Великие аферисты: корнет Савин

Чин корнета, никем не оспариваемый, соответствует прапорщику и хорунжему и свидетельствует о том, что какое-то время (вряд ли долгое) наш герой прослужил в лёгкой кавалерии.  Наиболее ранние легенды о Савине относятся к 1874 году, когда ему (если верить названной им самим дате рождения) было около двадцати лет. Речь идёт о краже драгоценностей из Зимнего и Мраморного дворцов в Петербурге. 

Николай Герасимович Савин родился в 1854 году в Канаде, крещён в России 11 января 1855 года. Его родители — потомственный дворянин Герасим Савин и Фанни Савина, урождённая графиня де Тулуз-Лотрек.

Молодость Савина, по его словам, прошла в среде «золотой молодёжи» и была заполнена главным образом галантными похождениями вперемежку с карточной игрой и попойками. Он якобы дружил со Львом Толстым и участвовал в войне с турками, где был ранен в левую руку.

«Карьера». Наиболее ранние легенды о Савине относятся к 1874 году, когда ему (если верить названной им самим дате рождения) было около двадцати лет. Речь идёт о краже драгоценностей из Зимнего и Мраморного дворцов в Петербурге.

В Мраморном дворце проживала великая княгиня Александра Иосифовна, супруга Константина Николаевича. Сегодня имя этого великого князя мало что говорит широкой публике. Между тем он был одним из главных вдохновителей самых успешных реформ в российской истории, обессмертивших царствование его старшего брата Александра II. С 1865 года и до конца правления Александра II Константин Николаевич возглавлял Государственный совет — совещательный орган при императоре.

И вот у супруги этого «полудержавного властелина» пропали бриллианты с ризы иконы, подаренной ей тестем, Николаем I. Полиция быстро установила, что камни сдал в ломбард капитан Варпаховский, один из адъютантов Николая Константиновича — сына Константина Николаевича и Александры Иосифовны. Конечно, Варпаховский мог сам украсть бриллианты из Мраморного дворца. Но одновременно исчезли несколько драгоценных безделушек из спальни императрицы в Зимнем дворце, куда капитана не приглашали. Арестованный Варпаховский отрицал участие в кражах, но признал, что сдавал драгоценности в ломбард по поручению своего шефа, Николая Константиновича.

Запирался он в краже бриллиантов до последнего и признал свою вину лишь в присутствии дяди-императора. Семья была шокирована. Большого скандала решили избежать ценой малого: 11 декабря 1874 года Александр II подписал указ, по которому его племянник объявлялся серьёзно больным и нуждающимся в особом лечении. В неофициальном же порядке Николаю Константиновичу был навечно запрещён въезд в обе столицы; в бумагах, касающихся императорского дома, запрещалось упоминать его имя. Его лишили всех званий и наград и вычеркнули из списков полка, а долю наследства передали младшим братьям.

Уверяют, что Савин, будучи адъютантом Николая Константиновича, участвовал в кутежах с Фанни Лир, что он чуть ли не лично выламывал камни из оклада иконы и занимался их реализацией, за что якобы был изгнан с воинской службы и даже сослан в Сибирь. Однако слухи эти ничем не подтверждены. Мемуаристы, осведомлённые о подоплёке высылки царского племянника, фамилии Савина не упоминают.

Посещение Болгарии в 1886 или 1887 году — едва ли не самый знаменитый эпизод авантюрной карьеры Савина (правда, в истории Болгарии этот визит остался незамеченным).

В те времена Болгария была автономным княжеством в составе Османской империи. Неуклюжие действия русского двора, пытавшегося посадить на болгарский трон угодного кандидата, привели к разрыву дипломатических отношений между Россией и Болгарией.

Савин прибыл в Болгарию под именем графа де Тулуз-Лотрека. В Софии Савин якобы подружился с могущественным членом Регентского совета С. Стамболовым и даже крестил у него дочь. Когда же он выхлопотал у парижских банкиров большой кредит для Болгарии, Стамболов предложил ему выдвинуть свою кандидатуру на болгарский трон. Народное собрание избрало мнимого графа князем, и он отправился к султану Абдул-Гамиду для утверждения в должности. В Турции, однако, его опознал знакомый ему по Петербургу парикмахер, г-н Верну. Несостоявшегося князя арестовали и под конвоем препроводили в Россию. Если бы не эта досадная случайность, сетовал Савин, он преподнёс бы Болгарию России без единой капли крови.

