В сознании современной Германии Хоэншёнхаузен – это тюрьма, ставшая посмертным символом социалистического режима Восточной части страны. С 1951 по 1990 годы там находился главный следственный изолятор ГДР, о существовании которого стало известно только после объединения Германии в 1990 году. Тогда же, с рассекречиванием архивов Штази и появлением свидетельств жертв режима, мир узнал о методах, которыми правительство ГДР поддерживало своё существование.
Тюрьма Хоэншёнхаузен быстро стала тюрьмой Штази №1, чему способствовали уникальные методы пыток и допросов
История Хоэншёнхаузен началась после Второй мировой войны и разделения Германии на зоны влияния между Великобританией, Францией, США и СССР. Первая троица взяла под свой контроль западную часть страны, впоследствии Федеративную Республику Германию (ФРГ), а СССР – восточную (ГДР).
В Восточной Германии для поддержания и укрепления режима с 1950 года действовала тайная полиция под руководством Министерства государственной безопасности ГДР – Штази. Эта секретная служба стала известна своими методами получения информации и поддержания порядка, во многом повторяющими методы советских коллег из МГБ и КГБ.
Из 44 тюрем, существовавших в Восточной Германии с 1949 по 1989 годы, 16 контролировало Министерство госбезопасности ГДР. Как и многие тюрьмы из числа тех, что использовались Штази, Хоэншёнхаузен основана в месте, которое изначально не предназначалось для тюрьмы. До 1939 года здание строилось для кухни Национал-социалистической благотворительной организации.
В 1945 году территорию заняли советские войска, и на месте кухни и расположенных рядом бараков начал базироваться «Специальный лагерь №3». Он стал транзитной тюрьмой, куда привозили новых заключённых, а затем перераспределяли в другие места. Позже на бывшей индустриальной территории, занятой советскими войсками, стала базироваться тюрьма, трудовой лагерь «X» и различные отделы по работе с вооружением, шпионажем и уголовными делами.
До 1946 году основную массу заключённых составляли люди, симпатизировавшие нацистскому режиму, но попадались и те, кого советская власть расценивала как угрозу из-за недовольства оккупацией или принадлежности к иной партии. Позже Хоэншёнхаузен стала тюрьмой советского МГБ №1 – центром управления 17 тюрьмами для «вражеских элементов» Восточной Германии.
С этого момента в ней также могли оказываться члены демократических партий и граждане ГДР, которые пытались выехать в ФРГ или каким-то образом критиковали новый режим. В некоторых случаях политические заключённые продавались на запад в ФРГ — с 1963 года это стал новый метод заработка Восточной Германии.
ФРГ выкупила почти 34 тысячи политических заключённых за примерно 3,5 миллиарда немецких марок. Иными словами, люди что были арестованы за попытку бегства в Западную Германию, в итоге могли там оказаться таким путём. Зачастую их отправляли прямо из тюрьмы на Запад без возможности попрощаться с семьёй и друзьями. К моменту объединения Германии и окончания «продаж» эта практика привела к значительному оттоку интеллектуального капитала из ГДР.
К 1947 году в Хоэншёнхаузен достроили подвальные помещения с «особыми условиями». Среди заключённых их называли U-Boot («субмарина») из-за сходства помещений без окон с военной подлодкой, которая к тому же повторяла форму здания – букву «U». До 1951 года «Субмарина» оставалась главным следственным изолятором МГБ в ГДР, а с 1951 по 1960 годы – главным СИЗО Штази.
«Субмарина» – это более 60 камер, каждая размером 10,5 квадратных метров, без обогрева и с круглосуточным освещением. Отопление и вентиляцию оборудовали только в 1948 году. Из удобств: деревянная скамья для сна и ведро вместо туалета.
С 1947 по 1953 годы в «Субмарине» использовались камеры пыток, также называемые «стрессовыми позициями». Они разделялись на стоячие камеры размером в квадратный метр, камеры которые могли наполняться холодной водой, а также «приземистые» камеры. Их использовали после ареста, чтобы «подготовить» человека к допросу. Дизайн стрессовых позиций рассчитан так, чтобы сделать пребывание в них максимально невыносимым.
