Тайна гибели стратостата «Осоавиахим-1»

В середине 30-х годов прошлого века имя героического пилота стратостата «Осоавиахим-1» Павла Федосеенко в СССР знали буквально все. Но немногим было известно, что он сыграл важную роль в штурме Перекопа, став одним из первых кавалеров ордена Красного Знамени. Дальнейшая судьба этого воздухоплавателя оказалась трагической… Утром 30 января 1934 года, в день открытия XVII съезда ВКП(б), в небо поднялся аэростат «Осоавиахим-1». Он был создан в Ленинграде по инициативе Сергея Кирова.

Деньги на строительство собрали просто — на ленинградских предприятиях в добровольно-принудительном порядке распространяли брошюру «В стратосферу» стоимостью один рубль, что по тем временам было очень дорого. В ходе первого заседания съезда его делегатам постоянно сообщали о том, какой высоты достиг аэростат. Наконец, перед перерывом на обед Авель Янукидзе торжественно объявил, что зафиксирован мировой рекорд — 20,5 км. Новость была встречена бурными аплодисментами, криками «Слава Политбюро ВКП(б) и лично товарищам Сталину и Кирову!». Делегаты съезда с напряжением ждали новых сообщений об аэростате, но их не было. В зале распространилась тревожная, гнетущая атмосфера. Сталин сидел чернее тучи, недобро поглядывая на Кирова. Никто не мог понять, что же произошло.

«Падаем. Ждем удара»

А начиналась экспедиция в стратосферу очень торжественно. Павел Федосеенко, взяв в руки знамя Осоавиахима, от имени экипажа стратостата доложил председателю этой организации Эйдеману и начальнику ВВС Алкснису: «Я заверяю, что в исторические дни работы XVII съезда партии мы сделаем все возможное, чтобы взять штурмом высоты стратосферы, недосягаемые до сих пор. Мы поднимем это знамя на неизведанные высоты». И уже при взлете, сложив ладони рупором, крикнул: «Да здравствует съезд партии! Да здравствует всемирная революция!».

В полет отправился экипаж, в который, помимо Федосеенко, входили начинающий конструктор Андрей Васенко и физик Илья Усыскин, сын рабочего-большевика Давида Усыскина. Они должны были не только установить мировой рекорд (в ноябре 1933 года того же года стратостат из США достиг высоты 18,665 м), но и продемонстрировать всему миру нерушимый блок коммунистов и беспартийных, а также братский союз наций и народностей.

Стратостат взлетел в 9.07. Девять минут спустя на земле приняли первую радиограмму: «Говорит «Сириус»! Высота 1600 метров. Прошли облака. Температура минус три градуса». Экипаж аэростата регулярно докладывал обстановку, не забывая передавать приветы в адрес съезда и руководителей Политбюро. В 11.16 Федосеенко доложил: «Высота по альтиметру 20500 метров». В 11.59 со стратостата был послан привет «ленинскому комсомолу и его штабу ЦК во главе с товарищем Косаревым, боевому органу ЦК нашей партии «Правде». Больше радиограмм не было.

Почему же делегатам съезда не сообщили, что связь с аэростатом потеряна? Может быть, она все же была? В 12.45 гомельский радиолюбитель случайно услышал: «Внимание, говорит стратостат, передатчик «Сириус». Сообщите об этом. Стратостат попал в зону осадков, обледенел, мы находимся в безвыходном положении. Облеплены льдом, падаем. Ждем удара. Два моих товарища в скверном состоянии. Кончаю, скоро удар». Группам, направленным по рязанскому и каширскому шоссе для встречи стратостата, поступил приказ возвратиться в Коломну.

«Как все это глупо и пошло!»

Если Федосеенко действительно отправил это сообщение, то о нем немедленно доложили Сталину. У него был выбор — сообщить об этом делегатам съезда, что могло перечеркнуть его отчетный доклад о замечательных успехах и достижениях Страны Советов и сказаться на результатах голосования, или потянуть время. В итоге делегатам съезда сообщили о гибели аэронавтов лишь на следующий день, когда съезд уже завершался.

