Сначала российского вторжения в Украину Европа столкнулась с огромным наплывом беженцев. По меньшей мере 3,5 миллиона из них оказались в Польше — в одном из самых консервативных государств Евросоюза с самыми строгими антиабортными законами: аборт здесь разрешается делать только беременной женщине самостоятельно, а любое «пособничество» или «побуждение» к нему уголовно наказывается.
Врачам, которые продолжают делать женщинам аборты вопреки законному предписанию, может грозить тюремный срок от шести месяцев до восьми лет. Доступ к экстренной контрацепции в стране тоже сильно ограничен. Поэтому украинки, ставшие жертвами сексуализированного насилия, в новой стране могут столкнуться с дополнительными сложностями.
Об этих проблемах пишет в своем блоге основательница горячей линии для беженок и проекта помощи женщинам «Мартинка» Анастасия Подорожная. С начала войны России с Украиной девушка помогает украинкам пережить последствия насилия, получить поддержку, а также юридическую и медицинскую помощь в Польше. Журналисты издания «Важные истории» поговорили с ней о ее работе.
— Как ты пришла в волонтерство и как придумала создать «Мартинку»?
— Война застала меня во Львове. Я приехала туда из Кракова, потому что старшая сестра убедила меня в необходимости встречи из-за напряженной политической обстановки. Но уже спустя неделю после начала войны мы с ее семьей бежали обратно в Европу. Сначала я волонтерила как журналистка, очень хотела делать что-то важное и полезное, писала гайды для беженцев. Но однажды меня попросили взять интервью у экспертов по торговле людьми. Оказалось, что такая проблема стала крайне актуальной после наплыва беженцев из Украины. Это был где-то десятый день войны.
Многие преступники пользуются уязвимым положением украинцев и — в особенности — украинок. Например, предлагают им поездку в Париж, ночлег бесплатный и все такое. А потом это оказывается и не поездкой, и не ночлегом, а эксплуатацией труда, забиранием паспорта и изнасилованиями. Тогда я подумала, что было бы здорово организовать горячую линию для помощи в таких ситуациях.
— В Польше активно расследуются такие дела? С чем еще здесь приходится сталкиваться беженкам?
— Здесь плохо расследуются дела, в которых присутствует эпизод изнасилования. Я это поняла спустя восемь лет жизни в стране. Несмотря на то, что Польша приняла Стамбульскую конвенцию (Конвенция Совета Европы о предотвращении и борьбе с насилием в отношении женщин и домашним насилием. — Прим. ред.), здесь изнасилованием считается только очень-очень специфичная ситуация, когда насильник тебя раздевает и говорит: «Сейчас я тебя изнасилую». А ты говоришь: «О нет, не смей!» Только тогда [сотрудники полиции] это квалифицируют, как изнасилование.
Так произошло уже как минимум с одной беженкой, которую во Вроцлаве изнасиловал мужчина. Он предлагал ей бесплатный ночлег. Она обратилась к правоохранителям, и через неделю было первое судебное заседание. Процесс шел достаточно быстро: собрали доказательства, сделали ей судмедэкспертизу. Однако именно по той причине, что девушка активно не оказывала сопротивление, судья переквалифицировал это в «сексуальное использование в зависимой ситуации». За изнасилование дается до 12 лет, а за «использование» — до трех. В случае, если бы это расценивалось как изнасилование, мужчину содержали бы под стражей, пока рассматривалось дело, а сейчас с этой новой квалификацией насильник свободно ходит по Вроцлаву. Я понимаю, что таких случаев будет больше и что мы про многие никогда не узнаем.
— С какими проблемами можно обратиться к «Мартинке»?
— К нам приходят беженки с самыми разными проблемами. Когда необходимо вместе сходить в полицейский участок, помочь с переводом, когда женщине нужна медицинская или психологическая помощь… Я знаю по опыту моих коллег, которые работали с беженцами в других странах, что порой полиция сотрудничает с переводчиками, которые переводят не то, что жертва говорит, — вплоть до абсолютно противоположных вещей.