Находиться в маленьких или стоячих камерах на протяжении нескольких часов физически тяжело, так как нельзя сесть или повернуться. Если они наполнялись водой, человек рисковал заболеть или «застудить» почки. При этом в помещении круглые сутки горел свет, и человек не мог спать. После часов в таких камерах людей забирали на допросы, которые порой длились сутками.
Новый функционал тюрьма приобрела после образования Министерства государственной безопасности Восточной Германии в 1950 году. Его сотрудники увидели в этом месте огромный потенциал для «работы на благо поддержания режима». В эти же годы силами арестантов достроили новое здание, а вместе с ним и 200 камер и комнат для допросов. Когда в 1960-х годах «Субмарину» закрыли, всех заключённых из неё перевели в достроенную часть.
Изоляция стала одним из основных методов подавления заключённых, и камеры в этом успешно помогали. В новом здании тюрьмы их основная часть не сильно отличалась от тех же тюрем в Потсдаме или Котбусе, но были и особенные «достижения» в плане архитектуры. Например, камера, полностью обитая резиной, без источников света или звука. С 1972 года для прогулки заключённых стали использовать «тигриные клетки» – спецпомещения во дворе, по форме скорее напоминающее каменную коробку с решёткой вместо потолка.
Уже после закрытия тюрьмы в помещениях для фотографирования новоприбывших обнаружили рентгеновские аппараты. По одной из теорий, которая перекликается со статистикой раковых заболеваний у бывших заключённых, рентген ставили за стулом для фотосъемки новых арестантов. Если человек задерживался на нём слишком долго – он получал дозу облучения на всю жизнь. Предполагается, что таким образом Штази пытались добиться долгосрочного эффекта на здоровье заключённых.
Спецслужбы ГДР практиковали массовое наблюдение за гражданами, порой устраивая у них провокации и вызывая паранойю
Хоэншёнхаузен была конечным этапом работы с диссидентами, но попаданию туда предшествовала работа, проделанная тайной полицией. На глобальном уровне главным партийным инструментом стало наблюдение за гражданами ГДР. Если спецслужбы узнавали о человеке что-то, что могло стать угрозой для партии, с ним начинали проводить более детальную работу и организовывали слежку.
Штази имела развитую систему наблюдения и психологической работы с гражданами. Часто люди не знали, что на них заведено дело, до самого ареста. Но даже тайно собирая информацию, спецслужба не могла её использовать для обвинений, так как получила незаконно. Поэтому, помимо привычного фото и видеонаблюдения, использовался психологический подход, подобранный индивидуально для каждого конкретного случая. Его основная цель – заставить человека самого сфабриковать на себя дело.
Одна из самых распространённых существовавших практик – Zersetzung, или «разложение». Тайная полиция имела доступ ко многим областям жизни граждан, поэтому порой незаметным образом вмешивалась в их жизнь на бюрократическом или повседневном уровне. Например, использовала газлайтинг: к подозреваемому приходили домой, пока хозяев нет, и переставляли предметы, заменяли лекарства или время на будильниках.
Человек не знал, что находится под наблюдением, поэтому воспринимал изменения как повод для сомнения в собственном рассудке.
Для выведения подозреваемого из психологического равновесия Штази могли начать звонить по ночам или отправлять членам семьи компрометирующие фотографии. Известен случай, когда жене отправили вибратор, чтобы спровоцировать ревность и недоверие мужа.
Однако главным оружием Штази считались «теневые сотрудники» – секретно завербованные гражданские. К 1990 году неофициальная сеть информантов составляла более 180 тысяч человек. В каждом доме находился как минимум один «домовой офицер», который записывал кто, к кому и в какое время приходит. Дела заводились даже на школьников с пометкой «носит западную одежду», «демонстрирует пацифистские замашки» или «интересуется панком».
Неофициальные сотрудники были главным оружием в подпольной гражданской войне, которую МГБ вело с противниками режима ГДР. Их также называли «лёгкими организма, который был связующим звеном между МГБ и его врагами». Часто главной причиной доноса служила даже не вера в партию, а зависть, ревность или вражда.