Но эту паузу как-то надо было обосновать. Сплющенная и наполовину ушедшая в землю гондола с останками аэронавтов была обнаружена в Мордовии, у села Потижский Острог. Комиссия, расследовавшая трагедию, якобы нашла записи Васенко в бортовом журнале, сообщавшие о том, что в 12.33 была достигнута высота 22000 метров. Последняя запись в журнале: «16.13, альтиметр 12000 метров». Кроме того, были найдены его часы, остановившиеся в 16.23. И в довершение всего из клочков бумаги вроде бы собрали ленту барографа, по записям которого комиссия установила время катастрофы — 16.21. Радиограмма, принятая в Гомеле, была объявлена фальшивкой, сработанной на Западе. Это, конечно, маловероятно. Скорее, фальшивыми выглядят записи Васенко. Чем объяснить хотя бы то, что за восемь-десять минут до падения гондолы на землю он не сделал ни одной записи? Почему не отметил, что более четырех часов не работает рация?

Комиссия сделала заключение, что катастрофа стратостата произошла в результате утечки газа из клапана. Но Сталин, не веривший в случайности, затребовал полный отчет о техническом состоянии стратостата. При этом выяснились любопытные детали. Оказалось, что стратостат «Осовиахим-1» был построен еще в августе, но его полет приурочили к съезду партии, хотя метеорологи предупреждали о том, что январь — неподходящее время для полетов в стратосфере. Их не послушали. Кроме того, обнаружилось письмо Федосеенко руководству Осоавиахима. «Продолжительное хранение материальной части, — написал Федосеенко, — вызывает некоторые опасения, так как невозможно дать полную гарантию, что на 100% сохранность материальной части будет обеспечена. Такой большой (объем — 25 тысяч кубометров) и тонкой оболочки еще в СССР никто не хранил и практики в хранении не имеет. Продолжительное хранение еще более опасно для гондолы». Письмо было оставлено без ответа.

Доложено было Сталину и о том, что «лапки» гондолы, связывающие ее с аэростатом, были не заклепаны, а приварены, что не обеспечивало необходимую прочность их соединения с корпусом. Наверняка сообщили генсеку и о том, что в ходе строительства стратостата один уважаемый профессор в разговоре с Васенко заявил: «При прежнем режиме я носил галоши годами, а сейчас изделия фирмы «Красный богатырь» уже через месяц разваливаются». Профессор явно намекал на то, что обеспечить прочность оболочки стратостата технически невозможно.

Но даже если бы стратостат находился в идеальном состоянии, полет на высоту свыше 20 км должен был неминуемо закончиться трагедией, поскольку его потолок составлял 16 км. Чтобы достичь рекордной высоты, аэронавтам пришлось отказаться от балласта и израсходовать почти весь газ. В результате они ничем не могли предотвратить стремительный спуск стратостата и отрыв гондолы. Год спустя аналогичный стратостат «СССР-1 бис» начал аварийный спуск, едва достигнув высоты 16 км. Причем замедлить движение аппарата удалось лишь после того, как два члена экипажа покинули гондолу и спустились на парашютах. Но на аэростате «Осоавиахим-1» люк изнутри был закрыт двумя десятками болтов. Часть из них аэронавты успели отвинтить, но на большее им не хватило времени. Будто предчувствуя нелепую трагедию, Илья Усыскин перед полетом записал в своем дневнике: «Итак, я накануне «мировой известности». Как все это глупо и пошло!»

Операция в Крыму

Почему же Павел Федосеенко ограничился тем, что высказал «некоторые опасения»? Ведь как опытный пилот, имевший к тому же диплом инженера-конструктора по дирижаблестроению, он не мог не знать, чем все это закончится. Ответ на этот вопрос может дать один эпизод из жизни этого аэронавта, случившийся за 14 лет до полета стратостата.

Часто утверждается, что Врангель прозевал штурм Перекопа, не ожидая, что красные совершат обходной маневр через Сиваш. Эту операцию Фрунзе иногда даже именуют «Белым Верденом». В действительности это далеко не так. Обходной маневр через Сиваш был известен с давних времен. Штаб Врангеля предусмотрел на этот случай контрход. Недалеко от Перекопа был сосредоточен мощный резерв — конница генерала Барбовича в 4500 сабель. И это была непростая конница. Там были кавалергарды, уланы, гусары, герои Брусиловского прорыва, цвет бывшей царской армии. Как только красные брали укрепления, эта конница должна была сокрушительным ударом сбросить их обратно в Сиваш.

