В 1932-1933 годах Украина пережила массовое раскулачивание крестьян, а вслед за ним – Голодомор: так называют массовый голод среди жителей сел, у которых власти принудительно отбирали хлеб, скот и орудия производства, заставляя идти в колхозы. 27 ноября в Украине чтили – День памяти жертв этих событий.
По оценкам историков, от Голодомора в Украине умерли примерно четыре миллиона человек (еще около трех миллионов умерли в Поволжье и других регионах России). В ноябре 2006 года Верховная Рада Украины признала Голодомор геноцидом украинского народа со стороны властей СССР, аналогичный статус Голодомор получил и в США.
Краевед Анатолий Ковальчук из Хмельницкой области долгое время собирал и записывал свидетельства переживших Голодомор украинских крестьян – о том, как в Украине проходили принудительная коллективизация и “раскулачивание”, и о том, как они привели к искусственному голоду. Его записи (на украинском языке) публикует украинская служба Радио Свобода в рамках проекта “Раскулачивание: как сталинский режим уничтожал украинское свободное крестьянство”. Настоящее Время также публикует два интервью Ковальчука о Голодоморе с жителями деревни Тернавка в Хмельницкой области.
Анна Демидюк: “Отец заявил, что в колхоз не вступит, хотя догадывался, что отказ добром для него не закончится”
Анна Ивановна Демидюк родилась в 1922 году, на момент начала раскулачивания в Украине ей было 10 лет.
“Наша семья, в которой было пять дочерей – Анастасия, 1920 г.р., Анна, 1922 г.р., Мария, 1924 г.р., Надежда, 1926 г.р. и Лида, 1929 г.р., – жила скромно. Мы не бедствовали, но и не роскошествовали. Было что есть и пить, но белый хлеб мы видели не чаще, чем два раза в год – на Рождество и на Пасху, – рассказывает Демидюк. – Родители имели небольшое хозяйство: хату, хлев, ригу (постройка с печью для сушки и обмолота снопов зерновых культур – ред.), двух лошадей, корову с теленком, свинью с поросятами, домашнюю птицу. А также инвентарь: телегу, плуги, культиватор, бороны”.
“Отец хозяйничал сам, наемный труд не использовал, – подчеркивает Анна Ивановна. – Иногда ему помогали брат, другие родственники или соседи: в деревне издавна повелось, что люди бескорыстно помогали друг другу. Нас, детей, с детства приучали к труду, мы выполняли некоторые работы в хозяйстве, которые были нам по силам. Старшие дочери помогали родителям ухаживать за младшими сестрами”.
По словам Демидюк, весной 1932 года в ее селе начали проводить коллективизацию крестьян: принуждали их создавать колхозы и отдавать в них все имущество. О том, как происходил этот процесс и с какой целью власти СССР это делали, в интервью Настоящему Времени ранее рассказывал историк Сергей Плохий:
“Людей принуждали отдавать все имущество и вступать в колхоз. А на тех, кто хотел хозяйничать самостоятельно, накладывали непосильные налоги, – вспоминает Демидюк. – Наш отец, Горбачук Иван Емельянович, заявил, что в колхоз не вступит – хотя догадывался, что отказ добровольно избавиться от имущества и воли добром для него не закончится. Но он был мужчиной волевым и своего решения не изменил даже под давлением власти”.
После категорического отказа отца вступить в колхоз к семье приехали вооруженные люди.
“Однажды к нам во двор приехали вооруженные люди. Они заявили, что отец – “кулак” и “классовый враг”, потому что, мол, не только сам не хочет вступать в колхоз, но и других крестьян подстрекает не выполнять распоряжения власти. Они приказали отцу собираться и уходить с ними, – рассказывает Анна Ивановна. – На следующий день наше хозяйство разграбили. Приехала шайка пьяных людей. Несмотря на плач матери, разобрали ригу и вывезли все строительные материалы. Забрали зерно и все съедобное. Вывели из хлева и забрали лошадей, корову, свиней и прочую живность. Забрали плуги, культиваторы, бороны”.