—Я хотел бы дать вам наводку, относящуюся к контрабанде порнографии в ГДР. Запишите следующее:. бывший житель ГДР, который с тех пор эмигрировал в Западную Германию, контрабандист, в настоящее время в Лейпциге..
—С кем я говорю?
—Я бы предпочел не говорить, конечно. Это небольшая расплата, потому что он сильно меня обеспокоил и очень плохо говорил о вашей стране. Так сказать, небольшая месть!
пример частного обращения доносчика
После открытия архивов Штази в 1992 году люди начали просматривать дела, заведённые на них тайной полицией, и содержащие отчёты по слежки и доносам. Среди тех, кто находил дело на себя, по большей части были не бывшие заключённые, а обычные граждане. У кого-то в прошлом обрывалась карьера, и он хотел узнать истинные причины. Многие обнаруживали, что их партнёры или друзья доносили на них. И наоборот – становилось понятно, кто из друзей не сломался под давлением Штази и отказался сотрудничать.
В некоторых случаях информанты становились инициаторами событий, которые в дальнейшем расценивались как измена. Существовали так называемые «шпионы Ромео», которых Штази использовали для обработки особо ценных «западных элементов». Один из бывших заключённых Хоэншёнхаузен рассказывал, что встретил девушку по дороге из Западной Германии на конференцию в Лейпциге (ГДР).
После того, как у них завязался роман, она начала уговаривать вывезти её в Западную часть. В момент, когда он пытался вернуться на Запад, его остановили на границе. В машине нашли письмо от этой девушки, муж которой оказался сотрудником Штази. Ему выдвинули обвинения в шпионаже, торговле людьми и государственной измене, после чего отправили в тюрьму на два с половиной года.
Демонстрируя такую индивидуальную инициативу, общество узаконило потребность правительства в надзоре. Благодаря их активному послушанию, люди внесли необходимый вклад во всестороннее наблюдение и сами стали частью этой системы.
Хедвиг Рихтер
историк, профессор кафедры Новой Истории в Военном Университете Мюнхена, цитата по Der Spiegel
Не все становились информантами по собственной инициативе, некоторые просто не могли отказать тайной полиции в сотрудничестве. Если доносить требовалось на члена семьи, люди пытались «помочь» родному человеку и сообщали только хорошее о нём. Однако в случае ареста спецслужбы старались использовать против человека любую личную информацию.
Порой сотрудники Штази арестовывали человека прямо на улице и держали в тюрьме без объяснения причин, требуя подписать нужные признания
Арест подозреваемых часто происходил прямо на улице. Человека сажали в автомобиль марки Barkas без окон, который колесил по городу долгое время, чтобы сбить пассажиров с толку. Машина приезжала сразу в гараж внутри здания тюрьмы, так что люди не видели улицу и место, где оказались, или понять, какое время суток за окном. По прибытию в Хоэншёнхаузен людей раздевали догола и в перчатках обыскивали все отверстия на теле на случай контрабанды.
В здании также имелась особая световая система оповещения – под потолком загорались специальные красные лампочки, если кто-то шёл по коридору. Это позволяло конвоировать заключённых, не давая им увидеть друг друга. Новоприбывшие не знали, где они, почему, и кто ещё из их окружения задержан.
Но не только заключённые не знали о своём местонахождении. Значительная часть домов, окружающих тюрьму, занималась сотрудниками Министерства. В остальных случаях жители Лихтенберга, района, где находится Хоэншёнхаузен, видели забор тюрьмы, но не знали, что за ним находится. Здание не отмечалось на картах Берлина, к нему никто не мог подойти. В ближайших домах Штази селила только своих сотрудников.
В разговоре с TJ нынешний директор Мемориала Хоэншёнхаузен Хельге Хайдемайер рассказал, что знаком с одним из жителей Лихтенберга, дом которого в 1980-е находился напротив тюрьмы. Каждый раз смотря на здание его семья видела, что оно регулярно освещено и окружено фабричными постройками, но не знала – что именно там находится. Им казалось, что это просто промышленная зона.
