Ненормативная лексика: одним – известность, другим – скамью подсудимых

В 1936 году на британском радио в прямом эфире впервые прозвучало нецензурное слово. Хотя люди сквернословили с глубокой древности, были эпохи, когда грязные выражения почти исчезали из употребления. Но в иные времена при помощи грубой брани можно было добиться известности и даже разбогатеть. «Ругаешься, словно какой-то лорд!»

Существует мнение, что крепче русских никто не выражается. Отчасти это правда, поскольку русский мат, позволяющий строить целые предложения с использованием одних лишь бранных слов, действительно остается уникальным явлением. И все же сквернословие — явление интернациональное, хотя у разных народов запретными считаются разные слова. Так, немцы и французы, ругаясь, чаще всего поминают дерьмо и все, что связано с отправлением естественных потребностей. Американцы, как и русские матерщинники, сосредоточены на половой тематике. А японцы обходятся почти без «плохих» слов, поскольку имеют возможность строить фразы особым, глубоко оскорбительным образом.

В древние времена, когда люди соблюдали всевозможные табу и верили в то, что за произнесение запретных слов их поразит гром, сквернословов, скорее всего, было немного. Зато всякий раз, когда старая система ценностей давала трещину, появлялись люди, пересыпавшие свою речь самыми грязными словами, дабы подчеркнуть свое презрение к устаревшим нормам. Те же, кто решался сквернословить публично, явно претендовали на роль бунтовщиков и ниспровергателей, что порой приносило им известность, популярность, богатство и даже уважение.

О том, что с помощью сквернословия можно привлечь к себе внимание, знали еще в Средние века. В эпоху, когда еще существовали рыцарские традиции, но многие уже начинали над ними посмеиваться, во Франции и Италии стали появляться рибальды — особые войска, главным оружием которых было сквернословие. Рибальды набирались из низов общества и ходили в бой почти или совершенно голыми. В битвах эти бойцы играли роль отделов пропаганды: перед началом сражения они выходили вперед и начинали осыпать противника насмешками и оскорблениями, демонстрируя при этом срамные части тел. Бывало, что, не снеся обиды, благородная рыцарская конница бросалась топтать нахальных рибальдов и гибла на пиках неприятельской пехоты. Хотя из самих рибальдов никто так и не прославился, слова, образованные от слова «рибальд», до сих пор входят в некоторые европейские языки и обозначают сквернословие и непристойность. Что же касается ценностей рыцарской культуры, то они со временем были благополучно ниспровергнуты.

Не отставали от рибальдов и деятели средневекового искусства. По крайней мере, в театре предшекспировской поры вполне можно было услышать крепкое словцо. Недаром английский проповедник Джон Нортбрук, написавший в 1577 году «Трактат против игры в кости, танцев, пьес и интерлюдий и прочих праздных увеселений», требовал, «чтобы комедии, которые играют в театрах, были впредь избавлены от сквернословия и грязных выражений, которые развращают добрые нравы». Обеспокоенность проповедника была вполне понятной, если учесть, что под сквернословием в те времена понимались уже не столько кривляния рибальдов, сколько богохульства. Да и в пьесах самого Уильяма Шекспира порой проскакивали весьма крепкие выражения вроде восклицания «Божьи крючья!» (имелись в виду гвозди, с помощью которых был распят Иисус).

Преследовали сквернословов тоже в соответствии с законами о богохульстве, которые в Европе существовали повсеместно. Так, в 1656 году бристольский сквернослов Джеймс Нейлер получил от Высокого парламентского суда следующий приговор: «Да будет он повторно привязан к позорному столбу и высечен; да будет лоб его заклеймен буквой В; да будет язык его пронзен железом и да будет он препровожден в тюрьму и принужден к тяжелым работам».

Что именно английский суд считал богохульством, становится ясно из другого процесса. В 1676 году некий Тейлор выругался так заковыристо, что немедленно угодил на скамью подсудимых. По материалам обвинения, сквернослов употреблял «выражения, кои нельзя слышать без содрогания, говоря, что Иисус Христос был бастардом, сводником… и что сам он не боится ни Бога, ни дьявола, ни человека». Вынося суровый приговор, лорд — верховный судья сэр Мэтью Хейл особо подчеркнул, что «подобные злые и богохульные слова оскорбляют не только Бога и веру, но и являются преступлением против государства и правительства». И тут судья был абсолютно прав, поскольку Тейлор и ему подобные скорее бравировали своим презрением к общественным нормам, чем были идейными еретиками.