“Через некоторое время осунувшийся отец вернулся из тюрьмы. Он сказал, что тюрьма переполнена такими же крестьянами, как он. Что их не кормят, негде даже лечь. Перед судом его отпустили на два дня домой, чтобы взял одежду и еду. Он очень расстроился, увидев разоренное и разграбленное хозяйство, – вспоминает Демидюк. – После того, как он попрощался и пошел на суд, мы его больше никогда не видели. Впоследствии пришло письмо из Мариуполя: отец писал, что его как осужденного привезли в этот город строить доменную печь. Он писал, что питание там очень плохое, что теплой одежды ему не выдают, а в тесном и зловонном бараке, где содержали заключенных, очень холодно. О дальнейшей судьбе отца мы никогда ничего не слышали. Не знаем, за что его осудили, когда он умер и где был похоронен”.
“После этого наступили черные времена. Нам было не до учебы, потому что мы не могли ходить в школу, – вспоминает Анна Ивановна. – Чтобы как-нибудь прожить и помочь матери, старшие дети пошли работать на колхозную ферму. Но, несмотря на голод и холод, нашей семье удалось пережить тяжелые зиму и весну 1933 года. Хотя все мы пухли от голода, но никто из нашей семьи не умер”.
Демидюк рассказывает, что из-за того, что ее семья лишилась всех запасов и им нечем было обрабатывать землю и нечего сажать, детям пришлось есть сорняки и кору деревьев:
“Мы ели все, что можно было найти на полях, на лугах или в лесу: сорняки, ветки и кору деревьев, ягоды. Особым деликатесом считались пампушки из перетертых цветков белого клевера и корней лопуха, – вспоминает Демидюк. – В нашем селе жило много семей, имущество которых было разграблено из-за их нежелания вступать в колхоз. Так ограбили и брата отца: он тяжело это переживал и душевно заболел. Знаю, что многие люди пухли из-за голода. Слышала, что были случаи смерти людей от голода. Все были очень запуганы, знали, что говорить об этом небезопасно. Мы все еще очень долго боялись, чтобы нас не выслали, как отца”.
Антон Ковальчук: “Активисты отбирали у людей все съедобное, а что не могли унести – уничтожали и портили”
Антону Павловичу Ковальчуку было всего пять лет, когда в Украине начались коллективизация и раскулачивание.
“Во время коллективизации мне было всего пять лет, поэтому я немного помню эти события. Но когда я подрос, я слышал от своей матери, от родственников и соседей рассказы о жестоком отношении власти к крестьянам. Наш глава сельсовета и участковый милиционер были фанатичными большевиками, они усердно выполняли распоряжения районного начальства, – рассказывает Ковальчук. – Именно они проводили раскулачивание, а помогали им грабить людей так называемые активисты. Среди них было много пришлых, внезапно неизвестно откуда взявшихся. Они быстро исчезали из села после раскулачивания. Уехали из села и некоторые из местных активистов: колхоз они создали, но сами работать в нем не захотели”.
“Чтобы запугать людей и заставить всех вступать в колхоз, поздней осенью 1931-го они инициировали раскулачивание одного землевладельца из нашей деревни, человека среднего достатка. Его сын Сережа, как обычно, утром в тот день пошел в школу. А когда вернулся домой – его дома не было, он был разрушен, – вспоминает Антон Павлович. – На месте, где стояла хата, лежали вперемешку столбы, куски побеленных стен, двери, окна, стол, скамьи, буфет с разбитой посудой. Осталась только печь и полуразрушенный дымоход. Родителей Сережи тоже не было”.
“Паренек, не поняв, что произошло, громко начал плакать от страха и отчаяния. Его, замерзшего и голодного, забрала в свой дом соседка Ярина. А у нее как раз обедали активисты-раскулачиватели. Среди них был уполномоченный из райцентра. Он узнал, чей сын Сережа, и начал грубо ругаться, выгонять испуганного ребенка из дома, – рассказывает Ковальчук. – Со словами, мол, кулаков вместе с детьми надо беспощадно уничтожать, потому что все они враги народа. Однако Ярина, хотя тоже была “активисткой”, вступилась за Сережу, сказав, что ребенок ничем перед властью не провинился”.
