Уроки истории. Что ждет Россию в ближайшем будущем: «Никаких компромиссов с расой дикарей»

Неуемные амбиции Кайзеровской Германии

Германия, накануне войны милитаристское, авторитарное государство, желало прежде всего оспорить политическую гегемонию Великобритании. Империалистический курс внешней политики немецкого правительства назывался  Weltpolitik: напористый и агрессивный, своей целью он называл возвращение Германии «места под солнцем» и превращение ее в глобальную державу. Кайзер Вильгельм II, больше всего желавший собственного величия, вмешивался во все внешнеполитические события, легко поддавался на манипуляции, если ему льстили или лгали, и в некотором роде нес персональную ответственность за провокацию войны, хотя вся дворянская верхушка разделяла его усилия.

Германия стремилась добиться пересмотра сфер влияния. Ее колониальные претензии нарастали. В конце XIX века Германская империя взяла «под защиту» Маршалловы острова, часть Самоанских островов и другие земли в Африке, Океании и Китае, получив территории площадью 2913,5 тыс. км2 с населением 15,652 млн. человек. Однако, немецкие колонии всё ещё были существенно меньше британских. Противостоять Великобритании без сильного флота новая империя не могла, так что взяла курс на строительство флота принципиально нового уровня. Всем в Европе было очевидно, что кайзеровская Германия представляет значительную угрозу и готова выступить агрессивно.

В 1899 году, после визита императора Вильгельма II в Османскую империю, турецкое правительство согласилось предоставить Германии концессию на строительство и эксплуатацию Багдадской железной дороги. В распоряжение немцев перешла сеть протяженностью 2400 км, с выходами на Алеппо, Ханекин и к Персидскому заливу. Таким образом Османская империя фактически включалась в сферу немецких интересов. Естественно, это не понравилось ни Великобритании, ни России, чье влияние в регионе оказалось ущемленным. Война приближалась.

Внутри Германии зрели империалистические и националистические настроения, активно поддерживаемые правительством. Стремление к «величию Отечества» заметно, например, по цифрам состава националистических организаций: Кифхойзербунд объединял 2,8 млн человек, Немецкий флотский союз – 1,1 млн. В Пангерманский союз входило множество журналистов, учителей и чиновников: все из них активно пропагандировали идеи о том, что немцы – это притесняемый народ «без жизненного пространства», со всех сторон окруженный врагами.

Националисты требовали от императора ещё более активной защиты интересов Германии – более стремительной внешней экспансии, присоединения Прибалтики, Бельгии, Люксембурга, установления немецкого политического и экономического владычества на Балканах и на Востоке. В 1897 году статс-секретарем по иностранным делам назначили Б. Бюлова. Уже в первом своем выступлении в рейхстаге он, не подбирая аккуратных слов, обозначил давно зревший курс: «Прошли те времена, когда немец уступал одному из своих соседей землю, другому — море, а себе оставлял небо, где господствует чистейшая теория. Мы никого не хотим отодвигать в тень, но требуем и себе места под солнцем».

В 1902 году германский генеральный штаб издал сборник «Kriegsbrauch im Landkriege» («Военный обычай в сухопутной войне»), в котором кайзеровские военные юристы обосновывали, почему воюющее государство вправе применять все имеющиеся средства ради военных успехов, в том числе и те, которые противоречат установленным нормам международного права.

«В погребке за столиком, где восседал Дидерих, идея мощного флота крепла, она возгоралась ярким пламенем, питаемая добрым немецким вином, и прославляла своего творца. Флот, эти суда, эти поразительные машины — плод буржуазной мысли! Пущенные в ход, они сделают Германию мировой державой точно так же, как известные машины в Гаузенфельде делают известный сорт бумаги под названием «Мировая держава». Флот был особенно мил сердцу Дидериха, да и Кона с Гейтейфелем идея национализма подкупала прежде всего требованием флота. Десант в Англии — это была греза, парившая в туманной дымке под готическими сводами погребка. Глаза собеседников разгорались, все обсуждали подробности обстрела Лондона. Обстрел Парижа подразумевался сам собой и завершал планы господа бога на наш счёт. «Ибо, — как говаривал пастор Циллих, — христианские пушки служат праведному делу». (Фрагмент сатирического антифашистского романа Генриха Манна «Верноподданный». Произведение рассказывает историю ярого поклонника режима Вильгельма II).