У меня лично был такой опыт. Четыре года назад в Кракове на меня напал мужчина, он попытался меня изнасиловать, но я дала отпор, и мы с полицейскими нашли его сразу, по горячим следам. Я довела это дело до суда с огромными усилиями, потому что полицейские мне не поверили. Была очень сложная ситуация. К чему я это вспомнила? Мужчина, который на меня напал, оказался украинцем, и в суде ему предоставили переводчика. Этот переводчик настолько плохо делал свою работу, что перевел мое слово «лицо» как «зверь». Получилось, что я якобы назвала его зверем. Вышла курьезная история: я должна была переводить [слова судьи] для моего насильника, потому что переводчик от польского государства тупо не справлялся.
— То есть ты на своем опыте понимала, что если женщины, травмированные войной, сейчас столкнутся с подобным, то у них совсем опустятся руки?
— У кого вообще в такой ситуации будут силы добиваться своих прав? Я знаю, как это тяжело. На нашу горячую линию пишут люди, которые из своего убежища боятся выходить после бомбежек в Харькове. А тут тебе надо идти, на иностранном языке что-то доказывать, разговаривать с незнакомцами на интимные темы, объяснять в подробностях, где насильник тебя трогал… Поэтому я понимала, что нужна какая-то такая инициатива. Ее не было. И вот так появилась «Мартинка».
Сначала это было, прежде всего, чтобы противостоять мошенничеству и чтобы жертва не чувствовала себя брошенной. Но когда случилась Буча и мы увидели все эти ужасные фотографии, то начало приходить понимание, что в Польшу начнут приезжать люди, которым могут быть нужны аборты. У «Мартинки» уже были такие редкие обращения. Но стоит ли объяснять, что в Польше с экстренной контрацепцией проблемы?
— Расскажи подробнее: в Польше совсем нельзя купить такие таблетки без назначения врача?
— С экстренной контрацепцией такая история: в Польше она по закону продается только по рецепту. А зачастую на тебя еще и весьма криво посмотрят в аптеке. Чтобы получить препараты, нужно пойти к врачу и попросить рецепт. Сделать это бесплатно можно только в государственной клинике при получении регистрации в Польше. Сейчас очередь занимает около месяца. И это не тот срок, что может выждать человек, которому нужна экстренная контрацепция.
Второй вариант — записаться к платному врачу. Стоимость приема варьируется от 150 до 200 злотых, это примерно 50 евро. Для многих беженок это значительная сумма. И даже если ты оплатишь этот частный визит, не факт, что ты получишь рецепт. Врач может не выписать препарат — из-за своих убеждений или по религиозным причинам.
— Даже если женщина говорит, что ее изнасиловали? И как быть тогда?
— Да-да. Поэтому в Польше действительно хорошо работает сеть некоммерческих организаций. Они в обход польского законодательства нелегально дают женщинам таблетки, в которых те нуждаются. Была раньше, два года назад, такая организация «Врачи для женщин». Там врачи за символический один злотый выписывали необходимый рецепт.
Есть еще одна НКО, которая называется «Коллектив день после» (Kolektyw dzień po). Они есть в разных городах Польши, у них тоже есть эти таблетки. Ты с ними связываешься, вы договариваетесь о месте встречи и они тебе передают таблетку. Но чтобы с ними связаться, нужно знать польский.
— Пытаются ли в этом случае женщины подкупить врачей?
— Некоторые знакомые мне рассказывают, что пытались это сделать. А еще находили сайты, где рецепты и препараты можно приобрести за большие деньги. Обычно эти истории заканчиваются плохо. И, опять же, мошенники стали чаще манипулировать уязвимым положением беженцев. Поэтому «Мартинка» начала помогать с информированием на родном [для беженцев] языке о том, как в Польше обстоят дела с экстренной контрацепцией и как ее получить.
