Закономерное поражение: Красная Армия могла бы стать боеспособной только к концу 1940-х годов

За последние годы увидело свет немало работ, посвященных Великой Отечественной войне. К сожалению, многие из них содержат выводы из трагедии ее начального периода, которые кажутся нам несколько поверхностными. А потому представляется необходимым глубже разобраться в причинах былых поражений, чтобы не повторять однажды совершенных ошибок. Царское наследие

Так, в качестве одной из причин «низкого качества» войск Красной Армии, и прежде всего ее командного состава в 1941 г., выдвигается «слом военной организации России» большевиками в 1917 г. Но это далеко не так. Уже 8 мая 1918 г. был создан Всероссийский Главный штаб, в который вошло «старое» Главное управление Генерального штаба, а также другие дореволюционные органы военного управления. Всего же к концу Гражданской войны в РККА служили, кроме 639 генштабистов, еще около 75 тыс. бывших генералов и офицеров, в том числе 65 тыс. так называемых «офицеров военного времени».

И здесь уместно рассказать о том, что же представлял из себя офицерский корпус русской армии к осени 1917 г. Термин «офицеры военного времени» означал лиц, произведенных в офицерский чин, как правило, либо после досрочного выпуска из военного училища, либо после окончания ускоренных курсов, либо просто по решению соответствующих военачальников. После мобилизации кадровых офицеров запаса в 1914 г. и с учетом досрочных выпусков военных училищ численность русского офицерского корпуса в начале Первой мировой войны составила около 80 тыс. человек, из которых более 50 тыс. безвозвратно выбыли в ходе боев 1914-1917 гг. За тот же период армия получила примерно 220 тыс. прапорщиков. В результате к осени 1917 г. в пехотных полках только 4% офицеров были «кадровыми», причем начинали они войну младшими офицерами. До 50% офицеров военного времени не имели даже общего среднего образования, около 80% прапорщиков происходили из крестьян, половина из них была выпущена во второй половине 1916 — первой половине 1917 г. и практически не имела никакого военного опыта. Иного и не могло быть, ибо к осени 1917 г. командный состав действующей армии (примерно 70% численности офицерского корпуса) практически соответствовал числу лиц в России, имевших какое-либо образование (хотя бы и низшее).

С окончанием Гражданской войны, несмотря на десятикратное сокращение Вооруженных сил, бывшие офицеры составляли свыше 30% от общей численности комсостава, причем многие из них занимали высшие командные, штабные и другие должности. Хотя в конце 1920-х — начале 1930-х гг. были уволены 47 тыс. командиров РККА, некогда носивших офицерские погоны, тысячи их (правда, преимущественно офицеров военного времени) приняли активное участие в Великой Отечественной войне. Достаточно вспомнить хотя бы Бориса Шапошникова, Алексея Антонова, Александра Василевского, Леонида Говорова, Ивана Петрова, Федора Толбухина. Более 40 командующих армиями в 1941-1945 гг. стали офицерами еще на Первой мировой.

А командиры кто?

Приведем цитату из стенограммы совещания в Кремле начальствующего состава Красной Армии, посвященного итогам боевых действий против Финляндии, 14-17 апреля 1940 г. Говорит комбриг Пшенников (погиб в 1941 г.), командир 142-й стрелковой дивизии, которая была развернута до штата военного времени накануне «зимней» войны: «Я и командование всех частей прибыли к месту мобилизации дивизии на 3-й день… Дивизия укомплектовывалась до момента отправки последнего эшелона… и отправилась к месту ее назначения с некомплектом людского состава 10%, конского 23%, автотранспорта 60%… Когда мы получили возможность проверить боевую подготовку полученного личного состава, то оказалось, что до 47% красноармейского состава не знало материальной части положенного ему оружия. Это главным образом относилось к станковым пулеметчикам и ручным пулеметчикам. До 60% личного состава, призванного из запаса, не стреляло в течение трех последних лет. Командный состав не знал друг друга и бойцов, и наоборот… Тактическая подготовка у наших бойцов и командиров была слабой, особенно для действий в лесистой местности. Пример — из начальствующего состава дивизии оказалось только 17% знающих компас, карту и умеющих ходить по азимуту. Командный состав, особенно его среднее звено, не умеет использовать мощный огонь пехоты. Управление огнем и движением на поле боя фактически отсутствовали».