“Другие “активисты” ходили по селу, отбирая у людей все съедобное. Они объясняли, что нужно кормить голодный пролетариат и строить светлое будущее, – рассказывает Ковальчук. – Они забирали все, что видели. А чего не могли унести – уничтожали или портили. Эти грабители забрали все съедобное у одной семьи, а потом наткнулись в амбаре на бочку квашеной капусты. Вынести ее на улицу не смогли. Так чтобы не оставлять людям этой еды, они на глазах хозяев опорожнились в бочку! И очень хохотали, чувствуя вседозволенность и безнаказанность. Они ходили с длинными металлическими штырями, которыми глубоко прокалывали землю, чтобы найти закопанные овощи. И даже в колыбель к детям заглядывали, чтобы проверить, не спрятана ли там какая-нибудь еда”.
Ковальчук отдельно вспоминает, что когда началась война, в Красную армию были мобилизованы и те, что раскулачивал крестьян, и сами раскулаченные.
“Так вот этот “раскулачиватель”, очевидно, умел воевать только против беззащитных односельчан. Потому что вскоре он дезертировал с боевой позиции и скрывался в лесу возле села, – рассказывает он. – Об этом узнал глава сельсовета и вместе с председателем колхоза поехал в райцентр просить власть не наказывать дезертира по законам военного времени, простить его, потому что тот имел перед партией большие заслуги – основал колхоз. А бегство с фронта они объясняли страхом. Районная власть, учитывая такие аргументы, конечно, дезертирство ему простила”.
“А вот братья из раскулаченной семьи – Николай и Дмитрий Василишины, умные молодые ребята, оба в 1944 году пали в боях геройской смертью. Потому что воевали добросовестно, честно, боевых позиций не оставляли и домой не убегали, – замечает Антон Павлович. – Они отдали свою молодую жизнь, но не за преступную власть, которая надругалась над их семьями, а за свободу Украины. Вечная им память!”
“Еще был такой случай. Один хозяин-единоличник молотил в риге снопы. К нему пришел вооруженный винтовкой мужчина и, назвавшись уполномоченным из района, потребовал, чтобы тот запряг лошадь и доставил его в райцентр. Крестьянин отказался, объяснив, что никуда не поедет, потому что у него много работы и, кроме того, у него телега поломана, – также рассказывает Ковальчук. – Тот был разъярен отказом и застрелил невинного человека! На звук выстрела и плач жены убитого сбежались соседи. Они похватали в руки дубинки, палки, заступы и избили убийцу – хотя тот уверял, что не собирался убивать, а хотел только испугать крестьянина”.
Как и Демидюк, Антон Павлович вспоминает, что его односельчане после раскулачивания “пухли и умирали от голода”:
“В нашей деревне многие голодали, некоторые пухли и умирали от голода. Зафиксированы факты смерти от истощения на колхозных полях трех человек, – говорит Ковальчук. – Один пошел туда в поисках еды, но ему не хватило сил вернуться домой. Двое скончались прямо на поле во время весенних работ”.
Но, по его словам, многих его односельчан спасла близость границы с Польшей и то, что в 30-е годы линия разграничения между обеими странами не была непроходимой: на ней не было глухих стен, оборонительных валов, рвов, минных полей и т.п. В результате крестьянам иногда удавалось пробираться в соседнюю страну и выменивать там продукты.
“Многим жителям наших и соседних сел удавалось там добыть сухари, муку, сало, растительное масло и крупы. За небольшое вознаграждение пограничники (в то время тоже в основном украинцы) пропускали голодных крестьян через неглубокие реки Збруч и Вилию”, – рассказывает Ковальчук.
Автор: Ирина Штогрин; Настоящее время
Полностью интервью были опубликованы на украинском языке на сайте украинской службы Радио Свобода