Но именно потому, что английских простолюдинов за сквернословие наказывали весьма сурово, нецензурная брань стала восприниматься как привилегия истинных джентльменов. Проще говоря, ругаться стало престижно.

Показателен случай, описанный в английской нравоучительной брошюре XVII века. Согласно книге некий высокородный офицер, прогуливаясь по Ньюкаслу, «ввязался в уличную ссору с представителями низших классов», после чего «с обеих сторон в изобилии посыпались нечестивые слова». Сквернословие задело проходившего мимо священника, который тут же обратился к главарю уличных хулиганов: «О, Джон, Джон! Что я слышу! Ты же простой угольщик, а ругаешься, словно какой-то лорд! О, Джон! Разве ты не боишься того, что с тобой может случиться? Что до этого благородного джентльмена, то пусть себе ругается в свое удовольствие, но ты, Джон! Ты и такие, как ты, не должны поминать всуе имя Того, кто держит жизнь твою в руке своей!» После этого случая офицер якобы вовсе бросил ругаться, но в целом английская аристократия осталась весьма бранчливой.

«Крикнуть это слово и затем умереть»

Старания сквернословов-богохульников не пропали даром. По крайней мере, если в XVII веке, когда в Европе велись непрерывные религиозные войны, за ругань ставили клеймо на лице, то в XVIII веке над религией все чаще стали открыто смеяться. Соответственно, изменилось и отношение к людям, поминающим через слово Бога, черта или ад. Еще сильнее сквернословие распространилось в эпоху Великой французской революции, когда казалось, что настала пора ломки всех старых отношений.

Не брезговал грубой бранью и Наполеон, который во время своих легендарных вспышек гнева был не прочь употребить «солдатское» словцо. Однажды во время переговоров с австрийцами император французов заявил, что Австрия «похожа на старую шлюху, которая привыкла, что ее насилуют». Как и другие сквернословы, своей руганью Бонапарт стремился потрясти основы общества, доказывая, что он «не боится ни Бога, ни дьявола, ни человека», а потому имеет право диктовать побежденным любые условия в любой форме.

Но и с падением Наполеона мода на сквернословие не исчезла. Напротив, в 1820—1830-х годах в Европе распространилась мода на все английское, включая манеру общения английских джентльменов. Между тем британская аристократия традиционно употребляла к месту и не к месту выражения вроде «прокляни тебя Бог», «клянусь Господом» и прочие обороты, считавшиеся в те времена верхом грубости и неприличия.

И все же XIX век был в целом эпохой пуританской морали, возведенной в абсолют. Даже сами ругательства по сегодняшним меркам выглядели довольно невинно. Сохранились документы о служебных взысканиях за нецензурную брань, наложенных на офицеров армии северян времен Гражданской войны в США.

Например, лейтенант Джастис был наказан за то, что назвал сослуживца «сукиным сыном, проклятым лжецом и проклятой собакой», а лейтенант Личти обозвал недруга «чертовым дураком и сыном шлюхи». Пожалуй, самым грубым было высказывание лейтенанта Лейси, который как-то заявил, что «майор Хогг лижет зад майору Макгуиру», за что и был разжалован. В целом же солдатский лексикон отличался редкой благопристойностью. Эта пуританская идиллия и стала великолепным фоном для тех, кто хотел блеснуть с помощью площадных выражений.

Как бы ни ругались титулованные особы в приватных беседах, печатное слово XIX века хранило девственную чистоту, пока за дело не взялся Виктор Гюго. В 1862 году в свет вышел роман «Отверженные», где вдохновенно описывалась битва при Ватерлоо, а также содержалась настоящая ода французскому непечатному слову merde («дерьмо»).

В ту пору во Франции каждый был знаком с красивой легендой о гибели наполеоновской старой гвардии под английской картечью. По этой легенде, когда окруженному батальону гвардейцев предложили сдаться, генерал Камброн гордо ответил англичанам: «Гвардия умирает, но не сдается». В.Гюго не согласился с официальной версией, сообщив читателям, что отважный генерал крикнул врагам слово merde. «Из уважения к французскому читателю, — писал В.Гюго, — это слово, быть может, самое прекрасное, которое когда-либо было произнесено французом, не следует повторять. Свидетельствовать в истории о сверхчеловеческом воспрещено. На свой страх и риск мы переступим этот запрет… Крикнуть это слово и затем умереть — что может быть величественнее?»