Даже из этого выступления видно, насколько остра была накануне 1941 г. кадровая проблема. Безусловно, ее пытались решить, однако в 1938 г. некомплект командно-начальствующего состава РККА (без ВВС и ВМФ) к штатной численности составлял 34%, в 1939 г. — 32%. К началу 1941 г. он хотя и снизился до 19%, но выражался цифрой более 80 тыс. человек. Уровень военного образования начальствующего состава (подчеркнем — мирного времени) к началу Великой Отечественной оказался следующим: 7% имели высшее военное образование, 60% — среднее, 25% — «ускоренное» и у 12% военное и специальное образование отсутствовало.

Такое положение в современных публикациях нередко объясняется сталинскими репрессиями, в период которых были уволены из Вооруженных сил, осуждены около 40 тыс. командиров различных рангов. Но это менее 7% всей численности командно-политического и технического состава Красной Армии. Часть репрессированных реабилитировали до Великой Отечественной войны или в начале ее. Безусловно, урон был нанесен значительный, однако не следует и преувеличивать его, особенно если учесть, что 40 тыс. человек — это общее число уволенных из РККА по всем основаниям (в 1935-1936 гг., т.е. до начала «чисток», только из Сухопутных войск увольнялось ежегодно около 6 тыс. человек).

В условиях дефицита кадров организационные мероприятия вызывали крупномасштабные перемещения комсостава. Если в 1937 г. было выдвинуто на новые должности 29 тыс. и перемещено 40 тыс. командиров, то только за 10 месяцев 1938 г. — соответственно 59 тыс. и 41 тыс., т. е. новые должности заняли 100 тыс. человек. В 1939 г. было произведено 246 626 перемещений (69% всего командного состава). Как следствие «кадровой чехарды» — к моменту нападения гитлеровской Германии и ее союзников на СССР 50% советских командармов занимали свою должность до 3 месяцев, не более полугода (а то и меньше) командовали своими соединениями свыше половины командиров стрелковых, кавалерийских и механизированных корпусов и почти столько же командиров таких же дивизий (командиры авиакорпусов и авиадивизий — 100 и 91, 4% соответственно).

К тому же подготовка кадров в военных училищах СССР до 1938 г. была ориентирована исключительно на потребности армии мирного времени (т.е. на восполнение естественной убыли командного состава), о накоплении командных кадров со средним военным образованием для покрытия потребности военного времени не могло быть и речи. Затем последовало форсирование процессов обучения командиров, в первую очередь среднего звена, в том числе и в ущерб качеству (сроки обучения были сокращены в полтора раза. Однако, например, по планам с 1938 по 1941 г. численность автобронетанковых войск военного времени увеличивалась в 5,9 раза, войск мирного времени — почти в 10 раз, а емкость соответствующих военных училищ — только в 1,6 раза. В стрелковых войсках все было наоборот: численность войск военного времени увеличивалась в 1,2 раза, мирного времени — в 2,8 раза, а емкость военных училищ — почти в 7 раз. Вдобавок из имевшихся к лету 1941 г. 230 военных училищ 77 (33%) открылись в период с июля 1939 г. по декабрь 1940 г., то есть до начала Великой Отечественной не могли сделать ни одного полноценного выпуска.

И когда «грянул гром», советские командиры всех степеней оказались в массе своей не способны решать задачи по функциональному предназначению, так как в течение года-полутора лет успели «проскочить» несколько должностных ступеней, ни на одной не успев толком освоить свои обязанности. А уже после первые месяцев боев их и вовсе заменили выпускники курсов подготовки комсостава запаса и младшие лейтенанты из числа младшего начсостава (всего за 1937-1940 гг. их было подготовлено более 448,3 тыс., т.е. на одного выпускника военного училища приходилось семеро таких «специалистов»). Необходимые знания и опыт им пришлось получать на полях сражений.

Но, кстати, именно такое развитие событий соответствовало мобилизационному плану, согласно которому из положенного по штатам военного времени 1 млн. 4 тыс. лиц начальствующего состава только 527,5 тыс. состояли в кадрах Красной Армии на 1 января 1941 г. При этом в период мобилизации планировалось провести выпуск военных училищ 93,1 тыс. человек, присвоить соответствующие звания 121,1 тыс. человек, имеющим высшее образование и призвать из запаса 465,2 тыс. командиров (призванные из запаса помимо занятия штатных должностей должны были составить резерв для восполнения потерь — около четверти миллиона человек).

Таким образом, после проведения мобилизации подавляющее большинство начальствующего состава (с учетом отмеченного выше низкого уровня военной подготовки кадрового начсостава) должны были составить люди с весьма приблизительным представлением о военном деле. Планировалось, что в ходе первого года войны ситуация усугубится и, более того, образуется некомплект начсостава в размере 120-160 тыс. человек.