Этот план был хорош, но врангелевцы не учли два обстоятельства. Первое — участие в штурме Перекопа махновских частей, которые в совершенстве владели приемом имитации встречной атаки, разработанным Нестором Махно. Этот маневр проводился так — метров за 500 до схождения с вражеской конницей махновцы расступались, охватывая ее с флангов, после чего противник попадал под разящий фронтальный огонь пулеметов, установленных на рессорных тачанках. Прием был очень эффективным, но технически сложным. На то, чтобы выстроить боевые порядки, требовалось время — все решали буквально минуты.

Врангель не учел еще одно роковое обстоятельство. В распоряжении Фрунзе был аэростат, с которого сам Перекоп и местность на несколько километров в глубь полуострова открывались как на ладони. Управлял змейковым аэростатом (эти аппараты назывались так потому, что не только использовали подъемную силу газа, но и могли парить, подобно воздушным змеям) не кто иной, как Павел Федосеенко. В общей сложности он провел в небе над Перекопом 377 часов. Именно он и сыграл решающую роль в разгроме врангелевцев, предупредив о развертывании конницы Барбовича. Она была встречена Второй конной армией Миронова и махновскими тачанками в районе Карповой Балки. Все было сделано как по нотам — мироновцы расступились, и махновцы в считанные минуты буквально искромсали конницу Барбовича, использовав 250 пулеметов. Скорострельность пулемета «максим» — 250 — 300 выстрелов. Иными словами, белые попали под ураганный огонь — минимум 62500 пуль в минуту! В чистом поле от такого огня просто невозможно спастись. Узнав о гибели конницы, Врангель отдал приказ о роспуске армии.

Павел Федосеенко наверняка видел последствия этой мясорубки, которая произошла во многом благодаря его усилиям. Похоже, что этот 22-летний юноша был совершенно потрясен, увидев множество трупов, усеявших Карповую Балку. Впоследствии он вспоминал о штурме Перекопа очень неохотно. И редко надевал орден Красного Знамени, полученный за эту операцию. И как будто стремился к смерти, летая все выше и дальше. Часто его отвага граничила с безрассудством. В 1922 — 1933 годах он неоднократно устанавливал мировые и всесоюзные рекорды продолжительности и высоты полета на аэростате. Пока, наконец, не отправился в последний полет, который, в сущности, представлял собой особо изощренный вид самоубийства.

Месть Иосифа Сталина

2 февраля состоялись похороны аэронавтов. Урну с прахом Павла Федосеенко установил в нишу Кремлевской стены Сталин. Спустя несколько дней после похорон были арестованы, а затем расстреляны специалисты по аэронавтике, которые прямо или косвенно принимали участие в подготовке полета. Но этим Сталин не ограничился. Судя по всему, он был совершенно убежден в том, что полет стратостата «Осоавиахим-1» был предпринят исключительно для того, чтобы сорвать проведение съезда ВКП(б) и лишить его поста генерального секретаря. А как же еще можно было объяснить то, что в полет был выпущен стратостат, шансы которого на возвращение равнялись нулю? И почему нужно было с трибуны партийного съезда вести почти прямой репортаж о полете стратостата «Осоавиахим-1»?

Организатором и идейным вдохновителем этого «подарка съезду» был Киров. Именно со странного убийства лидера ленинградских коммунистов, которое произошло в декабре того же 1934 года, начал раскручиваться маховик репрессий. Самое удивительное, что истоки этих репрессий странным образом берут свое начало в пропитанной кровью Карповой Балке.

Что касается погони за рекордами и полетов, посвященных знаменательным датам, то эта практика была продолжена. В день похорон аэронавтов газета «Правда» опубликовала передовицу под заголовком: «Стратосфера будет советской!» Выводы из катастрофы стратостата «Осоавиахим-1» сделаны не были — во всем, как водится, обвинили вредителей и агентов иностранных разведок. Правда, прежнего размаха в установлении новых рекордов не достигли, так как Алкснис и Эйдеман вскоре были расстреляны. И о стартах стратостатов сообщали лишь тогда, когда они благополучно приземлялись. Правда, иногда скрыть трагедию не получалось. Например, 18 июля 1938 года стратостат, который стартовал в честь первой сессии Верховного Совета СССР первого созыва, упал в Донецке при большом стечении народа. На сей раз погибли четыре аэронавта, однако о захоронении их в Кремлевской стене речь уже не заводили.

А стратосфера так и не стала советской — рекорд подъема на стратостате принадлежит капитану ВМС США Россу, который в 1961 году достиг высоты 34,7 километра.

Михаил Володин,

Первая Крымская

You may also like...