Так, развенчав официальную легенду, писатель создал собственную, которая выглядела более человечной, более достоверной и более национальной, причем помогло ему в этом непечатное слово, впервые появившееся на страницах романа. В действительности «нецензурная» легенда В.Гюго была не ближе к исторической правде, чем официальная версия, поскольку в момент расстрела старой гвардии Камброн уже был тяжело ранен и был неспособен вообще что-либо крикнуть. Однако публика приняла роман с восторгом, а метод литературной провокации с помощью нецензурных слов не остался без почитателей.

Второй раз слово merde прогремело в 1896 году, и на сей раз не обошлось без крупного скандала. Популярный в авангардистских кругах парижский театр «Эвр» поставил пьесу молодого и никому тогда еще не известного Альфреда Жарри «Король Убю». Пьеса, представлявшая собой абсурдный фарс, начиналась словом «дерьмо», которое потом повторялось множество раз. Количество других площадных выражений тоже переходило все границы. Если первые два акта публика еще держала себя в руках, то с началом третьего известный драматург Жорж Куртелин с возмущением воскликнул: «Вы что, не видите, что Жарри издевается над нами?!»

Теперь фарс переместился со сцены в зрительский зал. Одни кричали, что пьеса молодого драматурга «посильнее Эсхила», другие свистели, а третьи покидали зал. Порядок в театре был восстановлен лишь после того, как актер Фирмен Жемье, игравший главную роль, начал отплясывать на сцене жигу. На следующий день весь Париж только и говорил, что о скандальной премьере, и А.Жарри проснулся знаменитым. Впрочем, известность эта не была синонимом успеха, поскольку пьесу сняли с показа. Администрация театра прекратила сотрудничать с А.Жарри, а других желающих поддержать его талант так и не нашлось.

Уязвленный молодой человек ударился в беспробудное пьянство и наркотические эксперименты, а единственной отрадой для него стали дурацкие выходки в стиле самого короля Убю. Несостоявшийся драматург плевался из окна горохом по прогуливавшейся публике, стрелял из пистолета по паукам, ползавшим по его квартире, и, конечно, непрерывно сквернословил.

Прижизненного признания он так и не добился и умер в 1907 году в возрасте 34 лет. Зато место в истории театра А.Жарри себе обеспечил, поскольку, по мнению современных критиков, его «Король Убю» стал родоначальником сразу нескольких направлений в театральном искусстве, включая сюрреализм и театр абсурда. Так или иначе, вновь устои общественной морали оказались поколебленными. И вновь нецензурная лексика оказалась в роли тарана в руках тех, кто стремился их расшатать.

Четыре буквы

Попытки заработать популярность на сквернословии предпринимались и после А.Жарри. Так, в 1936 году английский комедийный актер Гектор Такстер попытался прославиться, став первым человеком, произнесшим нецензурное выражение в радиоэфире. Актер употребил слово «задница», но большой славы этим не снискал. Напротив, Г.Такстер практически погубил этим свою карьеру. Зато после Второй мировой войны людей, пошедших по его стопам, оказалось довольно много, и многие сумели по-настоящему преуспеть.

Первым крупным успехом сквернословия в ХХ веке можно назвать роман Джеймса Джонса «Отныне и вовек», вышедший в 1951 году. Дж.Джонс, воевавший на Тихом океане, посвятил свой роман армии Соединенных Штатов и описал казарменный быт с небывалым до той поры натурализмом. Сакраментальное слово f**k употреблялось в книге несколько сотен раз. Хотя это и попирало общественную мораль, публика восприняла новаторство писателя с благосклонностью.

Роман стал крупным событием в литературной жизни того времени, и Дж.Джонс получил Национальную книжную премию за 1952 год. С тех пор знаменитое слово из четырех букв стало появляться на страницах литературных произведений так часто, что общественность вскоре перестала обращать на него внимание.