В 1891 году присяжные заседатели Московского окружного суда признали бывшего корнета Николая Герасимовича Савина виновным в ранее совершённых четырёх крупных мошенничествах. Он был выслан в Томскую губернию, но с места ссылки бежал, объявился в Калужской губернии и оттуда переправился за границу.

Чего только не числится за отставным корнетом, — подделка банкнот, одурачивание европейских ювелиров, продажа фиктивных земель и поместий, преподнесение в дар высоким особам дорогих лошадей, взятых напрокат, и т. д., и т. п. Главное оружие афериста — хорошо подвешенный язык и располагающая внешность. Тем и другим Савин обладал в избытке.

Однажды, поселившись при полном безденежье в лучшем венском отеле, Савин послал телеграмму в Париж в известный банкирский дом с просьбой указать, могут ли ему учесть в Вене вексель в 50 тысяч франков. Ответную телеграмму банка с указанием адреса венской конторы он показал хозяину гостиницы, объяснив, что ввиду воскресного дня получит деньги на следующий день. Заняв у наивного хозяина 10 тысяч франков на посещение клуба, он тут же укатил в Брюссель.

В знаменитом казино Монте-Карло Савин начал с того, что потребовал безвозмездную ссуду, которую администрация выплачивала в дым проигравшимся, чтобы тем было на что добраться до дома. Игроку, получившему такую ссуду, навсегда запрещалось посещать заведение. Савин же, прикарманив деньги, переоделся и на следующий день как ни в чем не бывало явился в казино. Подойдя к столу, он с невнятным бормотанием бросил какую-то монету, а потом, не обращая внимания на выпавший номер, истошно заорал: «Я выиграл, выиграл!» Ошарашенный такой наглостью крупье попытался возражать, но Савин пришёл в бешенство, принялся рвать на себе одежду и вопить: «Давайте, обкрадывайте меня! Пусть все посетители видят, как с нами обходятся!» Чтобы избежать скандала, администрация отдала жулику «выигрыш».

Не все мошенничества Савина носили одноразовый характер. Одним из самых знаменитых его дел стала поставка русских лошадей для итальянской армии, обновлявшей тогда конный парк. Представленный им план поставок был одобрен военным министерством Италии. Некоторое время лошади поступали исправно, пока в один прекрасный день поставщик не исчез в неизвестном направлении, присвоив крупную сумму.

В 1892 году в Санкт-Петербурге завершалась реконструкция Исаакиевского собора. Предстояло разобрать леса, изготовленные из ценной древесины. Савин явился к подрядчику в кавалерийском мундире, назвался графом и попросил ознакомить со стройкой, попутно выясняя породы дерева и их стоимость. Спустя пару дней он зашёл снова, на этот раз в компании двух англичан. А на следующее утро к собору прибыли какие-то рабочие, которые принялись разбирать леса и укладывать их на подводы. Когда подрядчик поднял крик, бригадир артельщиков сунул ему бумажку, подтверждающую продажу лесов английской фирме и получение задатка в размере 10 тысяч рублей (корнет, похоже, любил круглые числа).

За эту аферу Савина якобы сослали в Нарымский край. Однако в автобиографии он утверждал, что уже в декабре 1893 года перебрался из Владивостока в Америку, а спустя пять лет получил американское гражданство. Согласно альтернативным источникам, Савин, поселившись в Сан-Франциско под именем графа де Тулуз-Лотрека, занимался сбором денег на строительство Транссибирской магистрали. Накопив таким способом изрядный капитал, он вернулся в Европу.

В конце 1902 года Савин вновь объявился в России и был арестован в Козлове. В газетах появилось сообщение о его смерти. «На самом же деле, — пишет Гиляровский, — он был отправлен в Сибирь пешком по зимнему этапу, бежал на Амур, перебрался на знаменитую китайскую Желтугу и был главарём 7000 бродяг всех народов, которые и основали Желтугинскую республику, впоследствии разогнанную войсками».

Желтугинской (иначе Желтухинской) республикой называли нелегальную колонию старателей, возникшую на китайской территории неподалёку от русско-китайской границы. Экспедиции против этого прибежища уголовников, видимо, предпринимались неоднократно, но окончательно искоренить его не удавалось. Непонятно, впрочем, когда Савин успел поруководить желтухинскими бродягами. Уже 12 сентября 1903 года «Петербургская Газета» объявила: «Пользующийся громкой известностью по своим всесветным уголовным авантюрам, лишённый всех прав Николай Савин в настоящее время препровождается в Петербург из Лиссабона, где арестован и выдан русскому правительству».

