Конец союза красных и Махно: “Поблагодарили за борьбу против белых, а потом расстреляли”

И большевики, и махновцы искренне считали себя революционерами, но имели совершенно разные представления о будущем, пишет DSNEWS.ua. Первые боролись за установление своего полного контроля над обществом, за ничем не ограниченную диктатуру партийного руководства, – вторые воевали за свободу и самоуправление трудящихся, ограниченную лишь общими решениями самих крестьян и рабочих. Примирить сторонников этих двух программ было невозможно. Но они могли объединиться для отпора общему врагу. Так уже было в феврале-мае 1919 года и при изгнании деникинцев. Так произошло и осенью 1920-го, когда большевики и махновцы объединились против армии генерала Врангеля.

Союз заключили, но обе стороны не доверяли друг другу и даже не слишком это скрывали. В циркулярах ЦК КП(б)У ставилась задача «нейтрализовать разлагающую работу» анархо-махновцев и «не допускать общения наших частей с махновскими». С другой стороны, по свидетельству анархиста Петра Аршинова, «никто среди махновцев не верил в продолжительность и прочность соглашения с большевиками. На основании прошлого каждый ожидал, что они непременно придумают повод для нового похода на махновщину. Но ввиду политической обстановки полагали, что соглашение продлится три-четыре месяца». Этот срок предполагалось использовать для максимально широкого распространения махновских и анархических идей, для организации системы Вольных Советов и других безгосударственных экспериментов.

Роль основного организатора пропаганды, прежде всего в городах, приняла на себя Конфедерация анархических организаций Украины «Набат» (КАУ). Секретариат КАУ и Харьковская группа «Набат» вышли из подполья в начале октября 1920-го, вслед за ними легализовались анархисты Киева, Одессы, Екатеринослава, Полтавы и др. В больших городах открывались анархические клубы и библиотеки, кроме того, в Харькове работало издательство «Вольное братство», издавались газеты «Набат» и «Голос махновца». Под руководством «набатовцев» прошло несколько забастовок с экономическими требованиями.

Не менее активно анархисты работали и в селах. Лучше всего об этом известно на примере Гуляй-поля, неофициальной махновской столицы. В воспоминаниях Петра Аршинова и Виктора Белаша рассказывается, что в ноябре 1920-го гуляпольцы «не меньше 5-7 раз собирались всем селом на сход, постепенно, тщательно и осторожно подвигаясь к решению вопросов самоуправления». Обсуждались вопросы о налаживании работы школ и театра, политических и общеобразовательных курсов для взрослых. Разрабатывались «Основные положения о вольном трудовом Совете». В условиях военной разрухи удалось реализовать «уравнительное обеспечение в денежной и натуральной форме» для всех рабочих и служащих села.

В Гуляй-поле РПАУ вошла 26 октября 1920-го, после тяжелого боя с белыми, в котором погибло до тысячи махновцев. После этого армия отправилась в дальнейший рейд по тылу Врангеля, а в селе остались батальон гарнизонной службы, высший военно-политический орган Совет революционных повстанцев Украины (СРПУ) и раненые. Среди них был и сам Нестор Махно: почти всю осень 1920-го он находился не в строю, лечился после ранения. Командование армией на это время было поручено Семену Каретнику.

Основной задачей СРП в ближайший месяц стало формирование новых повстанческих частей. К концу ноября в Гуляй-поле находилось уже около четырех тысяч бойцов. Примерно столько же махновцев стояли небольшими отрядами в других местах Александровской губернии.

Тем временем в Харькове и других городах анархисты усиливали критику власти. Газета «Голос махновца» открыто заявляла: «Коммунисты несут нам новое крепостничество, новое рабство. (…) Мы всегда будем идейными непримиримыми врагами партии коммунистов-большевиков». Центральное управление чрезвычайных комиссий Украины (Цупчрезком) расценило эти слова как «явный призыв к вооруженной борьбе». СРПУ тщетно призывал «набатовцев» к сдержанности, — на его обращения Секретариат КАУ отвечал, что «анархисты как организация с Советской властью ни о чем не договаривались, ни в какие соглашения не вступали».

С разгромом Врангеля РПАУ становилась не нужна. Петр Аршинов вспоминал: «Как только в Гуляй-поле прибыла телеграмма о том, что Каретник с повстанческой армией уже в Крыму и пошел на занятие Симферополя, помощник Махно, Григорий Василевский, воскликнул: “Конец соглашению! Ручаюсь чем угодно, что через неделю большевики будут громить нас”.