Если в США писателей-сквернословов защищала поправка о свободе слова, то в Европе за право печатать непечатное нужно было еще побороться. Так, роман Дэвида Герберта Лоуренса «Любовник леди Чаттерлей», в котором слово на букву f употреблялось ненамного реже, чем у Дж.Джонса, сразу после выхода в свет в 1928 году в Великобритании был запрещен как противоречащий нормам общественной морали, а его тираж — изъят и уничтожен.

Запрет действовал до 1960 года, когда напечатать книгу решило издательство Penguin Books. Оно немедленно оказалось под судом по обвинению в распространении непристойностей. Процесс вызвал огромный общественный интерес, поскольку всего лишь за год до слушаний был принят новый акт «О публикациях непристойного содержания». Согласно этому закону непристойности могли быть опубликованы, если произведение в целом имело художественную ценность. Оставалось лишь решить, обладает ли роман Д.Лоуренса такой ценностью. Поскольку в пользу романа высказались маститые британские критики, роман «Любовник леди Чаттерлей» был с триумфом реабилитирован.

Более того, процесс привлек внимание общественности не только к роману, но и к издательству Penguin Books. Книга была распродана за один день, и издательство несколько раз допечатывало бестселлер. Кроме того, сквернословие вновь нанесло общественным устоям существенный удар, поскольку решение суда стало прецедентом, после которого британские деятели культуры стали активно эксплуатировать всю безграничную сферу непристойного.

Тем временем нецензурная лексика уже искала случая закрепиться на сцене. Тут проблемы с законом могли возникнуть даже у американцев, поскольку во многих штатах действовали законы против публичного сквернословия. Так, в 1961 году популярный американский комик Ленни Брюс попал под арест за то, что использовал непечатные выражения в своих эстрадных номерах. Л.Брюс был человеком, который точно знал, чего хочет от жизни, а хотел он лишь одного — денег и ради них был готов пойти на что угодно.

В 1951 году, еще будучи безвестным ресторанным юмористом, Л.Брюс украл в прачечной костюм священника, переоделся в него и начал собирать деньги от имени несуществующего «фонда брата Матиаса» в пользу лепрозория в Британской Гвиане. Деньги текли ручьем, пока полиция не арестовала Л.Брюса. В тот раз ему удалось выкрутиться, поскольку, как выяснилось в суде, колония прокаженных в Британской Гвиане действительно существовала, а значит, и деньги теоретически могли предназначаться для больных.

Тогда Л.Брюс нашел себе новую нишу — стал выступать с острыми сатирическими репризами, в которых критика американских реалий перемежалась с четырехбуквенными словами. И дело пошло. К 1961 году, когда его лексиконом наконец-то обеспокоились власти, комик имел общенациональную известность. С тех пор Л.Брюса не раз арестовывали. Он умер в 1964 году, находясь под судом.

Тем не менее у Л.Брюса нашлись продолжатели, которым повезло больше. Комик Джордж Карлин в 1972 году начал выступать с монологом «Семь слов, которые нельзя говорить по телевидению», принесшим ему славу и успех. Монолог активно прокручивался в эфире одной крупной радиостанции, пока некий радиослушатель не подал на нее в суд. Слушатель возмущался тем, что монолог, в котором неоднократно звучали те самые семь слов, услышал его несовершеннолетний сын.

Дело многократно пересматривалось, пока в 1978 году Верховный суд США не признал за радиостанциями страны право транслировать любую нецензурщину, но только не тогда, когда у радиоприемников могут оказаться дети.

Между тем борцов за право выражаться на публике становилось все больше, причем за публичное сквернословие брались уже люди вполне респектабельные. В 1965 году Англию потряс скандал, героем которого стал известный театральный критик Кеннет Тинан. Подобно А.Жарри, К.Тинан с юности был большим любителем эпатажа. Вдобавок он пережил серьезную личную драму, после которой превратился в закоренелого циника: когда в 1948 году умер его отец, Питер Тинан, выяснилось, что на самом деле он был сэром Питером Пикоком, аристократом и бывшим мэром Уоррингтона, 20 лет успешно обманывавшим всех, живя на две семьи.

Именно К.Тинану выпала сомнительная честь стать первым человеком, использовавшим слово f**k на ТВ. В ходе вечернего эфира

Би-Би-Си он заявил: «Я сомневаюсь, что существуют еще рациональные люди, для которых слово «f**k» оставалось бы дьявольским, бунтарским или совершенно неприемлемым». Но такие люди еще существовали. Выходку критика обсуждали даже в парламенте, причем один из консерваторов заявил, что теперь К.Тинану остается только пойти и повеситься. Но он не повесился и всю оставшуюся жизнь боролся против цензуры.