Неважная замена

«Тяжелая артиллерия 3-й танковой дивизии, выполняя данные ей указания, была вынуждена стрелять в туман. Первый снаряд разорвался в 50 м от моего командирского танка, второй — в 50 м позади него. Я предположил, что следующий снаряд попадет прямо в машину, и приказал водителю повернуть вправо. Но он начал нервничать при этом непривычном для него грохоте и въехал на полном ходу в ров… Я решил переправиться через реку и найти командира полка. Но мне не удалось обнаружить его командный пункт… Танков дивизии не было видно; они все еще находились на северном берегу реки. Поэтому я послал сопровождавшего меня офицера обратно, приказав привести сюда танки. На переднем крае творилось что-то непонятное; на мои вопросы ответили, что происходит смена рот, расположенных на переднем крае… О приказе на наступление люди ничего не знали. Наблюдатель тяжелого артиллерийского дивизиона сидел без дела у пехотинцев. Где находится противник, никто не знал; разведчиков перед фронтом не было. Я приказал прекратить этот странный маневр… С командиром полка, прибывшим ко мне через некоторое время, я отправился на рекогносцировку переднего края обороны противника и продвигался с ним вперед до тех пор, пока не попал под обстрел… Не стану отрицать: я был очень рассержен всем случившимся».

Где же и когда происходил описанный выше беспорядок? В нашей армии в начале войны? Нет, эти строки принадлежит генералу Гейнцу Гудериану, и рассказывает он о боях его 19-го армейского корпуса в сентябре 1939 г. В этой цитате перечислено большинство типичных недостатков вновь сформированных, не имеющих боевого опыта войск любого государства: нарушение взаимодействия, отсутствие информации о своих задачах и противнике, слабая разведка, плохая организация огневого поражения, неустойчивое тыловое и техническое обеспечение и т.д. и т.п.

Все эти «недуги» преодолимы, однако время, необходимое для этого (а иногда и сама возможность их устранения), зависит от многих факторов — силы противостоящего противника, имеющихся материальных ресурсов, уровня предварительной подготовки личного состава и командиров. Что касается противника, то в сентябре 1939 г. немцы столкнулись с заведомо слабейшей армией, которой и самой были присущи все перечисленные недостатки, причем у поляков не было «козырных карт» (например, мощных укреплений, как у финнов, или флота, как у англичан). В конечном счете Германия получила почти два года для «отладки» своей военной машины в реальных условиях войны. Следовательно, вермахт в этом смысле имел вполне объективное, реальное и, возможно, решающее превосходство над советскими войсками.

Так почему же РККА не удалось решить кадровую проблему? Конечно, определенную роль сыграли экономические соображения — слишком дорого обходился выпускник военного училища стране, задыхавшейся из-за нехватки квалифицированных кадров. Более того, во второй половине 1920-х гг. имущественное положение комсостава было настолько бедственным, что руководство военного ведомства неоднократно обращалось в высшие инстанции страны, разъясняя: в подобных условиях нельзя набрать в военные учебные заведения курсантов с необходимыми интеллектуальными, физическими и моральными показателями. Через полтора десятка лет те, кого набрали, встретили войну в качестве командиров полков и дивизий…

Но не менее важно и другое. Руководство страны, а в известной степени — и Наркомата обороны, в первой половине 1930-х гг. занималось вопросами РККА преимущественно в том ее виде, который она имела в мирное время. Облик отмобилизованной армии военного времени, ее реальные возможности в известной степени оставались для них абстракцией, совокупностью цифр из мобилизационных планов, пусть и хорошо проработанных. Иного трудно было бы ожидать в условиях «мирной передышки», когда нападение противника, превосходящего в силе ВС СССР, в ближайшее время не предвиделось, зато локальные конфликты, напротив, и предвиделись, и реально происходили. Да еще над этими руководителями довлел старый военный опыт (в том числе и опыт «офицеров военного времени»), подсказывавший, что в пехоте, составлявшей в то время львиную долю войск, в качестве комвзвода можно обойтись и «запасником». Когда же в конце десятилетия «вдруг» выяснилось, что пехотный командир на самом деле должен быть командиром общевойсковым, организатором взаимодействия родов войск, что его первейшим делом является управление огнем пехоты и артиллерии, времени на подготовку таких командиров уже не осталось.