РПАУ вошла в Крым 8 ноября, в Симферополе была 13-го, а 15-го заняла Евпаторию и встала здесь на гарнизонную службу. Белые еще контролировали Ялту и Керчь, а руководство красного Южного фронта начало разработку операции против махновцев. Приказом комфронта Фрунзе с 17 ноября на выходах из Крыма создавались особые заградительные отряды, имевшие задачу «не допустить проникновения контрреволюционных элементов из Крыма». Другим приказом Фрунзе «немедленно» вывел из Крыма в Приазовье обе Конные армии, а 3-й кавалерийский корпус перебросил в район Евпатории. Так началось окружение махновских частей. Одновременно прервалась телеграфная связь между Евпаторией и Гуляй-полем, — «технические неполадки» продолжались ровно до разрыва союза.

Подготовка к операции против Махновщины шла стремительно. 23 ноября Фрунзе телеграфировал Ленину и главкому Каменеву: «В ночь с 25-го на 26-е должна начаться ликвидация остатков партизанщины. (…) Работа начинается раньше намеченного мной срока (29-30 ноября)».

События начались в Харькове. Еще 21 ноября Цупчрезком отчитывался в Москву: «Установлены квартиры всех более видных представителей анархо-махновщины. Каждые 12 часов все [агенты] докладывают о перемене адреса, о приезде и отъезде тех или других лиц». Днем 25 ноября председатель Совнаркома УССР Раковский пригласил к себе лидера анархистов Всеволода Волина, — обсудить так и не подписанный 4-й пункт соглашения между правительством и РПАУ. Пункт, в котором речь шла о независимости махновского района от большевистского режима.

Много лет спустя Волин вспоминал: «Раковский принял меня очень сердечно. Он пригласил меня занять место возле его рабочего стола. Сам, удобно расположившись в кресле и небрежно поигрывая красивым ножом для разрезания бумаги, с улыбкой заявил мне, что переговоры между Харьковом и Москвой по поводу раздела 4 вот-вот завершатся, следует, судя по всему, со дня на день ожидать положительного решения. (…) В тот же вечер я выступал с докладом об анархизме в Харьковском сельскохозяйственном институте. Зал был переполнен, и собрание закончилось очень поздно, около часу ночи. Вернувшись к себе, я еще продолжил работу над статьей для нашей газеты и лег спать около половины третьего. Почти тотчас меня разбудил шум, смысл которого был совершенно ясен: выстрелы, звон оружия, шаги на лестнице, удары кулаком в дверь, крики и оскорбления. Я понял. У меня было только время одеться. В мою комнату громко стучали: “Открой или мы вышибем дверь!” Как только я отворил задвижку, меня грубо схватили, увели и бросили в подвал, где находилось уже несколько десятков человек. Таково было “положительное решение” по разделу 4».

Ранним утром 26 ноября заместитель начальника Цупчрезкома Балицкий телеграфировал в Москву Дзержинскому: «Операция проходит удачно, анархо-махновцы взяты врасплох, организованного сопротивления не оказали. Убитых и тяжело раненых нет. Обыски и аресты продолжаются – еще не использовано и трети ордеров».

О некоторых особенностях этой удачной операции позже писал Аршинов: «Арестовывались не только анархисты, но также находившиеся с ними в простом знакомстве или интересовавшиеся анархической литературой. (…) Была устроена засада в книжном магазине “Вольное братство”. Всякого, приходившего в него за покупкой книг, неожиданно хватали и отправляли в Че-ка. Хватали лиц, которые останавливались и читали недавно выпущенную (легально) и наклеенную на стену анархическую газету “Набат”». У тех, кто избежал ареста, брали в заложники родственников, как произошло с анархистом Григорием Цесником: чекисты держали в тюрьме его жену, пока Цесник сам не явился в Цупчрезком.

Всего за сутки в разных городах Украины были взяты несколько сотен анархистов. Только в Харькове число арестованных достигало 500 человек. Многим и многим из них так и не пришлось выйти на свободу. Например, основатель и бессменный лидер Конфедерации «Набат» Арон Барон с этого дня начал свой долгий путь по тюрьмам и ссылкам, – пока не был, наконец, расстрелян в 1937 году.

Одновременно в ночь на 26 ноября были атакованы махновские отряды в Александровском, Бердянском и Мелитопольском уездах. Здесь операция прошла не так гладко, как в Харькове. В Мелитополе удар был нанесен по пустому месту: махновцы были предупреждены сочувствующими и заранее покинули город. Под Бердянском отряд бывшего «белого махновца» Никиты Чалого понес большие потери, но прорвался из окружения. То же произошло в Пологах с полком Григорий Савонова. А в Токмаке арестованные махновцы были освобождены через несколько часов восставшим против большевиков красным батальоном бывшего сибирского партизана Глазунова. Зато в Малой Токмачке красным удалось застать врасплох 3-й пехотный полк Григория Клерфона. Сам комполка скрылся с небольшим отрядом; по его словам, «красные командиры из пулеметов расстреливали пленных, полк целиком погиб».

Махно тоже заранее получил предупреждение. Вечером 25 ноября в Гуляй-поле самовольно прибыл красный отряд (Белаш называет его кавдивизионом), две сотни конников, которые объявили себя анархистами и сообщили, что село окружено. Искренность перебежчиков поначалу вызвала сомнения, но повстанцы подготовились.