В Лиссабоне Савин в качестве графа де Тулуз-Лотрека пытался обманом получить в каком-то учреждении крупную сумму денег, но был разоблачён и схвачен. Его посадили на бразильский пароход, следующий в Гамбург, с намерением выдать властям Российской империи. Затем передали в распоряжение русских полицейских чинов, которые заперли корнета-перестарка в одиночной каюте.

Но в Гамбурге положение Савина осложнилось ещё больше. Во-первых, обнаружились свидетельства предыдущих побегов оного из заключения при провозе через германскую территорию. Во-вторых, всплыло прошлогоднее обвинение в мошенничестве в Бремене. Если бы дело ограничилось только этим, задерживать в Германии мошенника, депортированного в Россию Португалией, вероятно, не стали бы.

Но 26 сентября 1903 года газета «Новости дня» сообщила, что надежды петербуржцев на скорую встречу со знаменитостью не оправдываются: «На днях возвратились в Петербург чины сыскной полиции, которые были командированы в Португалию, чтобы принять Савина и перевезти его в Россию. Как известно, Савин был уже доставлен в Гамбург, но оказалось, что он мошенническим путём в 1902 году получил большую сумму денег из одного берлинского банка. Вследствие этого Савин препровождён туда, будет судиться и, если будет осуждён, то лишь после отбытия наказания может быть доставлен в Россию».

4 сентября 1911 года газета «Русское слово» поместила сообщение о прибытии в Тулу по этапу знаменитого корнета Савина, препровождённого из Калуги «для опроса по делу о попытке размена в банкирской конторе братьев Волковых купонов Аргентинской Республики».

О том, что происходило с Савиным перед этим, свидетельствует журналист Гиляровский: «Бежал из Нарымского края, преважно разгуливал в Москве, явился в своё бывшее калужское имение и, наконец, кажется, в г. Боровске был арестован и препровождён в Томск, где и судился окружным судом, а оттуда был переслан в Эстляндию этапным порядком, снова судился в Митаве по новому какому-то делу».

Савина пересылали судиться то в города Европейской России, то опять в Сибирь. В общей сложности он 25 лет сидел по всевозможным тюрьмам.

«Герой» революции. Продолжение легенды о Савине возникло, вероятно, намного позже. Рассказывали, что после Февральской революции 1917 года он неведомым образом оказался начальником караула в Зимнем дворце. Как-то раз к нему явился американец, выразивший желание купить дворец, разобрать его и перевезти в Америку. Савин в качестве владельца дворца быстро договорился о цене, взял в архиве первую попавшуюся бумагу с гербовой печатью, отрезал исписанную нижнюю часть и начертил расписку, добавив для солидности оттиски монет с двуглавым орлом. К этому свидетельству о праве владения прилагалась огромная связка очень больших и очень старых ключей.

Когда американец передал Савину два чемодана денег, во дворце внезапно погас свет. Савин сказал: «Я позвонил на станцию, чтобы с завтрашнего дня счёт за электричество посылали вам». Этот фокус понадобился, чтобы американец не вздумал расхаживать по Зимнему. Проводив покупателя, Савин срочно уволился с должности начальника караула и растворился на просторах революционной России. Его преемник очень веселился, когда американец показал ему изготовленную Савиным купчую: «Долговое обязательство. Настоящим удостоверяю, что податель сего, подданный Америки мистер Джонсон, должен (далее шла сумма со множеством нулей, уплаченная американцем, — единственное, что тот мог понять без знания русского языка) подданному России Хлестакову». А внизу, после подписи с красивым росчерком, мелко добавлено: «Дураков не сеют, не жнут».

После Гражданской войны Савин обнаруживается на Дальнем Востоке. Большевики, опасаясь столкновения с японцами, создали там буферную Дальневосточную республику (ДВР). В Приамурье ещё держались белые. Здесь шла борьба между социалистическим по преимуществу Народным собранием и временным Приамурским правительством, в котором Савин, по слухам, добивался министерского поста.

25—26 октября белые войска оставляют Владивосток. И почти семидесятилетний корнет Савин перемещается в памятную ему Болгарию. Здесь он рассказывает о событиях тридцатипятилетней давности и тычет всем документы, подтверждающие его права на болгарский престол — старинные, с сургучными печатями и прочими официальными атрибутами. На неискушённых людей они производили впечатление подлинных. У Савина нашлись сторонники среди белоэмигрантов, которым очень хотелось видеть на болгарском троне русского.