4 августа 1914 года кайзер Вильгельм II произнес вступительную речь на заседании рейхстага, заявив в ней, что «отныне не видит партий, только немцев». Его напористость вынудила согласиться с началом войны даже силы, изначально настроенные против нее. Так, лидер Социал-демократической партии Германии, которая до этого устраивала антивоенные митинги, поддержал военные кредиты.

По большей части, из страха, что партию вообще запретят. Большую роль в легитимации войны играла идея превентивного удара, необходимого, чтобы заранее противостоять агрессивным амбициям враждебного союза из Англии, Франции и России. Кайзер убедил всех, что Германия ведет оборонительную войну, защищаясь против агрессии Антанты.

Попытка избавиться от немцев в США

В течение десятилетия до войны в Штаты прибывал в среднем миллион иммигрантов в год. Страна проводила политику «открытых дверей», не ограничивая количество въезжающих. В США переезжали чаще всего по экономическим причинам – спасаясь от бедности, но иногда – и по политическим мотивам. Так, Луи Вирек, член Социалистической партии, после нескольких конфликтов с государством (сначала изгнание из Берлина, а затем и тюремное заключение), бежал в Америку в 1896 году.

Другой социалист, Макс Бедахт, тоже сбежал в США после участия в забастовке, после которой ему угрожали заключением. С началом Великой войны трансатлантические путешествия почти прекратились. Большинство лайнеров переоборудовали в госпитали или грузовые военные суда. Пароходам, оставшимся в коммерческой эксплуатации, угрожала подводная война, которую вела Германия.

К 1910 году немцы считались крупнейшей неанглоязычной группой иммигрантов в Америке. Согласно переписи 1910 года, каждый одиннадцатый американец был немцем в первом или втором поколении. Немецкий оставался наиболее изучаемым иностранным языком. В некоторых городах (Кливленде, Цинциннати, Сент-Луисе и Чикаго) работали немецкоязычные школы, немецкоязычные газеты и даже клубы.

Немецкоязычное сообщество иммигрантов считалось одним из наиболее привязанных к родной культуре. Некоторые из них с началом войны бросились в немецкие посольства, надеясь вернуться в свою страну, чтобы присоединиться к ее борьбе. Другие, напротив, выступали против агрессивной политики Германии и решили поддержать новую родину. По отношению к первым общественное мнение было куда более беспощадным.

Еще до того, как разразилась Первая мировая война, мнение американцев в целом было более негативным по отношению к Германии, чем к любой другой стране Европы. Со временем, особенно после сообщений о зверствах немцев в Бельгии в 1914 году и после затопления «Лузитании» в 1915 году, американцы стали рассматривать Германию как главного агрессора в Европе. Их пугали не только далекие немцы, поддерживающие кайзера, но и собственные соседи. Последние зачастую еще сильнее.

На всей территории США отдельные лица, группы и политики пытались избавиться от немецкой культуры и немецкого влияния. Публичные и университетские библиотеки прекратили подписку на газеты на немецком языке, а книги, написанные на немецком языке, хранили в подвалах. Некоторые библиотеки дошли даже до того, что уничтожали и сжигали их. Джермантаун (в переводе буквально «Немецкий городок»), штат Небраска, переименовали в Гарленд в честь американского солдата, погибшего на войне.

Восточный Джермантаун, штат Индиана, назвали Першинг; Берлин, штат Айова, стал Линкольном. В июне 1918 года конгрессмен из Мичигана представил законопроект, который требовал бы таких изменений в именованиях всего и всякого по всей стране: квашеную капусту (Sauerkraut) он предлагал называть liberty cabbage, гамбургеры (hamburgers) – liberty steaks, такс (dachshunds) – liberty pups, и даже краснуху (German measles) – liberty measles. Некоторые американцы призывали не исполнять музыку Бетховена, Баха и Моцарта.

