С начала вторжения в Украину российские армия и флот, по неофициальным данным, понесли значительные потери в живой силе и технике. Война длится уже около шести месяцев. Уверенности в том, сможет ли Украина или Россия выиграть эту войну, нет. Российский экономист Владислав Иноземцев в мае утверждал, что нефтяная экономика позволяет России воевать с Украиной бесконечно. Украинский эксперт Сергей Грабский согласен, что Москва в состоянии вести затяжную войну низкой интенсивности.
Россия активно снимает с хранения устаревшие образцы вооружений, но в ситуации затянувшегося конфликта на первый план выходит вопрос о состоянии военной промышленности. О том, способна ли она компенсировать потери и наладить выпуск военной техники, потерянной за прошедшие месяцы войны. Журналисты издания «Спектр» поговорили с экспертом в области международных отношений и безопасности американского Института внешнеполитических исследований (Foreign Policy Research Institute) Павлом Лузиным.
СПРАВКА:
По данным на конец 2021 года издания Military Balance, выпускаемого Международным институтом стратегических исследований (IISS), в войсках РФ, включая ВДВ, насчитывалось всего около 3000 танков разных модификаций (большинство из них — модификации танка Т-72), 5480 боевых машин пехоты (3000 из них — советские БМП-3), более 6900 бронетранспортеров (из них 3500 советских легкобронированных МТ-ЛБ и 1500 BTR-80), около 5300 артсистем (из них 820 САУ Мста-С и 800 САУ «Акация» калибром 152 мм) и 750 РСЗО «Град», примерно 1100 боевых самолетов и 400 вертолетов разных типов.
По украинским данным, на начало августа Россия потеряла 1846 танков, 4100 БМП и БТР, 974 артиллерийские системы, 261 реактивную систему, 232 самолета и 193 вертолета. По информации независимой группы аналитиков открытых данных Oryx, потери составили 936 танков, 530 БТР, 1157 БМП, 378 артиллерийских систем, 50 самолетов и 49 вертолетов.
Ни Россия, ни Украина в последнее время не публикуют официальных сообщений о своих потерях.
— Российско-украинская война затянулась уже почти на полгода. Россия, по данным украинской стороны, понесла серьезные потери в технике. И если Украина получает помощь в виде иностранной техники и вооружений, то России приходится полагаться на собственную военную промышленность. Сможет ли она производить вооружения в необходимых количествах?
— Российская военная промышленность не сможет поддерживать войну в Украине в таких масштабах, в которых она проводится сейчас. Та военная техника, которая была израсходована за последние полгода и продолжает расходоваться сейчас, — это 10−12 лет работы российских военных заводов (по данным Chatham House на 2018 год в среднем с 2011 года армия РФ получала около 150 танков в год — прим. «Спектра»).
В Украине сейчас задействовано не только то, что произведено или прошло капитальную модернизацию, там расходуется и то, что было ограниченно модернизировано, то есть то, что построено в 1980—1990-х годах и затем модернизировано. Кроме того, танковых заводов в России всего два — «Уралвагонзавод» и «Омсктрансмаш» корпорации «Ростех». Еще один занимается танковым двигателестроением — «ЧТЗ-Уралтрак». И, как минимум, еще один занимается капитальным ремонтом танковых двигателей: «Кингисеппский машиностроительный завод».
— Сейчас много пишут о том, что технологическое эмбарго не работало все эти годы. Вышел доклад RUSI о том, что Россия обходила санкции. Технологическое эмбарго теперь сработает?
— Конечно, потому что все производство танковых двигателей, например, построено на импортном оборудовании с использованием импортных комплектующих (по данным российских и словацких исследователей, военная промышленность РФ до 2014 года на 80−85 процентов зависела от использования импортных компонентов, и эта зависимость с тех пор не преодолена — прим. «Спектра»).
Да, у них какой-то запас есть этих комплектующих, потому что российская военная промышленность, так же, как и советская до нее, работает на запасах. Они формируют запасы на пять-семь лет вперед по ключевым комплектующим. Что-то у них есть, но они не смогут производить и дальше теми же темпами. И модернизировать и ремонтировать теми же темпами не смогут. В условиях технологического эмбарго им просто не на чем будет всю эту технику производить. Да и скоро будет некому. Потому что сейчас уходят последние поколения советских рабочих и инженеров, и воспроизводства кадров на этих производствах нет.
