Про фронтовые сто грамм

65 лет назад, в августа 1941 года, был издан один из наиболее памятных для фронтовиков приказов Государственного комитета обороны. «Приказ о ста граммах» – как его называли и бойцы, и командиры. На передовой во время Великой Отечественной войны я пробыл три с половиной года – вначале в качестве командира взвода пешей разведки, потом командира стрелковой роты и начальника разведки стрелкового полка, затем ПНШ-1 и начальника штаба сп. Неудивительно поэтому, что именно меня молодые люди в последнее время часто просят рассказать о так называемых «фронтовых 100 граммах», поскольку они постоянно упоминаются в сообщениях о чествованиях ветеранов в День Победы или иных знаменательных дат.

НЕ ВСЕГДА И НЕ ВСЕМ

Так вот, во-первых, должен сообщить, что водку бойцы и командиры Красной армии получали отнюдь не каждый день или перед атакой, как нередко приходится ныне слышать, а только с наступлением морозов. Да и тогда выдача «наркомовских» производилась только при ведении активных боевых действий, т.е. когда войска успешно продвигались вперед. Во-вторых, водочная порция полагалась далеко не всем: обозников, хозяйственников ею не угощали, лишь ремонтники боевой техники в полевых условиях тоже выпивали те же самые граммы. Принимали «огненную воду» за ужином как согревающее средство.

Помню зиму 1941/42 года. Пока гнали немцев от Ростова до реки Миус, нам выдавали водочку, а как стали в оборону – прекратили. «Побаловали» только по случаю встречи Нового года. Правда, разведчики получали водку за все ночные поиски во вражеской обороне. Выпивали ее после благополучного возвращения.

Однако, когда зимой 1942/43 года довелось сражаться на Северном Кавказе, не то что с водкой – с продовольствием зачастую дело обстояло из рук вон плохо. Продукты и боеприпасы частям, державшим оборону на северных скатах и перевалах Кавказского хребта, доставляли со стороны моря автомобильным и гужевым транспортом. Но вскоре весь этот транспорт надежно «засел» в грязи на лесных дорогах, и пришлось все необходимое перевозить во вьюках на лошадях, на ослах. (Увы, животные от истощения выходили из строя, зато мы их мясо употребляли в пищу.) Еще летавшие из Геленджика самолеты По-2 сбрасывали ящики с патронами, иногда сухари. Конечно, тогда ни о каких 100 граммах никто на передовой и мечтать не мог. А о том, что водка для воинов Северо-Кавказского фронта приказом НКО была заменена на крепленое вино, я узнал из приказа в Архиве МО, когда был уже на пенсии.

Кстати, на фронте, да еще в пехоте, с выпивкой было достаточно трудно. А иному командиру хотелось «врезать», чтобы забыться и отоспаться в землянке. Вот и случалось, что показывали в строевой записке «мертвые души».

ТРОФЕИ И «БАБУШКИН АТТЕСТАТ»

Какие еще интересные случаи запомнились в связи с принятием спиртных напитков на передовой? 18 сентября 1943 года наша дивизия продвигалась с боями по Полтавской области и находилась близ городка Лубны. Остановились на ночлег в селе. Почтальон вручил мне письмо от родных из дома. Мать и сестры поздравляли меня с днем рождения. Редкое совпадение, но в извечной суете я совершенно забыл об этом. Мои товарищи заметили перемену в настроении после прочтения, пристали с расспросами. Пришлось признаться: так, мол, и так – исполнилось 21. Я был уже помощником начальника штаба полка (ПНШ-1). Сослуживцы и даже телефонистки принялись поздравлять меня, а комендант штаба принес фляжку украинского самогона. Отметили юбилей скромно с шутками и пожеланиями уже после полуночи.

На следующий день вступили в районный центр Лубны. Немцы отступили без сопротивления, и поэтому горожане радовались, что все обошлось без стрельбы, пожаров, разрушений. На улицы высыпали все местные жители от мала до велика. Встречали нас осенними цветами – в основном астрами разных расцветок – и угощали нас молоком из крынок. В самом центре городка – «цукроварня», там – суета, выкрики. Я был на штабной повозке. Ездовой рядовой Пискун вручает мне вожжи и кнут, а сам, захватив два брезентовых ведра (из них он поил лошадей), убежал за ворота заводика. Вскоре он показался со своими ведрами, наполненными спиртом. Но их ни поставить, ни держать в руках было нельзя. Повесили за лямки на крюки кузова повозки, а сам Пискун бросился в хаты искать тару. Вскоре принес макитру и большой горшок, куда и перелил содержимое ведер.