Планов громадье…

В Советском Союзе, как и в любом государстве, мобилизационные планы в той или иной форме существовали на протяжении всей его истории, однако степень их соответствия возможностям страны и требованиям обстановки (т.е. реальность) в разные периоды была различной. Рассмотрим лишь один аспект мобплана 1941 г. (МП-41) — количество, организацию и запланированный уровень обеспечения вооружением, военной техникой и другими материальными средствами соединений РККА в случае войны.

При приеме Наркомата обороны Семеном Тимошенко от Климента Ворошилова в мае 1940 г. было установлено и отражено в соответствующем акте следующее: «В связи с войной (финской. — Авт.) и значительным передислоцированием войск мобилизационный план нарушен. Нового мобилизационного плана Наркомат обороны не имеет. Мероприятия по отмобилизованию распорядительным порядком полностью не разработаны».

Однако МП не мог быть составлен ранее, чем «созреет» план стратегического развертывания Вооруженных сил, очередной вариант которого (следующий после действовавшего с 1937 г.) был разработан в середине 1940 г. Затем процесс «созревания» продолжился — очередные варианты «Соображений по развертыванию» представили Сталину и его ближайшему окружению в сентябре и октябре 1940 г. Наконец, на основе последнего, «окончательного» варианта осенью 1940 г. был разработан проект мобилизационного плана на 1941 г., который по требованию руководства НКО неоднократно перерабатывался в направлении увеличения боевого состава Красной Армии и был, наконец, утвержден в феврале 1941 г. Именно в этот период — с октября 1940 г. по февраль 1941 г. — в МП были внесены изменения, заложившие основу трагедии первых месяцев Великой Отечественной.

Параллельно с разработкой мобплана шла работа над организационным совершенствованием соединений и частей РККА. Степень «продуманности» этих мероприятий хорошо видна на примере истории воссоздания в середине 1940 г. механизированных корпусов — спустя полгода после их расформирования. Вот как это выглядит в изложении Маршала Советского Союза Матвея Захарова, в ту пору помощника начальника Генерального штаба по организационно-мобилизационным и материально-техническим вопросам: «В конце мая 1940 г. состоялся мой разговор с первым заместителем начальника Генерального штаба И.В. Смородиновым о разработке новой организационной структуры механизированного корпуса. Когда я пришел к И.В. Смородинову, он мне сказал: «Вчера вечером… нас с Борисом Михайловичем (Шапошниковым, начальником Генерального штаба. — Авт.) вызывали к Сталину. Он спросил нас, почему в нашей армии нет механизированных и танковых корпусов. Опыт войны немецко-фашистской армии в Польше и на Западе показывает их ценность в бою. Нам надо немедленно этот вопрос рассмотреть и сформировать несколько корпусов, в которых бы имелось 1000-1200 танков. Рассмотрите этот вопрос и дайте в ближайшее время предложение».

Такая постановка вопроса вызвала недоумение. Видимо, целесообразно было доложить И.В. Сталину об имевшемся штатном построении механизированного корпуса и просить его разрешения, исходя из расчетов и плана поступления от промышленности танков, вновь сформировать механизированные корпуса применительно к ранее существовавшей организационно-штатной структуре, в которую, может быть, целесообразно внести лишь некоторые изменения.

И.В. Смородинов сказал, что он не может обсуждать этот вопрос, так как было получено указание Сталина — механизированный корпус иметь в составе двух танковых и одной мотострелковой дивизий по подобию немецкого корпуса, а в танковых полках иметь не менее 200 танков.

Для разработки организационно-штатной структуры я предложил привлечь начальника Бронетанкового управления комкора Д.Г. Павлова. Пусть он теперь докажет, что командир танкового полка сумеет управлять полком в 200 танков: ведь в 1939 г. на комиссии под председательством Г.И. Кулика комкор Павлов говорил о трудностях управления механизированным корпусом в 560 танков.

И.В. Смородинов ответил, что мы, мол, командиру полка дадим «ромбик» (в то время еще не было генеральских званий и «ромб» соответствовал званию «комбриг»). Мною было замечено, что не «ромбик» для полка в 200 танков играет роль, все дело в трудностях управления.

На этом наш разговор был закончен, и разработка организационно-штатной структуры корпуса была сосредоточена в руках И. В. Смородинова и Д.Г. Павлова».