Австрийский дирижер Эрнст Кунвальд, руководивший Симфоническим оркестром Цинциннати, был арестован 8 декабря 1917 года и депортирован в Кенигсберг – ему вменяли в вину, в частности, интерес к немецкой музыке. Говорили, что после того, как президент США Вудро Вильсон обратился к Конгрессу за согласием на объявление войны Германии, Кунвальд, дирижируя американским гимном, повернулся к слушателям, среди которых было множество немцев, с фразой: «Но мое сердце на другой стороне». 25 марта 1918 года арестовали немецкого дирижера Карла Мака, руководившего Бостонским симфоническим оркестром.

О нем говорили: «Хороший и патриотичный немец, он очень привязался к этой стране и в целом был совершенно несчастным человеком». Мак не только включал немецкую музыку во все свои программы, но и якобы (на самом деле, скорее всего он даже не знал об этой просьбе) отказался исполнить «Знамя, усыпанное звездами», национальный гимн США, который с осени 1917 года начали играть перед концертами многие оркестры. Несмотря на швейцарский паспорт, Мака отправили в Копенгаген. Закон США разрешал арест всех, рожденных в Германии, без уважения к нынешнему гражданству.

К началу 1920-х годов 34 штата ввели в школах требования говорить и писать только на английском языке. К 1918 году в Южной Дакоте запретили использовать немецкий язык по телефону и на публичных собраниях из трех и более человек. В том же году приняли Закон о шпионаже, запрещающий отправлять по почте любые материалы, «пропагандирующие или призывающие к измене, восстанию или насильственному сопротивлению любому закону Соединенных Штатов».

Закон о подстрекательстве к мятежу запрещал также говорить, печатать, писать или публиковать любые «нелояльные, богохульные, непристойные или оскорбительные высказывания» о правительстве, конституции, вооруженных силах или флаге. В нескольких университетах профессоров в соответствии с Законом о подстрекательстве к мятежу обвинили в непатриотических высказываниях, что привело к увольнению некоторых.

Американские учреждения (например, Красный Крест) запрещали лицам с немецкими фамилиями присоединяться к ним, опасаясь саботажа. Министерство юстиции попыталось составить список всех немецких иностранцев – насчитало около 480 000. Больше 4 000 из них отправились в тюрьму в 1917-1918 годах. Немцам и австрийцам требовалось также разрешение на снятие или перевод денег со своих счетов.

Газеты писали об ужасающих преступлениях немцев, называли их «гуннами», сообщали об изнасилованиях и зверствах. Вся пресса США была откровенно англофильской и антинемецкой. Науськанные пропагандой американцы подозревали шпионов повсюду. 29 декабря 1917 года издание Collinsville Herald писало: «Каждый немец или австриец в Соединенных Штатах, если за годы сотрудничества не известен своей абсолютной лояльностью, должен рассматриваться как потенциальный шпион».

Самым трагическим происшествием антинемецких настроений стало линчевание Роберта Прагера в Иллинойсе в апреле 1918 года. Прагер, уроженец Германии, подавший заявление на получение американского гражданства, подозревался соседями в краже динамита.

Хотя его вина не была доказана, мужчину вытащили из города, раздели, заставили обернуться в американский флаг и ходить так по улицам, избили, а затем повесили. Суд признал убийц невиновными, но линчевание вызвало возмущение многих видных американцев. Журналисты St. Louis Star-Times напомнили, что другие американцы борются за человечность за рубежом: «Мы не сможем успешно сражаться с гуннами, если сами собираемся стать гуннами».

Многие американцы немецкого происхождения в ответ на эти действия на публичных собраниях заявляли о своей позиции против имперской Германии, чтобы доказать связи с Америкой. Некоторые покупали военные облигации для демонстрации лояльности. Меняли фамилии, адаптируя их под американскую традицию – например, от Шмидта до Смита, от Мюллера до Миллера. Даже газеты призывали к таким действиям, спрашивая прямо: «Вы американец или гунн?». Солдаты иностранного происхождения составляли 18% армии США.

Почти каждый пятый призывник родился за границей. Многие иммигранты, поступившие на военную службу, не говорили на английском и ничего не знали об устройстве армии и государства в Штатах. Однако их обучали языку и выделяли в отдельные дивизии. Так, например, 77 пехотная дивизия была почти полностью иностранной. Итальянцы, китайцы, евреи, ирландцы, русские и другие в ее составе представляли Нью-Йорк. Эмблема 77 дивизии изображала Статую Свободы – как символ того, какой выбор сделали иммигранты, переехав в Америку, и что именно собирались защищать.