После ареста человека события разворачивались по отлаженной системе. Для начала допрашиваемого сажали напротив окна — это был единственный момент за день, когда он мог увидеть дневной свет, которого его лишали. В этот момент разговор с ним начинали дружелюбно, чтобы он расслабился и потерял бдительность. Затем сотрудник мог выйти в коридор «поговорить с коллегой», а в разговоре ненароком обронить знакомое допрашиваемому имя, либо косвенно упомянуть о его родственниках. Через намёки до него доносили ложную информацию и воздействовали на его психику, подталкивая к признанию в чём-либо.
Бесконечные допросы и отсутствие какой-либо определённости влияли на людей по-разному. Иногда это приводило к неожиданным для Штази результатам. Один из бывших заключённых исправительной колонии ГДР Лотар Шульц рассказывал, что за почти два года тюрьмы трое других арестантов, включая одного сокамерника, погибли.
Один повесился в общем туалете после того, как его жена потребовала развод, у второго случился сердечный приступ ночью, и охрана не пришла на помощь, а третий, 28-летний Вернер Грайфендорф, поджёг себя с криками «Мама, я хочу, наконец, быть свободным!». Перед этим он страдал депрессией, потому что не мог попасть к семье в Западную Германию.
Историю о самоподжоге заключённого долгое время скрывали. Свидетельство о смерти «пропало», а снова появилось уже в изменённом виде. В день похорон погибшего въезд на территорию кладбища закрыли, чтобы избежать западных посетителей и журналистов. Некоторым арестантам, которые стали очевидцами самосожжения, продлили сроки, чтобы они не распространили информацию об этом.
Позже о произошедшем всё равно узнали, но инцидент подавали как результат сумасшествия покойного. Лишь в 2013 году репортёр газеты BZ am Sonntag Томас Киттан натолкнулся в старых архивах на файл под кодовым названием «Факел» и обнародовал документы из него. С тех пор история Грайфендорфа стала частью экспозиции Мемориала Котбусовской тюрьмы .
Конец тюрьмам под контролем Штази пришёл с «Понедельничными демонстрациями», начавшимися в сентябре 1989 года в Лейпциге. Каждый понедельник люди протестовали, требуя гражданских свобод и открытия границы между ГДР и ФРГ. Вскоре протесты охватили всю Восточную Германию, а в феврале 1990 года руководство Социалистической единой партии Германии ушло в отставку.
Штази пыталась препятствовать рассекречиванию документов и уничтожила часть архивов
Тюрьма Хоэншёнхаузен закрылась в 1990 году после падения Берлинской стены и объединения ФРГ и ГДР. В том же году инициативная группа бывших заключённых занялась организацией мемориала на её территории. Нынешние власти поддерживают инициативы по сохранению памяти и открыли архивы для граждан, так что любой может проверить, фигурировал ли он в делах спецслужб. По официальным данным архива Штази, с 1991 по 2019 годы больше трёх миллионов человек подали запросы на просмотр своего личного дела.
Не вся архивная информация сохранилась. После падения Берлинской стены в 1989 году тайная полиция сожгла значительную часть документов. Бывших сотрудников спецслужбы не преследовали, – суды проводили только над высшими чинами, поэтому многие избежали ответственности.
В 2000-х годах стало известно, что бывшие работники Штази продолжали работать в административных и государственных областях. А в 2006 году выяснилось, что в архиве Штази, который хранил документы и свидетельства преступлений тайной полиции, работали люди, бывшие в прошлом сотрудниками спецслужбы.
Власти ГДР официально отрицали наличие политических заключённых в стране. Этот термин использовался только по отношению к жертвам национал-социализма. О политзаключённых впервые заговорили во время амнистии по случаю 22-й годовщины ГДР. При этом, по разным данным, примерное количество людей отсидевших по политическим причинам, варьируется между 200 и 300 тысячами человек. Международный совет по реабилитации жертв пыток (МСР) называет цифры от 300 до 500 тысяч.