«Есть женщины, которые не выжили после изнасилования или находятся сейчас в украинских больницах в нетранспортабельном состоянии. Поэтому даже если бы мы хотели им предоставить какую-то медицинскую помощь заграницей, это не всегда возможно физически».
— Правда ли, что многие организации, закупают их в соседних странах и привозят специально для украинок в Польшу?
— Да. Я сейчас знакомлюсь с разными потрясающими организациями, которые помогают с доступом к абортам и экстренной контрацепции. В частности, я познакомилась с женщиной из Норвегии, которая предложила своим соотечественникам пойти в аптеки и купить таблетки для отправки в Украину и Польшу. Одна такая коробка сейчас как раз приехала ко мне.
— Если так плохо обстоят дела с экстренной контрацепцией, то боюсь даже предположить, что происходит с абортами. По каким причинам к вам, как правило, обращаются с таким запросом ?
— Я часто помогаю женщинам с переводом с английского на украинский или на русский при заполнении разных документов. А Women on Web, перед тем как отправить таблетку, предлагают заполнить большой опросник, вопросов на 20–30. Там, в частности, есть последний, необязательный вопрос про причину [аборта]. Из тех женщин, которым я переводила эту анкету, только одна выбрала вариант «меня изнасиловали» — и не захотела про это говорить. Большинство пока указывало такие причины: «забеременела незадолго до войны», «не сработала контрацепция уже посреди войны» или «я не хотела бы иметь ребенка, потеряв работу и проживая в чужой стране неопределенный срок».
Сейчас у меня вообще нет сомнений, что изнасилований украинок российскими солдатами было много. Однако обращений с просьбой помочь с абортом или с психологической помощью в таких ситуациях мы получаем мало — по несколько причинам. Во-первых, оказывается, есть женщины, которые не выжили после этого. Я знаю об этом от активистов. Во-вторых, есть женщины, которые находятся сейчас в украинских больницах в нетранспортабельном состоянии.
Поэтому, даже если бы мы хотели им предоставить какую-то медицинскую помощь, предложить лечение за границей, это не всегда возможно физически. В-третьих, я уверена, есть огромное количество женщин, которые сейчас находятся в очень сильной травме, и я не знаю, когда вообще они смогут об этом говорить. В нашем географическом регионе вообще с трудом соглашаются говорить об изнасилованиях. У меня на горячей линии был случай, когда женщина писала буквально в двух предложениях: «Меня изнасиловал солдат в Украине. Я нахожусь в Варшаве, мне нужен психолог». Больше она не связь не выходила.
Нет сомнений, что большие проблемы у Польши начнутся позже, когда беременности у беженок будут на более поздних сроках и надо будет срочно что-то решать.
— А много ли женщин обращаются на ранних сроках беременности?
— Я замечаю, что у нас не так-то много запросов на совсем ранних сроках. Вероятно, это связано с тем, что происходит какое-то осмысление, возможно, отрицание, обдумывание, к кому обратиться. В конце концов, поиск, кому ты можешь довериться. Иначе не было бы мошенников. Все эти истории: «Мы услышали, что такой-то доктор делает аборты, мы к нему пошли, а он отказал, а мы попытались ему дать взятку, а он ее не взял. Но нам же говорили, что он берет, поэтому мы предложили ему еще больше…»
Вот это всё проходишь, и потом доходишь до «Мартинки» на седьмой неделе [беременности]. Пока что большинство историй такие.
— О скольких случаях, когда беженкам нужно было сделать аборт, тебе уже известно? В скольких случаях помогала ты лично, что тебе девушки об этом говорили?
— «Мартинка» партнерится с организацией Women on Web, которая еще до российского полномасштабного вторжения занималась помощью с абортами в Польше. В самом начале войны у нас за несколько недель набиралось до 20 запросов. А сейчас мы получаем около пяти запросов в день — конкретно от Украины и русскоязычных людей. Вероятно, женщины отошли от шока, сделали тест на беременность и появилась проблема.
— Если беженка из Украины хочет сделать аборт в Польше, она столкнется еще и с теми, кто будет отговаривать ее от операции?