Растущие изоляционистские настроения после окончания Первой Мировой войны привели к закрытию «дверей» в Америку. Закон о чрезвычайных квотах 1921 года установил первые в стране количественные ограничения на число иммигрантов, которое могли въехать в Соединенные Штаты. Закон об иммиграции 1924 года, также известный как Закон о национальном происхождении, сделал квоты еще более строгими и постоянными. В 1924 году весь иммиграционный процесс был изменен на визовую систему, которой мы пользуемся до сих пор.

Германофобия в Британии

В конце XXI и начале XX веков десятки тысяч немцев перебрались в Великобританию – в том числе из-за нетерпимости Германии ко многим вопросам. Британия, для сравнения, считалась куда более либеральной. По переписи 1911 года, в Великобритании проживали 53 324 иммигранта из Германии. Многие немцы в Британии занимались низкооплачиваемой работой, например, варкой сахара или работой в сфере услуг. 10% всех официантов Британии были немцами. Естественно, все эти люди не готовы были к возрастающему уровню враждебности.

5 августа 1914 года, на следующий день после объявления войны Германии, Парламент принял Закон о регистрации иностранцев. Он требовал от них обязательной регистрации в полиции, чтобы при необходимости их можно было депортировать или интернировать (интернированием называют процесс принудительного задержания одной страной находящихся на ее территории граждан другой страны, если последняя находится с первой в состоянии войны). Передвижения и поездки вражеских иностранцев ограничили

Закон ликвидировал немецкие газеты и клубы. Принадлежащие немцам предприятия оказались закрыты, а имущество и активы конфискованы без компенсации владельцам. Мужчин призывного возраста (17-55 лет), которых отнесли к категории вражеских иностранцев, арестовали и интернировали в специальные лагеря. Самый большой из них, Нокало, располагался на острове Мэн и на пике своего развития вмещал более 23 000 человек. Число интернированных росло в течение 1915 года: к июлю их было 26 173, а к ноябрю 1915 года – 32 440 человек.

Можно было подавать заявки об освобождении по национальному или личному признаку. В общей сложности подали больше 15 тысяч таких заявок, из них удовлетворили только 7343. Национальные основания включали профессиональные навыки или опыт, которые имели ценность для страны и военных действий. Личными основаниями могли быть возраст и немощь, продолжительность проживания в Великобритании, брак с женщиной британского происхождения или сыновья, служащие в британских вооруженных силах. На протяжении всей войны правительство депортировало немецких женщин, детей и стариков. К 1919 году в Великобритании осталось всего 22 254 немца.

Наиболее серьезным проявлением германофобии были антигерманские беспорядки, которые вспыхивали несколько раз – прежде всего после потопления немецкой подводной лодкой пассажирского лайнера «Лузитания» у берегов Ирландии 7 мая 1915 года (погибло 1198 человек). Беспорядки начались в родном порту «Лузитании», Ливерпуле, но быстро распространились по остальной территории страны. Практически в каждом немецком магазине выбили витрины. Особенно пострадал Лондон: атаке подверглись 1950 объектов недвижимости. В прессе немцев, как и в Америке, называли «гуннами», намекая на их жестокость. Стандартный заголовок того времени – «Никаких компромиссов с расой дикарей».

Британцы создавали образ Германии как «инициатора мировой бойни». Ее называли «агрессивной военизированной машиной», а кайзера Вильгельма II – «новым завоевателем». «Мясник» и «головорез», в изображениях британской прессы, управлял «солдатам-марионетками», проявляя «жестокий военный деспотизм». Эта пропагандистская линия давала Британии образ страны, несущей ценности западного мира, а Германии оставляла незавидную участь восточных варваров, умеющих и главное желающих только воевать. Немецкие солдаты описывались «агрессивными», «лютыми» и «настоящими зверьми». Повторялись сюжеты об изнасилованиях германцами женщин и нападениях на детей.