После падения режима около 200 тысяч человек подали на реабилитацию, а примерно 40 тысяч получают пенсию жертв режима. Согласно информации на сайте Хоэншёнхауезен, бывшие заключённые «Специального лагеря №3» и «Субмарины», подавшие ходатайства о пересмотре дел в Военную прокуратуру России, также реабилитированы.
Мемориал Хоэншёнхаузен стал одним из главных свидетельств преступлений Штази
За годы существования мемориал Хоэншёнхаузена собрал более 900 подтверждений о событиях, которые происходили в тюрьме. Поскольку архивные фотографии в период её функционирования не сохранились, эти свидетельства особенно важны. Часть из них встречается в постоянной экспозиции музея, остальные находятся в обработке «Офиса по работе с очевидцами» при мемориале. Архивные документы раннего периода истории тюрьмы, когда на её территории ещё находился советский лагерь, хранятся в Москве.
В прошлом мемориал сталкивался с критикой со стороны семей бывших сотрудников Штази. По словам гида Хоэншёнхаузен Лотара Шульца, случались даже открытые споры в музее. Иногда это были провокации, а иногда просто несогласие, но суть сводилась к тому, что посетители настаивали, что представленные факты не происходили, либо не считаются нарушением прав человека.
Бывшие сотрудники Штази периодически пытаются лоббировать закрытие Мемориала через Общество правовой и гуманитарной поддержки. В последние десять лет ситуация для Хоэншёнхаузен развивается в лучшую сторону: в Лихтенберг приезжают новые семьи, не связанные в прошлом с работой тюрьмы, и потому не считающие нужным её защищать.
Не было никакого специального события или исторической даты, которая заставила нас открыть этот музей. Главное – это желание тех, кто когда-то был здесь заключён. Сегодня наличие такого музея особенно важно. Когда он был открыт в 1995 году, память о коммунистической диктатуре в Германии была жива, но теперь, 20 лет спустя, вы получаете новое поколение людей, тех, кто не имеет никакого опыта жизни при диктатуре.
Во времена, когда люди начинают больше симпатизировать экстремальным позициям в политической сфере – как в случае с партией AfD (правая и ультраправая партия Германии — прим. TJ), становится особенно важным показать, в чём преимущество демократии, и в чём недостаток диктатуры.
Хельге Хайдемайер
директор мемориала Хоэншёнхаузен
Мемориал Хоэншёнхаузен считается одним из главных свидетельств преступлений режима ГДР. Часть бывших арестантов до сих пор работает там – участвуют в работе музея, в подготовке экспозиции и организации экскурсионных туров. В числе таких гидов и Лотар Шульц. До ареста он работал с советскими коллегами из Петербурга над установкой и запуском водо-водяного ядерного реактора (ВВЭР-440).
Власти ГДР хотели отправить Шульца получать докторскую в Москву, но накануне он отказался вступать в партию по личным причинам, и поездку отменили. Тогда у молодого инженера начались проблемы с поиском работы, и он с женой задумался о переезде на Запад. Но единственной возможностью оказаться там человеку с таким образованием — попасться Штази, чтобы затем его перепродали в ФРГ.
В 1978 году Шульца арестовали за выступление с баннером: «С одобрения партии мою жену, болгарского врача, запугивают в Грайфсвальде, за то что она училась в России». Его первый допрос длился 22 часа. План о выкупе не сработал, и Шульц отсидел в тюрьме Котбуса почти два года. С 2015 года он работает гидом в Хоэншёнхаузен, и, несмотря на всё произошедшее, рассказывает о тюрьме и тех событиях с оптимизмом.
Это не типичная экскурсия по музею. Я могу объяснить, что с вами происходит, когда вы оказываетесь заперты и больше не распоряжаетесь своей свободой. У людей есть психологический предел. Почему некоторые настолько теряют надежду, что совершают в тюрьме самоубийство? На своём примере я объясняю, что может произойти всё что угодно, но в итоге – всегда есть надежда на будущее.
Лотар Шульц
гид мемориала тюрьмы Хоэншёнхаузен