Кроме того, не будем забывать, что моторесурс танков, задействованных в этой войне, истощается. Для современного российского танкового двигателя В-92С2 он составляет всего 1200 часов. Учитывая, что с начала войны потеряно, по разным данным, порядка половины танкового парка в войсках, у оставшейся половины к концу года будет выработан моторесурс, начнутся естественные поломки, и существенную часть оставшейся половины придется уводить в ремонт.
— А другая бронетехника — бронетранспортеры, БМП?
— У нее такие же проблемы: износ и большие потери. Ситуация, конечно, получше, это 6−7 лет работы заводов по производству легкой бронетехники. Легкую бронетехнику тоже производят два завода — Курганмашзавод и Арзмасский машиностроительный завод. Кроме того, основная масса российской бронетехники — это результат модернизации.
Новое что-то там, конечно, производили, но, в основном, модернизировали. И БТР модернизировали, и БМП, и БМД и т. д. При этом не будем забывать, что «Курганмашзавод» в 2017 году спасли от банкротства, «Уралвагонзавод» спасли от банкротства в 2016 году. Но оборонка последние шесть лет все равно постоянно генерирует убытки (долги Уралвагонзавода на 2021 год составляли 1,5 миллиарда долларов — прим. «Спектра»).
— Украинские источники сообщают, что использование артиллерии российскими войсками после ударов украинскими ракетами HIMARS в последние два месяца сильно упало. Не грозит ли российской армии снарядный голод?
— Он бы грозил ей и без HIMARSов. Они бы просто израсходовали эти снаряды по населенным пунктам, а так эти снаряды, слава богу, уничтожены. Мы знаем темпы ремонта снарядного парка. В 2017 году они были официально опубликованы Минобороны. У них получается, что где-то 500 000 с лишним снарядов в год они восстанавливают годность. Они сказали, что это экономит условно 40 миллиардов рублей в год. Но, если посмотреть выручку снарядных заводов, она была на уровне 80 миллиардов рублей с небольшим в год.
Исходя из этого, можно очень грубо предположить, что соотношение отремонтированных и новых боеприпасов составляет 1 к 2. То есть, суммарно они в год производят около 1,5 миллионов снарядов всех типов. Учитывая, что у снарядов срок жизни тоже не большой. Это иллюзии, что они по 30−40 лет могут лежать на складах.
Там идет деградация порохов и элементарная коррозия. Оптимальный срок жизни снарядов — 10 лет. Все остальное уже либо выстрелит, либо нет. Если к 2014 году они вышли на производство 1,5 миллионов снарядов в год, то с учетом, того, что оставалось на начало 2000-х у них, наверное, миллионов 12−15 снарядов было к началу войны. Но надо понимать, что снаряды крупного калибра — более редкие, чем мелкого. Крупный калибр — это сложная штука, мелких снарядов можно больше производить.
Сколько они израсходовали снарядов, учитывая, что в апреле, в мае и в первой половине июня они выстреливали, по украинским данным, по 60 000 снарядов всех типов? Даже если сейчас они расходуют может быть 20 000 — 30 000 снарядов в сутки (да еще украинские HIMARS постарались), к концу года они израсходуют порядка 10 миллионов снарядов. Это если мы нынешние темпы расхода боеприпасов экстраполируем (от 18 миллионов снарядов за 10 месяцев при 60 000 выстрелов в день до 6 миллионов снарядов за тот же период при 20 000 выстрелов в день — прим. «Спектра»).
Это очень грубые прикидки. В реальности все сложнее. Есть еще процент производственного брака, который выявляется в ходе работы со снарядом. Есть процент естественных потерь при транспортировке, погрузке-выгрузке снарядов. И тем не менее, это значит, что к концу года у них в основном снаряды закончатся, будет снарядный голод.
— У ствольной артиллерии есть еще такой важный показатель — износ ствола. В натовских пушках после отстрела 2000−2500 снарядов ствол надо менять, иначе пушку просто разорвет. Как обстоят дела в этой области?
— Будет и голод, собственно, стволов. Реактивные системы залпового огня работать могут еще долго, хотя «Ураганы» — старенькие, у них с двигателями будут проблемы. Но сами пусковые направляющие имеют длительный ресурс. А вот у артиллерийских стволов конечный ресурс — от 500, по разным данным, до 1500−2000 выстрелов. После этого нужно менять ствол. А где его взять? Кто его произвел? На складах есть еще какие-то запасы с советских времен, какие-то стволы лежат.