Подобного рода ситуации в то время возникали не раз — и при реорганизации ВВС, и при создании воздушно-десантных корпусов, и в других случаях. В результате МП-41 разительно отличался от своего первоначального варианта — проекта мобплана в октябре 1940 г. Если второй документ составлен с учетом реальных возможностей, более-менее сбалансирован, обеспечен материальными и людскими ресурсами, то первый — как бы «перспективный»: чтобы привести его в действие, требуется «изыскать» дополнительно тысячи танков, орудий, минометов. Особенно рельефно это выражается в обеспечении запланированных формирований военного времени танками (подсчет ориентировочный, без учета ВДВ, учебных, запасных и прочих частей): согласно проекту мобплана октября 1940 г. требовалось 19 448 машин, а по МП-41-35 680. А на 1 января 1941 г. имелось 21 564 танка.

В первом случае потребности мобилизационного развертывания в целом удовлетворяется наличием танков (оговоримся, что реальная картина была сложнее, и для формирования мехкорпусов пришлось взять танковые батальоны почти всех стрелковых дивизий, за исключением дальневосточных). По мере поступления от промышленности новых современных машин старые Т-26 и БТ можно было бы в плановом порядке ремонтировать и иметь некоторый резерв, а частично — и списывать. Во втором случае — обеспечить даже мехкорпуса и танковые дивизии удалось бы не ранее чем через два года, потребности мобилизационного развертывания — через три года, а перевооружиться на современные танки — вообще в необозримом будущем, до наступления которого «тянуть лямку» должны были все те же Т-26 и БТ. При этом надо иметь в виду, что ресурс двигателей типа М-17, устанавливавшихся в танки БТ и Т-28, составлял от 100 до 300-400 часов работы в зависимости от времени их изготовления, а знаменитый дизель В-2 в те годы едва преодолевал 100-часовой рубеж.

Расчеты на песке

Предвоенные планы, в частности, в МП-41, содержат еще несколько «подводных камней», к наиболее опасным из которых относится полное игнорирование накопления ВВТ в запасах РККА с целью оперативного восполнения потерь, понесенных войсками в первые несколько месяцев войны. В НКО отнесли вопросы восполнения потерь к сфере планирования работы промышленности в военное время, т.е. ограничились включением соответствующих показателей в мобилизационную заявку наркомата. Хотя это можно понять — имевшихся ресурсов едва хватало (а чаще не хватало) даже для спланированных формирований, какие уж тут резервы. Хорошей иллюстрацией этого служит артиллерийское вооружение, положение с которым было (по сравнению, например, с танками) относительно благополучным.

Из данных таблицы ясно: незначительный резерв имелся лишь по стрелковому оружию и отдельным артиллерийским системам, не имевшим решающего значения. Войска, оснащенные подобным образом, потеряв часть вооружения в первый, самый напряженный период боевых действий, не смогли бы восстановить боеспособность — обеспечивающим органам просто нечего было бы подать на замену утраченного. И опять, как и в примере с танками, ситуация могла бы измениться только через несколько лет после утверждения МП-41.

Примечание:

* исходя из планов серийного производства на 1941 г.

** винтовки, карабины, пистолеты-пулеметы, пистолеты, револьверы.

Острейшей проблемой РККА был автомобильный и гужевой транспорт. Для укомплектования частей до штатов военного времени из народного хозяйства следовало изъять более 670 тыс. лошадей (практически — каждую пятую из имевшихся годных). Из 5,5 млн. грузовых автомобилей, необходимых армии, к началу 1941 г. имелось немногим более 2 млн. (2,2 млн. планировалось изъять при мобилизации, до 45% имевшегося в промышленности автотранспорта). Только в приграничные округа планировалось подать из народного хозяйства более миллиона единиц автомобилей, тракторов, прицепов, мотоциклов. Естественно, и сроки проведения такого грандиозного мероприятия требовались солидные, и условия соответствующие, например, бесперебойная напряженная работа железнодорожного транспорта. Последствия нарушения подачи этого транспорта ясны — дивизии можно назвать хоть моторизованными, хоть мотострелковыми, но без нужного числа автомобилей они от этого быстрее двигаться пешком не станут.

Выше мы называли план МП-41 «перспективным». Действительно, для того чтобы получить возможность реализовать заложенные в нем идеи, Красной Армии требовалось несколько лет «перестройки и ускорения» в условиях мирного времени. Более того, на это время многие (если не большинство) соединений и частей приводились в практически небоеспособное состояние. Подобным образом тогдашний Генеральный штаб, организатор всех основных процессов в армии, имел право вести себя только в одном случае — при наличии абсолютных гарантий мира на все ближайшие годы. Однако в действительности такими «гарантиями» оказалось лишь мнение Сталина и его окружения.

Анатольев Александр, Николаев Сергей, НВО