В Софии Савин умудрился облапошить какого-то англичанина. Тот обратился к английским властям, и вскоре компетентные органы Великобритании располагали неплохим досье на «нового претендента». В итоге Савин получил предписание в 24 часа покинуть Болгарию под угрозой высылки в Советский Союз. Деньги, полученные от англичанина, были растранжирены, и весь багаж Савина состоял из картонной трубочки с бережно свёрнутыми бумагами, доказывающими его права на болгарский престол. Бумаги эти он вскоре продал какому-то любителю старины (не исключено, что продано было даже несколько комплектов).

После болгарской катастрофы Савин надолго исчезает из поля зрения белой эмиграции — факт, который злые языки связывали с его отсидками в тюрьмах разных европейских стран. Вынырнул он через несколько лет в Маньчжурии, где выходцев из России тогда было пруд пруди.

В Харбине высокий, представительный старик с военной выправкой явился к С. А. Макарову, директору громадного универсального магазина «Чурин», и предложил большую партию золотых часов по смехотворно низкой цене. Он показал образец часов — золотых, с клеймом швейцарской фирмы Павла Буре, — а также оплаченный счёт, накладную на вагон и свидетельство страховой компании. Осведомившись, куда выгружать часы в случае согласия с ценой, гость попросил аванс, при этом имел неосторожность отрекомендоваться Савиным. «Не тот ли это знаменитый корнет?» — подумал Макаров. Он заказал две чашки чая и, вызвав мальчишку-посыльного, сунул ему записку с пометкой: «Срочный заказ, отнести в экспедицию».

Через три часа, когда Макаров и гость всё ещё вели переговоры, раздался телефонный звонок. Приказчик рассказал, что справлялся на товарной станции насчёт вагона с золотыми часами и начальник станции обозвал его дураком: вагоны стоят открытые на запасных путях, в них уголь, кирпич, камни, какое может быть золото? Что касается указанной в документах страховой компании, то она прекратила своё существование восемь лет назад. Старик Савин ушёл, как побитый пёс, а в русской газете, издаваемой в Харбине, появилось объявление: «Соотечественники! Один тип, который продал Зимний дворец американскому миллионеру, осчастливил своим присутствием наш город. Предлагает вагон золотых часов. Остерегайтесь!»

Некоторое время Савин оставался в Харбине. Не имея возможности зарабатывать привычными методами, он спал в ночлежке, питался в столовой при православном монастыре.

Закат «карьеры». В 1931 году английская журналистка Стелла Бенсон наткнулась на Савина в Гонконге, где бывший граф де Тулуз-Лотрек перебивался по больницам, ночлежкам и домам призрения, не утратив, впрочем, бравады и вкуса к жизни.

Сам же корнет доживал век в Шанхае. Высокий, костистый старик с толстовской бородой, сутулый, но бодрый, в сильно поношенном костюме и древней мягкой шляпе был желанным гостем в советском консульстве, — вероятно, в качестве друга Перовской и Желябова, в которых большевики чтили своих предшественников. Однако подачками консульства прожить было невозможно, а интернационального жулья в Шанхае и без старого корнета хватало. Савин ходил в порт, знакомился с моряками, водил их по злачным местам, рассказывая о себе трогательные истории: яхта затонула в бурю, обокрали китайцы и т. п. Англичане, французы, немцы, итальянцы — все принимали его за земляка и подавали по мере возможности. В портовых кабаках за приведённых двух иностранцев платили стакан водки. Савин стал лысеть и очень раздался в объёме из-за цирроза печени, ходил, шаркая стоптанными подошвами старых ботинок, — какая уж тут военная выправка!

Дату смерти Савина обычно определяют весьма условно — «после 1933 года», хотя называется и 1937 год. По слухам, восьмидесятилетний корнет упал на улице и был доставлен в госпиталь для бедняков при французской католической миссии. Здесь его принимали за француза, пока в госпиталь не забрёл русский монах, обходивший шанхайские тюрьмы и больницы для утешения тех, о ком все забыли. Исповедавшись монаху, Савин той же ночью скончался. Его христианского имени никто не знал, так что и помянуть толком было невозможно. На кладбище гроб вёз рикша, за ним ехал русский таксист с монахом и ещё двумя соотечественниками. Из русского цветочного магазина прислали небольшой венок, перевязанный трёхцветным флагом. Возле кладбища такси оставили, рикше сказали идти шагом. Монах прочитал молитву, остальные подтянули «Упокой, Господи, душу усопшего раба Твоего». Двое рабочих опустили гроб в яму; монах достал мешочек и со словами «Это русская земля» высыпал в могилу.

SVdevelopment