«Гуннской» речью кайзера, произнесенной в июле 1900 года, британская пропаганда активно иллюстрировала милитаризм и агрессивную внешнюю политику страны. Вильгельм II тогда сам сравнил Германскую империю с государством гуннов, сказав: «Великие заморские задачи, которые выпали на долю вновь созданного Германского рейха, эти задачи гораздо шире, чем могло ожидать большинство моих соотечественников. Германский рейх в силу своего характера несет обязанность поддерживать своих граждан, если они находятся под угрозой за границей. <…> Средство, которое позволяет ему сделать это, – наша армия».

Королевская семья сменилась название династии: с Саксен-Кобург-Готской на Виндзоров. Король Георг V отказался от всех немецких титулов. Принц Людовик фон Баттенберг был вынужден не только сменить фамилию на Маунтбеттен, но и уйти в отставку с поста Первого морского лорда, самого высокого поста в Королевском флоте. Немецких овчарок переименовали в «эльзасских» (Английский клуб собаководов повторно разрешил использовать наименование «немецкой овчарки» в качестве официального названия только в 1977 году). Нескольким улицам в Лондоне изменили название: Берлин-роуд в Кэтфорде переименовали в Канадскую авеню, а Бисмарк-роуд в Ислингтоне – в Уотерлоу-роуд.

Недовольство немцами в России

В Российской империи с началом Великой войны настроения в обществе были примерно британскими. Россия, оказавшаяся союзником Британии по Антанте, хотя и не считалась претендентом на статус «великой империи», тем не менее, явно его желала. Во-первых, и сама по себе, по своим прошлым историческим заслугам и своему месту в мире, во-вторых, и потому что только что пережила позорное поражение в Русско-японской войне, от которого, впрочем, неожиданно быстро оправилась.

21 июля 1914 года толпа петербургских манифестантов обратилась к градоначальнику с просьбой удалить всех немок и немцев с телеграфных учреждений, потому что «немцы, враги нашего Отечества, все телеграммы передают своим братьям в Берлин». Лозунги толпы – «Бей немцев» и «Долой их». 22 июля город полнился слухами о некорректном отношении немцев к русским подданным, покидавшим Германию, и о разгроме в Берлине русского посольства.

В течение следующих нескольких дней манифестанты громили немецкие магазины, производства, газеты и само посольство. После этого все уличные манифестации в Москве и других городах империи запретили. Тем не менее, германофобия нарастала и находила проявления. В Москве и Московской губернии в 1914 году произошло несколько антиавстрийских и антинемецких стачек – рабочие требовали убрать с заводов немецких коллег.

Чем дальше Германия применяла удушливые газы и другие незаконные способы ведения войны, тем сильнее росло недовольство. В апреле 1915 году в переименованном Петрограде произошел взрыв на Охтенском пороховом заводе. Его быстро приписали работе немецких шпионов – якобы они заложили бомбу. В город доходили слухи о недочетах снабжения армии. Голод и цены росли.

Под германофобию попало само правительство: его начали активно обвинять в лояльности немцам и шпионаже в пользу врага. Диверсии Германии чудились утомленному народу то здесь, то там. Шпионами стали открыто называть членов царской семьи – Александру Федоровну и ее сестру Елизавету Федоровну. Призыв Великого князя Николая Николаевича «строго отличать заведомых предателей от верных слуг Царю и Родине, хотя бы и носящих иностранные фамилии» результата не дал.

Антинемецкие настроения медленно превращались в революционные. 1 ноября 1916 года в Думе лидер кадетов Милюков завершил свое обвинение правительства и, в частности, императрицы Александры Федоровны словами: «Что это: глупость или измена?», и народ и армия однозначно ответили ему: «Измена», а в феврале 1917 года на плакатах написали: «Долой правительство! Долой немку!»

Конец войны или недолгое перемирие

Летом 1914 года в Германии быстро увеличивалось количество пропагандистских статей, создававших впечатление, что война победоносно закончится в относительно короткие сроки. Но уже с 1915 года значительная часть населения Берлина стала все острее ощущать на себе последствия морской блокады – англичане препятствовали ввозу в страну сырья и продовольствия. Германия не планировала затяжную войну, и в Берлине большую часть провизии израсходовали уже через несколько месяцев. С осени 1914 года власти пытались вмешиваться в производство и распределение продуктов питания. Плохая ситуация со снабжением и рост цен привели к фиксации максимальных цен на продукты питания, за которыми последовало всеобщее нормирование.