Но в основном новые стволы не производятся, потому что стволы — это точная механика. Та же «Мотовилиха», которая производила стволы десятилетиями, проходит через банкротство. Там 500 человек уволили. Они сейчас занимаются в основном литьем и прокатом (ПАО «Мотовилихинские заводы» в Перми сейчас в ходе банкротных процедур распродает запчасти для РСЗО, на продажу также выставлен музей артиллерии завода — прим. «Спектра»).
У них был контракт на модернизацию САУ «Гвоздика», но он, насколько я понимаю, был очень ограниченный и уже закончился. Стволы новые они не производят, им не из чего их производить. Если они что-то и могут, то это штучные экземпляры. Поэтому Россия снимает с хранения САУ, которые были произведены в 1980-х, пушки, которые были поставлены в 1960—1970-х, гаубицы типа Д-20, которых в войсках уже давно нет.
Это проблема уже ствольного голода. Уже есть свидетельства разрыва стволов. А когда ствол разрывает, артиллерийский расчет в лучшем случае отправляется в больницу. Тот огненный вал, который Россия устраивала весной в Луганской области, ей будет проблематично делать, а по-другому российская армия воевать не умеет.
— А как же законодательство, которое было принято недавно для усиленной работы оборонных предприятий в три смены? Введение такого аврального режима работы как-то может изменить ситуацию?
— Это абсолютно бесполезно. Это глупость. Они пытаются сымитировать то, что в советское время называлось «мобилизационные мощности». Сейчас этих «мобилизационных мощностей» не осталось нигде. Они были благополучно использованы, израсходованы или ликвидированы еще в 1990-х. Работа в три смены — это большой фейк, я считаю.
Чтобы работать в три смены, вам нужны, в первую очередь, люди. Если у Вас на заводе работают 1000 человек в одну смену, вы можете разбить их на две смены по 500, можете на три смены по 330. Но количество произведенной продукции не увеличится. Кроме того, любому оборудованию нужна профилактика. Ни одно оборудование не может работать 24/7.
В-третьих, ночные смены — это самые бракодельные смены, которые могут быть. Я работал на заводе и знаю, что регулярно по продукции, произведенной в ночные смены, нам приходили рекламации. Ночные смены — это абсолютное бракодельство. Количество и качество продукции от этого не увеличивается ни разу.
Что такое мобилизация? Сможет ли промышленность, которую вы хотите заставить работать сверх нормы, вообще вам произвести хоть что-то? Танковые двигатели может произвести один завод в Челябинске. Двигатели для БМП только один завод в Ярославле (ПАО «Автодизель»” (ЯМЗ) производит двигатели ЯМЗ-530 — прим. «Спектра»). Авиадвигатель для Су-25 производит только один завод в Уфе (ОДК УМПО, дочернее предприятие корпорации «Ростех», — прим. «Спектра»). И больше, чем производят, они не смогут произвести физически. И точно такая же ситуация с производством ракет — производить их в таком количестве они не смогут.
Это сложные производственные цепочки. Если в такой цепочке образуется бутылочное горлышко, «затык», вся цепочка останавливается. А при попытке мобилизации «затыки» неизбежны. Поэтому никаких контрактов, от которых нельзя отказаться, никаких третьих смен. Это нереализуемо. Это все ерунда, бюрократическая имитация. Заводы не совершают чудес, они либо работают нормально, либо не работают.
— Любое заводское оборудование регулярно нуждается в обслуживании. Современное импортное оборудование сейчас обслуживают представители компаний, которые его произвели. Я так понимаю, что теперь этот сервис нарушен из-за санкций. Смогут ли военные заводы решить эту проблему заменой оборудования на китайское, например?
— На замену любого производственного оборудования нужно время. Чтобы заменить некоторые станки, требуются месяцы: доставка, установка, пуско-наладочные работы. Но даже если он стоит у вас новый на замену, вы все равно его заменить не сможете. Нельзя заменить станок Siemens на какой-нибудь китайский, не поменяв всю остальную цепочку, потому что они не будут сочетаться.
У всех станков одного и того же производителя есть определенные допуски. Если станок будет работать с другим допуском, произойдет сбой, и вся линия либо остановится, либо снизится ее производительность. Вся цепочка может остановиться, если у вас, например, деталь будет на 2 микрона толще. Промышленное эмбарго поставит крест на всем, что более или менее технологично в российской оборонке. Следующих 10 лет у нее нет.
Израсходованные сейчас материальные ресурсы армии и живая сила — это невосполнимые потери.