д.Д. Плетнев был осужден на 25 лет лагерей. Отбыть срок ему не удалось. По официальным данным Д.Д. Плетнев был расстрелян в Орловской тюрьме в сентябре 1941 года в числе многих заключенных.

Происшедшее с Д.Д. Плетневым особенно поучительно тем, что подобный, многоходовой сценарий будет впоследствии использован и 50-е годы, при подготовке процесса против «кремлевских врачей» и разгроме еврейского антифашистского комитета (ЕАК).

Когда необходимости в изощренных интригах не было – система репрессий работала прямолинейно. Так, 27 августа 1937 года был арестован директор института им Склифосовского, большевик с 1903 г. П.Н. Обросов. Талантливый хирург, воспитанник казанской школы, соавтор одного из первых учебников «Частная хирургия». Убежденный старый большевик и революционер был объявлен «врагом народа» и 15 марта 1938 года, на основании приговора Военной коллегии Верховного Суда СССР, расстрелян.

Не только известные профессора, но и обычные врачи, были репрессированы в те годы. За 5 лет (1935-1940 гг.) только в I московском мединституте были арестованы 17 студентов медиков. Еще 14 студентов были подвергнуты общественному осуждению и исключены.

Пострадали и многие украинские врачи. В августе 1937 года были арестованы проректор Киевского медицинского института, хирург А.Д. Панченко и его жена, ассистент кафедра акушерства и гинекологии В.П. Панченко-Любченко. В этом же году были репрессированы ректор института И.С. Кондрашов и доцент кафедры хирургии И.К. Анистратенко. По ложному доносу осуждены заведующий кафедрой ЛОР-болезней профессор А.М. Пучковский и доцент Э.Э. Кристер.

В диссертационной работе Ю.С. Зальмунина (1951) были приведены количественные показатели обвинений врачей разных специальностей по г. Ленинграду за 1924-1948 гг. За этот период общее количество возбужденных дел составило – 1854, в том числе: против акушеров-гинекологов – 474, педиатров – 378, хирургов – 363, терапевтов – 328, отоларингологов – 56, психиатров – 39, кожно-венерологов – 34, невропатологов – 32, инфекционистов – 32. Более 20 дел было заведено на фтизиатров, окулистов, стоматологов. В единичных случаях это были нейрохирурги, гомеопаты, онкологи, эндокринологи, эпидемиологи, судмедэксперты и др. Две трети обвиняемых составили врачи стационаров.

Интересно, что количество уголовных дел возбужденных за «профессиональные» преступления врачей прогрессировало до 1937 года, когда оно достигли максимума (262). Позже их число постепенно уменьшалось, и, в 1948 году против врачей было возбуждено только 53 дела.

О «врачебных делах» в Северо-Кавказском регионе с 1926 по 1934 годы, оставил свои воспоминания профессор П.В. Устинов. За указанные годы было возбуждено 57 дел против врачей. Необычно, что на первом месте по количеству были дела против терапевтов (17), затем – против хирургов (16) и акушеров-гинекологов (15), педиатров (4), а также на стоматологов (2). По одному делу было возбуждено против венеролога, невропатолога и судмедэксперта.

По данным К.С. Кечек, за период с 1935 по 1940 гг., Ростовской областной судебно-медицинской экспертизой было проведены 234 экспертизы, связанные с обвинением медработников (208 врачей и 26 фельдшеров) (В.И. Акопов, 1999). В 69 случаях это были акушеры, в 31-м – гинекологи, в 80 (!) терапевты, в 6-ти – санитарные врачи и врачи других специальностей (от 1 до 5).

Олег Бобров, Эксперты Украины