В феврале 1915 года Берлин стал первым городом в Германии, где выдавали карточки на хлеб. Рацион, установленный муниципальными властями столицы, первоначально составлял 2 килограмма хлеба в неделю или 225 граммов муки в день на душу населения, а вскоре норму муки сократили до 200 граммов. К концу 1915 года большинство продуктов питания в городе было строго нормировано.

На практике их оказывалось почти невозможно достать даже по карточкам. Перед магазинами росли очереди. В Берлине и других городах Германии из-за продолжающегося продовольственного кризиса и несправедливой системы распределения продуктов питания происходили протесты и беспорядки. Из-за оптимистичных и бодрых репортажей прессы, общество, тем не менее, не было морально готово к проигрышу. К решающему моменту, когда Вильгельм II бежал из столицы, а в стране вспыхнули восстания, руководство империи осознавало свой провал уже несколько месяцев.

В июне 1919 года был заключен Версальский мирный договор. Проигравшая Германия лишилась всех колониальных владений. Эльзас и Лотарингия отошли Франции, часть территорий получила Бельгия. Страну полностью разоружили, разрешив иметь армию до 100 тыс. человек, офицерский корпус – до 4 тыс. На правом берегу Рейна установили пятидесятикилометровую демилитаризованную зону, на левом расположились английские и французские войска.

Репарационные выплаты были огромными – около 20 млрд золотых рейхсмарок в первые 15 лет, около 132 млрд в следующие 30. Эти суммы делали невозможным восстановление в Германии экономики. Официально вину за Первую Мировую возложили только на Германию. Говорили, что французский маршал Фош, прочтя текст Версального договора, сказал: «Это не мир, это перемирие на 20 лет». Через 20 лет, в 1939 году, гитлеровская Германия напала на Польшу. Реваншизм, подкреплённый унизительными для немцев положениями Версальского договора, привел страну к новой агрессии.

Первая Мировая война, несмотря на ее «недостаточно тотальный» характер, стала первой войной, стершей границы между гражданским и военным населением. Странам-участницам войны пришлось мобилизовать все национальные ресурсы, включая общественное мнение. Исходящая от врага опасность представлялась как основная экзистенциальная угроза, поэтому враг должен был быть уничтожен, желательно навсегда. Радикализация настроений привела к германофобии. Несмотря на то, что Версальский договор содержал параграфы о привлечении к ответственности кайзера Вильгельма II, он сбежал в Нидерланды, где, в отличие от своего народа, никаких лишений не терпел.

После окончания Первой мировой войны проблема беженцев приобрела беспрецедентный размах – по большей части из-за падения Российской империи. От 1 до 1,5 млн русских граждан бежали в Польшу, Чехословакию и Германию, Малую Азию, Маньчжурию и Шанхай. Чтобы справиться с этим кризисом, Лига Наций под руководством Фритьофа Нансена создала международные проездные документы специально для этих беженцев.

Удостоверение личности выдавалось ежегодно. В нем указывалась личность, национальность и раса владельца, а также гарантировалось право на свободу передвижения. С «паспортом Нансена» владелец мог переезжать из одной страны в другую – искать работу или воссоединяться с семьей. Позднее нансеновские паспорта стали выдавать и армянам, пережившим преследования в Турции. Паспорт Нансена признали 54 странами для россиян; 38 стран признали его и для армян.

Такой документ имелся у Игоря Стравинского, Владимира Набокова, Сергея Рахманинова, Зинаиды Серебряковой. За усилия по распространению паспорта Нансена Нансеновская международная организация по делам беженцев получила в 1938 году Нобелевскую премию мира. И хотя проблема беженцев оставалась далекой от разрешения, потому что их продолжали делить на «плохих» и «хороших», во многом миграционный кризис, наступивший после Первой Мировой, стал подготовкой к еще более масштабному и драматическому переселению народов. Оно готовилось прийти в Европу с новой войной.