С тех пор как слово из четырех букв прозвучало в телеэфире, поток сквернословия было уже не остановить. Отныне выражались все. Так, астронавт Базз Олдрин, прогуливаясь в 1969 году по поверхности Луны, воскликнул: «Твою мать! Я только что наложил дерьма в свой скафандр!» Продолжали ругаться и на ТВ. Широкую известность приобрел случай 1976 года, когда музыканты панк-группы Sex Pistols сказали в прямом эфире все, что они думают о ведущем, пригласившем их в студию.

Не оставили своих привычек и аристократы. В том же 1976 году супруг британской королевы, герцог Эдинбургский, «послал» назойливых папарацци, поскольку не знал, что камера уже включена. Герцог вообще отличается приверженностью традициям. В 2004 году он, разглядывая собственный портрет кисти авангардного художника, воскликнул в духе шекспировских героев: «Божьи крючья! Лишь бы не пришлось вешать это на стену!» До этого эпизода большинство британцев считали, что выражение про крючья умерло где-то в XVIII веке.

Наконец, за ненормативную лексику взялись и представители бизнеса. Хотя грубая брань во все времена была неотъемлемой частью производственных отношений, только вторая половина ХХ века позволила сделать сквернословие частью корпоративной политики. Одним из первых за внедрение ненормативной лексики в жизнь своей компании взялся американец Дов Чарни — хозяин и бессменный руководитель компании American Apparel, производящей футболки, шорты и нижнее белье.

Начав свой бизнес в 1970-е годы, Д.Чарни завел весьма специфические порядки. Понятия трудовой дисциплины на его предприятии фактически не существовало. Работникам разрешалось пить на работе, одеваться как вздумается и, разумеется, сквернословить. Поскольку в компании по большей части работали женщины, плохо говорившие по-английски, этими привилегиями пользовался главным образом сам Д.Чарни. К тому же он взял за обычай домогаться чуть ли не каждую из своих сотрудниц, в чем обычно преуспевал.

Своеобразная корпоративная культура American Apparel распространялась не только на трудовой коллектив. Деловые встречи Д.Чарни обычно проводил в собственном доме и общался с партнерами, будучи почти или полностью голым. Следованием культуре речи бизнесмен себя тоже не утруждал. «Когда я работаю с креативными людьми, — говорил Д.Чарни, — я использую язык улиц. Порой он бывает довольно забористым». Деловая репутация предпринимателя от всего этого нисколько не пострадала, и сегодня American Apparel — одно из крупнейших текстильных производств США, которое имеет в штате 4 тыс. человек и производит около 1 млн футболок в неделю.

Если Д.Чарни сделал сквернословие частью корпоративной культуры, то некоторые предприниматели стали использовать нецензурные слова при создании брэндов. Так, в Англии несколько гей-клубов объединились в единую сеть, которая занимается проведением увеселительных мероприятий, имеет единую систему скидок и т.п., под названием FUKC. Хотя FUKC — всего лишь аббревиатура, означающая «Братство клубов Соединенного Королевства», любому ясно, какое слово получится, если последние две буквы поменять местами.

Порой предприниматели вовсе не прибегают к маскировке. Так, в 2000 году норвежцы Ким Стокке и Фроде Гоа зарегистрировали бренд Shit(r) и основали одноименную компанию, которая занялась производством скейтбордов, спортивной одежды и аксессуаров. Покупатели их продукции с гордостью носят одежду с логотипом «дерьмо».

Сегодня сквернословие на Западе заняло весьма почтенную нишу. Ругаются герои голливудских фильмов, ругаются известные спортсмены, писатели и даже политики — словом, ругаются все, кто стремится доказать, что «не боится ни Бога, ни дьявола, ни человека». Но как раз потому, что ругаются все, шоковый эффект, которым наслаждались сквернословы прошлого, сейчас практически утрачен, да и табу, которые нынешние бунтари жаждали бы разрушить, уже практически не осталось. Так что скоро, вероятно, сквернословы начнут придумывать ругательства пострашнее, чем приевшиеся слова из четырех букв.

Андрей Сергеев, «Коммерсант-Деньги»