— Да. В «Мартинке» мы рассказываем про активистов движения «пролайф» (выступающих против абортов. — Прим. ред.). Часто на их флаерах можно увидеть окровавленный абортированный плод. Это вообще любимая медиастратегия этих активистов. Меня как человека, который восемь лет жил в Польше, они просто искренне задолбали, потому что они на огромных билбордах, на автобусах развешивают фотографии абортированных плодов и в громкоговорители рассказывают: «Аборты — это убийства, подпишите нашу петицию».
Сейчас, оказывается, они перевели свои материалы на украинский и цитируют в них, например, мать Терезу: «Самая большая угроза миру — это аборт. Если мать может убить своего ребенка, то что остановит вас или меня от того, чтобы мы не убили друг друга?»
«Мы получаем около пяти запросов в день с просьбами о помощи с абортом — конкретно от Украины и русскоязычных людей. Вероятно, женщины отошли от шока, сделали тест на беременность и появилась проблема».
— Где эти материалы распространяют среди беженцев?
— На вокзалах, например. И я много ругала полицию, но я знаю, что они сейчас эмпатично относятся к украинским беженкам. Например, таких активистов [пролайферов] гонят в шею, что хорошо, спасибо им большое. Мы тоже про это рассказываем [беженкам], объясняем им, что это, в частности, люди с репутацией финансируемых Кремлем.
— Можешь рассказать об этом подробнее?
— Было громкое дело в Польше, когда в СМИ распространили информацию, что пролайферская организация Ordo Iuris — это фундаменталисты, финансируемые Кремлем. А это организация, в которой очень много денег, они, собственно, лоббируют ужесточения абортного законодательства, и они спонсируют эти «плодобусы», что ездят по Польше, — то есть автобусы, где со всех сторон изображены окровавленные плоды. В 2020 году они подали иск против активистки: были возмущены, что она связывает их финансирование с Кремлем. Суд Ordo Iuris выиграли. Теперь у журналистов есть такая шутка. Часто, рассказывая про этих пролайферов, журналисты заканчивают тексты фразой «Не забывайте, мы никогда не должны говорить, что Ordo Iuris — фундаменталисты, финансируемые Кремлем».
— С какими организациями вы еще держите контакт?
— Я прямо сейчас начинаю сотрудничество с «Докторами без границ». Они будут нам давать психологов, психиатров и гинекологов. Еще я все время в поиске новых психотерапевтов, которые бежали из Украины и хотят помогать беженцам. У меня есть база этих людей из разных польских городов, с разными специализациями, работающих в разных школах, с разными подходами, благодаря чему я, например, часто могу две опции предложить человеку: КПТ (когнитивно-поведенческую терапию. — Прим. ред.) и психоанализ.
— У «Мартинки» есть бот в телеграме. Расскажи, как он работает.
— Задумка такова, что бот похож на переписку с подругой в мессенджере. Поэтому с ним можно общаться в экстренной ситуации.
«Мартинка» встречает тебя сообщением на одном из четырех языков — в зависимости от того, какой у тебя интерфейс. Затем она рассказывает, что умеет делать. Я хочу, чтобы в будущем можно было с ее помощью послать сигнал об опасности, например, сказать какое-то кодовое слово, и тогда наша организация свяжется с полицией. Это скоро появится, а пока здесь только приветственное сообщение: «Я тебе помогу найти бесплатного юриста, врача или психолога, я могу сходить с тобой в полицейский участок, я помогу тебе с таблетками».
Портрет на аватаре — это некоторая наша фантазия на тему того, как может выглядеть моя младшая племянница Мартина, когда вырастет. У «Мартинки» человеческое лицо, потому что я хотела, чтобы с ботом можно было поговорить, как с настоящей подругой. А еще Мартина — это женское имя, берущее начало от бога войны Марса. По мне, это отличное название для бота-защитника.
Автор: ЕКАТЕРИНА ФОМИНА; “Важные истории“