А в это время я наблюдал такую картину: походные кухни, освободившись от содержимого и погасив огонь в топках, заполнялись из шланга спиртом прямо из цистерны. В результате в спирте из котла «кормилицы» комендантского взвода штаба полка всегда плавало пшено, в 1-м батальоне в кружках с 90-градусном напитком постоянно попадалась капуста, а во втором – вермишель. И так продолжалось до полного израсходования трофея, с которым, разумеется, никак не мог равняться самогон из сахарной свеклы.

Всю ночь старшины рыскали по дворам, выискивая очень дефицитную в ту пору тару, чтобы освободить котлы кухонь. Чаще меняли на старые комплекты обмундирования, поношенную обувь. С сохранением спирта справились успешно, и до наступления зимы наши воины на Букринском плацдарме Днепра получали «лубнянскую» фронтовую «норму» даже в октябре. Запасы были взяты под строгий общественный контроль замполитов и хозяйственников. По наличию в зелье пшена, вермишели и капусты, всегда легко было определить его принадлежность. А бои на плацдарме были самыми кровавыми. За три месяца на этой земле сложили головы 40 тыс. солдат и офицеров из 27-й и 40-й армий, 3-й гвардейской танковой армии (этот подсчет производился в городе Каневе при перезахоронениях павших).

Ночь после приличного принятия проводили на западной окраине городка. Штаб полка оказался случайно в доме бухгалтера спиртзавода, работавшего здесь и до войны, и в период германской оккупации. Управляющим в 1941–1943 годах был специалист-немец. Наше наступление оказалось настолько стремительным, что гитлеровцам не удалось вывезти не только цистерну спирта, но и запасы выработанного сахара, патоки и тем более сахарной свеклы. Хозяин показал мне акт, по которому немецкий управляющий передал всю готовую продукцию и запасы сырья, наивно предполагая, что оккупанты еще вернутся, не полагаясь на «законы» военного времени. Наши воины распорядились по своим законам победителей и сожалели только о том, что много спирта ушло в землю, во время наполнения столь неприспособленной посуды. Запасы же сахара за одну ночь растащили рабочие самого завода. Конечно, бухгалтеру вряд ли пришлось держать ответ за это перед органами советской власти.

Между прочим, потом, в марте 1944 года, при отходе немцы взорвали огромное количество подземных продовольственных хранилищ в городе Умань. Очень много пропало под бетонными обломками продовольственных запасов, а также шнапса. Все стеклянные банки с консервами не сохранились. Находили под обломками изуродованные железные банки с виноградом, сливами, другими ягодами и фруктами. Иногда сохранялись тюбики с сыром, чем и мы воспользовались, отрывая их в развалинах. Помятые деформированные банки из железа при проколе фонтанировали до потолка. Почти месяц мы пользовались этим десертом, после того как доброжелательные хозяйки угощали нас картофелем в «мундире» и квашеной капустой, «бо хлиб герман забрав». Целый месяц мы довольствовались «по бабушкиному аттестату», как шутили наши воины, проходя в грязи по колено по дорогам Винницкой и Хмельницкой областей. Часто конфисковали продовольствие и животных у бывших полицаев, чтобы хоть раз в сутки покормить горячей пищей, так как все машины, повозки застряли по оси в грязи, мосты были взорваны.

Отступавшие немцы тоже терпели подобные проблемы со снабжением продовольствием и боеприпасами.

В заключение я хотел бы добавить, что мы ощущали, бывало, нехватку не только продовольствия, боеприпасов, но и хороших песен. А даже в них встречались слова про фронтовые 100 грамм. Нечасто звучало что-то стоящее вроде «Закурим по одной», что пела наша прима Клавдия Шульженко. Более того, очень популярной была песня «Махорочка». «Эх, махорочка-махорка, подружились мы с тобой. Вдаль глядят дозоры зорко, мы готовы в бой, мы готовы в бой…» Сейчас эти строки кому-то могут показаться смешными, абсурдными, но тогда, на фронте, чего только не доводилось петь. Тем более что даже махорка поступала с перебоями. Курцы страдали. У немцев хоть из эрзац-табака, но все военнослужащие могли купить сигареты. А зажигалок было у них по нескольку штук.

Ввиду того что воина на каждом шагу подстерегали смерть или тяжкое ранение и увечье, никто не агитировал против курения, да и против принятия 100 грамм. Впрочем, табачок мог заменяться сахаром для некурящих воинов.

Должен признать, что первое пристрастие к алкоголю некоторые люди получили именно на фронте, употребляя те «законные», а потом и трофейные фляги со шнапсом, горилкой из «цукрових бурякив», всяких трофейных суррогатов. Были и смертельные исходы от технических видов спирта, антифриза для радиаторов машин и т.д.

Александр Лебединцев , Независимая газета