Бой за Гуляй-поле начался на рассвете. Вспоминает Виктор Белаш: «Село несколько раз переходило из рук в руки. Обе стороны несли тяжелые потери. Однако кольцо сжималось, и мы, подавленные событиями и коварством красных, оставив в Гуляйполе склады с оружием, потянулись на Успеновку. Подозрительному кавдивизиону дано было боевое задание – опрокинуть с пути части красной бригады. В полутора верстах от села началась атака. Подозрительный дивизион бросился первым и проявил себя сверх ожидания. Кавбригада, будучи охвачена с флангов, побежала на Успеновку, преследуемая нашей, с позволения сказать, армией. Первый бой, таким образом, был выигран. Кавбригада на изморенных лошадях была настигнута в с. Б. Янисоль и почти целиком капитулировала».

В Крыму 23 ноября командарм Семен Каретник получил приказ Фрунзе: «считать задачу партизанской армии законченной», реорганизоваться в «нормальные воинские соединения Красной армии» и направиться на Кавказ. Митинг бойцов РПАУ отказались подчиняться этому приказу без санкции СРПУ. 25 ноября Каретник, начальник штаба армии Петр Гавриленко и несколько других командиров выехали в Симферополь на переговоры с руководством Южного фронта. На время своего отсутствия Каретник оставил во главе армии командира кавалерии Алексея Марченко, исполняющим обязанности начштаба – Александра Тарановского.

В ночь на 27 ноября Марченко получил ультиматум: вы окружены, сдавайтесь! Обсуждать это предложение махновцы не стали. Оставив в Евпатории обозы, РПАУ ринулась на прорыв из окружения. И случилось чудо: вместо того, чтобы открыть огонь, красные сдались. Их командование объясняло это так: «Вследствие быстроты и неожиданности развернувшихся событий и неподготовленности, ввиду этого в политическом отношении красноармейского состава начало было неудачным. Красноармейцы, не разбиравшиеся в анархо-бандитских идеях, не проявили достаточной твердости и упорства в борьбе с тем, с кем они еще несколько дней назад шли рука об руку».

Следующие два дня Марченко вел армию из Крыма. Красные преследовали махновцев, но без успеха. Полки и целые бригады сдавались и пытались присоединиться к повстанцам, но те отказывались принимать их: опасались провокаций и измены. В ночь на 29 ноября РПАУ прошла через Перекоп. Без боя, под видом 46-й дивизии красных. Кто снабдил Марченко паролями и пропусками – так и осталось не известно.

Покинув Крым, махновцы расслабились – за что и были жестоко наказаны. Вечером 1 декабря части Марченко были атакованы 1-й Конной армией неподалеку от Мелитополя. Почти половина повстанцев погибла в бою, еще столько же оказались в плену. До Махно добралось не более 250 человек. Аршинов так описывал их встречу 7 декабря в греческом селе Керменчик: «Подъехали передовые части во главе с Марченко и Тарановским. “Имею честь доложить – крымская армия вернулась”, — заговорил с легкой иронией Марченко. Но Махно был угрюм. Вид разбитой, почти уничтоженной знаменитой конницы сильно потряс его. Он молчал, стремясь удержать волнение».

Сами командиры «крымской армии» к своим так и не вернулись. Не добившись встречи с кем-нибудь из красных штабистов, Каретник решил отправиться в Гуляй-поле, а Гавриленко и остальные – вернуться в Евпаторию.

Ночью 26 ноября вагон, в котором ехали Гавриленко и около 40 сопровождавших его махновцев, был окружен сотрудниками Особого отдела 6-й армии. Сдаться они отказались. 33-летний начштаба РПАУ Петр Гавриленко погиб в перестрелке.

Командарм Семен Каретник, его адъютант Емельяненко, командир артиллерийского дивизиона Петр Осипенко и 120 раненых махновцев были задержаны на станции Джанкой и под конвоем отправлены в Мелитополь, в штаб 4-й армии. Операцией руководил начальник 2-й Донской стрелковой дивизии Колчигин. Спустя 52 года генерал-лейтенант в отставке Богдан Колчигин вспоминал, как вязал махновцев телеграфной проволокой, как ночью в дороге пил водку с Каретником и Осипенко («мне это было приятно, ибо в пьяном состоянии они были менее склонны к побегу»). А затем: «В Мелитополе на городской площади около собора Каретников, Осипенко и Емельяненко были расстреляны ротой московских курсантов из дивизии т. Павлова. Расстрел был обставлен очень торжественно. Сначала был зачитан приказ с благодарностью махновцам за борьбу против белых (причем курсанты отдали честь, держа винтовки “на караул!”), а потом – за выступление против Советов – именем РСФСР, расстрелять. Причем винтовки были уже к ноге».

И расстреляли.